Еще десять человек живут с ней в доме, рассчитанном на одну семью. Писатель, ювелир, программист. Разные профессии. Одни только закончили колледж, у других за плечами вся жизнь. Каждый из них живет сам по себе, по своему расписанию, но готовят еду для всех, по очереди. У них общая кухня, общие коммунальные счета, общий телевизор, общее хозяйство и обязанности. Ванную по утрам они занимают тоже по очереди, по графику. По воскресеньям готовят еду все вместе.
Люди здесь до сих пор говорят о стрельбе, произошедшей несколько лет назад средь бела дня на углу у аптеки. Тогда погиб четырнадцатилетний мальчик, его родители живут через дорогу. Местные жители теперь обходят эту аптеку стороной, и папы по утрам провожают своих детей в школу.
Один из домов в конце квартала затянут реставрационной сеткой. Там, рядом с нетронутым цветником, полным ходом идут работы. Фамилия подрядчика на табличке итальянская, но трудятся там выходцы из Бангладеш. Они говорят на языке, на котором разговаривали друг с другом родители Белы, этот язык она в детстве понимала лучше, чем английский, но не слышала с тех пор, как мать ушла из семьи.
Уход матери постичь было так же трудно, как иностранный язык, который становится понятен во всех своих сложностях и нюансах только после долгих лет изучения. Но поскольку остается все равно чужим, то не бывает понят до конца.
Она не понимает толком смысл разговоров этих людей. Только отдельные разрозненные слова. И произношение у них какое-то другое. Но она все равно каждый раз замедляет шаг, когда проходит мимо стройки. У нее нет болезненных воспоминаний детства, но эта деталь из ее прошлого, до боли родная и вместе с тем какая-то чужая, заставляет ее приостановиться и задуматься. Ей интересно, вспомнит ли она когда-нибудь этот язык, сможет ли сказать что-нибудь на нем.
Иногда она видит этих рабочих во время перекура на крыльце. Они болтают о чем-то, шутят, смеются. Один из них почти старик — его белая борода достает почти до груди. Ей интересно, как давно они живут в Америке, приходятся ли друг другу родственниками, нравится ли им здесь, обязаны ли они вернуться в Бангладеш или могут остаться здесь навсегда. Она представляет себе, как они живут все вместе, в одном доме, как вечером ужинают вместе, едят рис руками, ходят в мечеть в Куинсе.
И что они думают о ней? О ее линялых серых джинсах, о ее ботинках без шнурков. О ее длинных волосах под воротом свитера, не всегда завязанных в хвост. О ее лице, не знающем макияжа, и сумке через плечо. Что они думают о ней, эти люди, которые могли быть ее соотечественниками, если бы страна когда-то давно не распалась на части.
Кроме языка и оттенка кожи, эти люди больше ничем не похожи на ее отца. И все-таки, глядя на них, она вспоминает его: как он там сейчас в Род-Айленде?
А еще она вспоминает об отце, когда видит Ноэля. Этот мужчина живет в том же доме, что и Бела, со своей подругой Урсулой и их дочкой Виолеттой в мансарде, куда Бела никогда не поднималась. Урсула, симпатичная женщина с прикольной стрижкой, работает поваром в ресторане и кормит семью, а Ноэль занимается ребенком.
По утрам Ноэль ведет Виолетту в детский садик, а через несколько часов забирает, потом он и Виолетта идут в парк, где он учит девочку ездить на велосипеде. Он бежит за ней, держит за шарф, которым специально обматывает ей не шею, а грудь. Он подогревает дочке обеды, а иногда специально для нее жарит гамбургер на решетке на заднем дворе.
Виолетта не сердится на Урсулу за то, что ее почти всегда нет дома. И Ноэль не сердится. Они целуют ее по утрам, когда она уходит, и бросаются к ней с объятиями, когда она возвращается вечером и приносит иногда из ресторана разные вкусные десерты. У Виолетты не обычное отношение к Урсуле — не такое, какое обычно бывает к матерям. Они видятся редко, но от этого их чувство родства только крепче. Виолетта ждет, когда у матери будет свободная минутка. Так ждала когда-то и сама Бела.
Иногда Ноэль с Урсулой стучатся в дверь Белы и зовут ее к себе еще раз поужинать — уже поздно вечером, когда Виолетта уже спит. «Еды полно, пошли!» — говорят они. Бутерброды с сыром, салат, который Урсула обычно перемешивает прямо руками. Урсула очень устает на работе, приходит оттуда немножко взвинченная, поэтому любит отдохнуть вечером в тихой компании на троих, послушать музыку, рассказать о событиях за день.
Беле нравится проводить с ними время, и она старается сделать для них что-нибудь хорошее. Сидит с Виолеттой, когда Урсула с Ноэлем уходят в кино. Однажды водила Урсулу в свой общественный огород, где та насобирала всяких кулинарных травок и подсолнухов для своего ресторана. Но Бела старается не привыкать к этому общению, чтобы не быть от него зависимой. Например, отказалась поехать с ними на пикник на Файр-Айленд в день рождения Урсулы. Она вообще дружит со многими молодыми семейными парами, не только с Ноэлем и Урсулой. С парами, которые уделяют ей время, приглашают в свою компанию. Но такие отношения напоминают ей, что она одинока.
