И Бела села в кабину его пикапа, усадила рядышком Мегну и захлопнула дверцу.
Бела стала встречаться с ним по выходным. Раньше она не принимала ничьих ухаживаний, но он был внимателен и совсем не назойлив. Со временем начал даже наведываться к ней на ферму, когда она трудилась на грядках, и спрашивал, не хочет ли сделать перерыв и пойти поплавать.
Иногда она ездила с ним по субботам на фермерский рынок в Бристоле — стояла там под белым тентом и резала на дольки помидоры на пробу покупателям. Помогала ему развозить продукцию по ресторанам и другим заказчикам. Они ходили на морской берег и собирали водоросли для мульчирования почвы. Даже во время отдыха Дрю никогда не сидел без дела, всегда находил себе какое-нибудь занятие — например выстругивал что-нибудь из деревяшки или мастерил домики и мебель для кукол Мегны.
На ферме у него работало несколько наемных рабочих. Жил он один, родители его уже умерли. Когда-то он был женат на своей бывшей однокласснице, детей они не заимели и развелись довольно давно.
Через месяц их знакомства Бела представила его отцу и Элизе. В день ее рождения он приехал к ним домой утром. Ботинки снял и оставил в машине, пошел к дому по лужайке босиком. Он привез с собой арбуз, который они все вместе весело и с удовольствием съели. Восхищался кабачками, которые отец вырастил в огороде на заднем дворе, и пообещал приехать попробовать, когда Субхаш приготовит из них тушеное рагу. Ему Дрю очень понравился, и он готов был теперь отпускать с ним Белу и сам присматривать за Мегной.
Бела сказала Дрю, что мать ее умерла. Она всегда так говорила, когда люди ее расспрашивали. Просто представляла себе в этот момент, что Гори поехала в Индию, там подхватила какую-то инфекцию и умерла. С годами Бела сама уверовала в эту историю. Представляла себе, как тело матери сжигали на огромном костре, а пепел потом развеяли по ветру.
Потом Дрю предложил ей оставаться у него по субботам на ночь. Ему хотелось встречать с ней утро, завтракать вместе в стилизованной под старину кухне, устроенной в бывшем амбаре, его он отреставрировал собственными руками. По приставной лесенке там можно было забраться на чердак, оттуда виднелся краешек моря.
Но Бела сказала, что считает такие отношения преждевременными и что ради Мегны не хочет торопиться менять жизнь.
Дрю резонно возразил: для Мегны в доме тоже есть спальня. Там можно построить для Мегны двухэтажную кровать и детский домик для игры во дворе. В конце лета он признался Беле, что любит ее и ему больше не требуется времени на раздумья — он точно уверен в своем чувстве. Он искренне хочет помочь ей вырастить Мегну, стать ей отцом, если позволит Бела.
В тот день Бела и рассказала Дрю правду о своей матери: мать ушла из семьи и никогда не возвращалась.
Она объяснила, что именно по этой причине всегда избегала каких-либо серьезных отношений с мужчинами и не любила жить подолгу в одном месте. Именно по этой причине решила родить Мегну и растить ее сама. И именно по этой причине она, несмотря на то что Дрю нравится ей и возраст ее уже приближается к сорока годам, не очень уверена пока, сможет ли она дать ему в жизни то, чего он от нее, наверное, ждет.
Она рассказала, как после ухода матери часто сидела в ее шкафу, пряталась за оставленной одеждой, сумочками и поясами, которые отец так и не выбросил на помойку. Как она плакала навзрыд, зажимая себе рот подушкой, чтобы не услышал отец. Как ходила вечно с опухшими от слез глазами.
А под конец она рассказала ему об Удаяне. Что ее зачали два любящих человека, а вырастили двое, не любившие никогда.
Дрю обнимал ее за плечи, слушал, а в конце сказал:
— Я никуда не уйду.
Глава 4
До Провиденса автомобиль доехал за час и потом еще почти столько же. Она включила GPS, но скоро поняла: он и не нужен. На дорожных указателях мелькали знакомые названия — Фоксборо, Эттлборо, Потакет. Деревянные дома, ограды, палисадники, вдалеке купол исторического здания Старого Капитолия. Она даже вспомнила развязку на выезде из Крэнстона, вспомнила, что там нужно брать влево, а если свернуть направо, поедешь в Нью-Йорк.
Она прилетела в Бостон, в аэропорту взяла напрокат машину. Сейчас ехала по тому же шоссе, по которому вез ее сюда впервые Субхаш. По ленте этого шоссе она когда-то гоняла дважды в неделю на занятия в аспирантуре. В Новой Англии сейчас стояла осень — бодрящий воздух, желтеющая листва.
Еще одна развязка с левым поворотом, и вскоре путь ее будет закончен. За этим поворотом должна быть деревянная башня в сосняке с видом на залив. Дома в Калифорнии в письменном столе Гори хранилась фотография Белы: девочка стояла на верху этой башни, щурясь на солнышке, в своей желтой курточке с отороченным мехом капюшоном. Гори, помнится, второпях вытащила эту фотографию из семейного альбома перед самым своим уходом.