Она легко сходится с людьми везде, где бывает. Но потом идет своей дорогой и больше не видится с этими людьми. Она не может представить себя половинкой такой пары или вообще членом какой-то семьи. У нее никогда не было более или менее продолжительных любовных отношений.
Она не испытывает горечи или зависти, когда видит Ноэля, Урсулу и Виолетту вместе. Наоборот, смотреть на эту счастливую троицу ей приятно. Ведь даже до ухода матери она, мать и отец никогда не были настоящей семьей. Мать не хотела семьи. Теперь Бела это поняла.
Навещая отца прошлым летом, она узнала: он кое с кем встречается. Не с кем-то, а именно кое с кем. Миссис Силва когда-то преподавала у них в школе историю. Но Белу отец и ее учительница попросили в тот день, когда они отправились вместе позавтракать в ресторан, звать ее просто Элизой.
Она была порядком удивлена, узнав об их отношениях. Ее это даже чуточку покоробило, хотя отец сыграл самую важную роль в ее жизни, а учительница незначительную. Поначалу Бела даже расстроилась, но потом поняла: так относиться нечестно с ее стороны, ведь она крайне редко видится с отцом, до сих пор отмеряет для него маленькие порции своего внимания.
Бела видела, как он нервничал, когда сообщал об этом, боялся ее отрицательной реакции, а может, и воспользуется этим как поводом для дальнейшего отдаления. Чувствуя его нерешительность, она не хотела усугублять его страх и постаралась ободрить, сказала: рада тому, что он нашел себе спутницу жизни.
На самом деле Элиза Силва ей всегда нравилась. После окончания школы Бела, конечно, забыла о ней, но теперь вспомнила, как всегда ждала ее уроков. Только она приехала к отцу прошлым летом, то сразу догадалась: у него с Элизой что-то есть. Догадалась по их виду, как на том завтраке в ресторане отец склонился к Элизе и читал ее меню, хотя мог бы взять и свое. И Элиза советовала ему, что взять из блюд. От Белы тогда не ускользнула какая-то особая безмятежность их лиц. Между ними уже образовался союз, какого никогда не было у отца с матерью Белы.
Конечно, Беле теперь стало интересно, поженятся ли отец с Элизой. Правда, для этого ему сначала придется развестись с ее матерью. О себе же Бела точно знает: она никогда не выйдет замуж. Несчастливый брак ее родителей сыграл свою отрицательную роль.
Когда она была моложе, то злилась на отца больше, чем на мать. Она винила его в уходе матери и в том, что он ничего не предпринял, чтобы ее вернуть. Возможно, остатки той злости и мешают ей сейчас сообщить ему, что она живет всего в трех часах езды от него, в Нью-Йорк-Сити. Впрочем, она всегда вела такую политику — видеться с ним только по ее желанию и никогда не ставить его в известность, где она находится.
К настоящему моменту она прожила почти половину своей жизни отдельно от него. Восемнадцать лет в Род-Айленде и пятнадцать — самостоятельно. В следующий день рождения ей исполнится тридцать четыре. Порой ей хочется, чтобы время летело не так быстро, хочется какой-то другой жизни. Но она даже не представляет, чем еще могла бы заниматься.
Бела предпочла бы, чтобы встречи с отцом были не такими угрюмыми, чтобы горячо любимый в детстве Род-Айленд не напоминал сейчас о матери, которая его так ненавидела. Когда Бела бывает там, чувствует себя нежеланной и с еще большей остротой осознает: мать никогда не вернется к ней. В Род-Айленде она испытывает какое-то душевное опустошение. Бела нечасто продолжает наведываться туда, более или менее наладила отношения с отцом и теперь считает его своей единственной семьей. Одно она точно знает: не смогла бы жить там длительное время.
Когда-то давно, много лет назад, доктор Грант научила ее оформлять свои чувства в слова. Она говорила Беле: это чувство брошенности будет периодически ослабевать, но никогда не уйдет навсегда. Оно будет сопровождать ее везде, где бы она ни была. Уход матери всегда будет присутствовать в ее мыслях. И еще доктор Грант сказала: Бела никогда не найдет ответа на вопрос, почему мать ушла от нее.
Доктор Грант оказалась права: чувство это и в самом деле пока не гложет ее уж очень сильно, просто живет где-то на периферии, словно бы на расстоянии, словно бы со стороны. Как ее бабушка в Толлиганге, которая все свои дни проводила на террасе, смотрела на низину и пруды.
Бела проходит мимо рабочих, пытается вникнуть в их разговор, понять их речь — чужую, иностранную и вместе с тем какую-то очень близкую и знакомую. Им даже в голову не может прийти, что их речь на нее так действует. Она машет им, а сама размышляет, куда еще податься бы после Бруклина, они машут ей в ответ.
Во время следующей встречи с отцом она будет говорить с ним по-английски. Но если бы ей довелось встретиться с матерью, то на любом языке мира Бела не нашла бы что ей сказать.
Хотя нет, это неправда. Она и так постоянно общается с матерью. Все поступки, совершенные Белой в жизни, были как раз реакцией на поступок матери. «Я такая, какая есть, — сказала бы Бела ей. — И я живу так, как живу, из-за тебя».