Получив от Субхаша письмо, Гори сначала все пыталась сочинить ответ. Сообщить ему, что дает согласие на его требование. Ответное письмо она сочиняла несколько дней, но у нее ничего не получалось. Написанное каждый раз вызывало у нее недовольство.
Гори понимала: официальный развод не изменит ситуации — их брак исчерпал себя уже давно. И все же данное вполне разумное и здравое требование потрясло и ошеломило ее. Она захотела увидеться с ним.
Даже отдельно прожитые долгие годы, она чувствовала, не разрушили их какие-то незримые, не имеющие названия узы. Он увез ее из Толлиганга. Субхаш оставался единственным связующим звеном между ней и Удаяном. Его заботливая любовь к Беле, его верность и преданность девочке компенсировали черствое отношение ее нематеринской души.
И время получения этого письма показалось ей знаковым. Ей как раз предстояло вскоре лететь через Восточное побережье в Лондон на симпозиум. Она выбрала подходящие рейсы с однодневным пребыванием в Род-Айленде. Гори собиралась дать ему свое согласие и подписать все бумаги, но хотела встретиться с ним — чтобы порвать раз и навсегда эти отношения, глядя друг другу в глаза. В своем письме он не возражал против личной встречи, просто считал ее необязательной.
Субхаш не приглашал ее. И вот теперь, без приглашения, без предупреждения, опять она демонстрировала неумение вести себя разумно и прилично и ехала к нему.
Листва еще не опала, поэтому с дороги залив не было видно. Она свернула на неровную двухрядную дорогу через лес, за которым уже начинался университетский городок. Потом свернула на гравийную дорожку к маленькой частной гостинице, перед которой висела на цепях доска с названием и годом основания. Здесь у нее был заказан номер с ночевкой и завтраком.
Она внесла чемодан на крыльцо и постучала дверным кольцом. Никто не вышел ей навстречу, и тогда она повернула ручку — дверь оказалась незапертой. Когда глаза привыкли к сумраку помещения, она увидела стойку со звонком и табличкой с просьбой нажать на кнопку.
К ней вышла женщина примерно ее лет — седые волосы на косой пробор, румяное лицо. Поверх джинсов и флисового жакета — запачканный краской холщовый передник. На ногах сабо.
— Вы — миссис Митра?
— Да.
— Ой, а я была у себя в студии, — сказала женщина, вытерла о тряпку руку и протянула ее Гори: — Меня зовут Нэн.
В общей гостиной было полно интересных вещей: кувшины, блюда, застекленные шкафчики с фарфоровой посудой и книгами. На отдельном столике керамика: тарелки, кружки, чаши, покрытые глазурью.
— Вот это все на продажу, — сказала Нэн. — А в мастерской у меня еще много всего, если вам интересно.
Гори дала ей свою кредитную карточку и университетское удостоверение, подождала, пока Нэн запишет данные в журнал.
— Вечером, наверное, дождь будет. А может быть, и нет. Вы первый раз в наших краях?
— Я раньше жила в Род-Айленде.
— А где именно?
— Здесь недалеко, в нескольких милях.
— Значит, эти места вам знакомы.
Нэн не спросила ее, зачем она приехала. Провела по лестнице наверх, дала ключ от номера и еще один — от общей входной двери, на случай если Гори вернется после одиннадцати.
В номере ее ждала высокая двуспальная кровать, застеленная белым хлопчатобумажным покрывалом. Маленький телевизор на тумбочке, кружевные занавески на окне. Из книжного шкафа она вытянула наугад томик Монтеня и сразу положила его на ночной столик.
Нэн объяснила:
— Это книги моего отца. Он преподавал в университете, жил в этом доме, пока не умер в девяносто пять лет. Ни за что не хотел уезжать отсюда. Под конец пришлось купить ему инвалидную коляску детского размера — у нас дверные проемы очень узкие.
Имя преподавателя звучало для Гори знакомо, но лица человека почти не помнила.
Она освежилась с дороги, переоделась в свитер. В комнате гуляли сквозняки, а камин оказался декоративным. Внизу горел настоящий камин — возле него уже грелась молодая парочка. На журнальном столике стоял поднос с чайником и чашками, виноградом и печеньем. Молодая парочка разглядывала хозяйкину керамику, выбирала себе что-нибудь купить. Гори слушала, как они спорят, как серьезно и тщательно обсуждают будущую покупку.
Потом молодые люди повернулись к ней и представились. Они приехали из Монреаля. Гори пожала им руки, но их имена мгновенно вылетели из головы — ведь она всегда помнила только имена своих студентов.
Они присели на желтоватый диванчик, молодой муж налил чаю.
— Присоединяйтесь к нам!
— Нет, благодарю. Приятного аппетита!
— Вам тоже.
Она вышла к машине. Еще продолжался день, но небо уже потихоньку гасло. Гори достала мобильный телефон, нашла в нем номер Субхаша. И только теперь задумалась: что сказать? Ей предстояло как-то объяснить свою новую вопиющую выходку — приезд без приглашения.
Ведь она сейчас попросту вторгалась в его жизнь, нарушая все принятые у нормальных людей правила. Он элементарно мог быть занят в эти дни. Мог вообще уехать. И хотя тон его письма был дружелюбным, он мог, в конце концов, просто не хотеть встречаться с ней лично.