Однако оказалось, что это мнение было преждевременным. Когда прошли первые эмоции от встречи, Люси отстранилась от меня на расстояние вытянутой руки и спросила весьма строгим тоном:
– А теперь, мой дорогой Эрвин, пожалуйста, объяснись, как ты попал в такую дурную компанию? С кем ты связался, муженек?! Русские большевики-безбожники! Это же уму непостижимо!
Собственно, этого можно было ожидать. Я сунул своей драгоценной половине сколотые вместе конкордат и энциклику Папы о допустимости и даже необходимости сотрудничества с большевиками, когда речь идет о борьбе с Врагом Рода Человеческого, при этом веско сказав:
– Если ты думаешь, что твой муж совершил что-то дурное, то, может быть, слова Его Святейшества убедят тебя в обратном.
Но супруга, даже не посмотрев на бумаги, продолжила, пытливо глядя мне в глаза:
– О Эрвин! Ведь эти русские пришли в Германию для того, чтобы сослать всех немцев в Сибирь, где они умрут от голода и холода, а в самой Германии установить свой коммунизм!
Все это время фрау Антонова стояла рядом и, разумеется, слышала наш разговор. При последних словах моей женушки она рассмеялась – так, словно услышала большую глупость. Первый раз я видел, как она смеется; прежде мне казалось, что она вообще не умеет это делать.
– Фрау Роммель, – просмеявшись, произнесла она, – вы хоть поняли сами, что сказали? Как будет возможно установить в Германии коммунизм, если все ее жители будут убиты или сосланы в Сибирь? Наша задача, напротив, заключается в том, чтобы, насколько это возможно, сгладить для немцев неизбежные потрясения от резких перемен общественного строя сначала в одну, а потом в другую сторону. Если кто и поедет в Сибирь или еще дальше, так это военные преступники и проповедники разных человеконенавистнических идей…
Люси смотрела на нее и хлопала глазами, нервно поправляя выбившуюся из-за уха прядь волос. Губы ее то приоткрывались, то снова смыкались – так, словно она хочет что-то сказать, но опасается. Манфред же смотрел на русскую «фрау офицера» с любопытством и благоговением.
– Дорогая… – сказал я, воспользовавшись паузой, – позволь представить тебе госпожу Нину Антонову. Кроме того, что она очень большое начальство, определяющее позицию русских на европейском направлении, она есть живое доказательство существования Всевышнего, ибо кто иной, кроме как сам Господь, мог забросить ее с товарищами из начала двадцать первого века в наши времена… Да, она из так называемых «старших братьев», которые вершат историю с такой бесцеремонностью, будто переставляют в доме мебель.
– А вы, фрау Роммель, все же прочтите эту бумагу, – сказала госпожа Антонова, и в ее глазах снова заблестела сталь. – И больше доверяйте своему мужу: он у вас настоящий умница, а вы обращаетесь с ним как с каким-нибудь ребенком.
Тут Люси наконец-то обратила внимание на то, что в ее руке зажаты какие-то бумаги. Близоруко щурясь, она принялась их читать. По мере того как она пробегала глазами страницу за страницей, выражение ее лица менялось, морщины на лбу разглаживались… пару раз, удерживая бумаги в левой руке, она даже осенила себя крестным знамением, помянув при этом Деву Марию. А ведь в Германии последние несколько месяцев такой жест на людях, пожалуй, мог стоить ей жизни.
Закончив читать, она вернула мне бумаги. Затем она некоторое время прокашливалась, а затем, глубоко вздохнув, сказала:
– Ну что ж, Эрвин… раз так, то, выходит, ты поступил праведно. Если господа русские большевики больше не собираются враждовать с католической церковью, то и церковь, в свою очередь, не должна враждовать с ними. Христос был против всякой лишней враждебной суеты и человекоубийства. Но при этом… – она бросила быстрый взгляд на фрау Антонову, – при этом остается вражда русских большевиков и Германии. Я знаю, что немецкие солдаты с излишней жестокостью относились к русским в те моменты, когда счастье было на нашей стороне, и я не верю, что никто из победителей не захочет отомстить беззащитным немецким женщинам и детям…
– У нас вражда только с Гитлером и его государственно-политической машиной, а не с простыми немцами, – ответила госпожа Антонова. – Мы не воюем с женщинами и детьми, пусть даже их мужья и отцы творили на нашей земле невероятные злодеяния. В этом вы сможете убедиться сами, когда вместе с мужем проедетесь по освобожденным районам Австрии, фрау и киндерлагерям…
– Что за фрау и киндерлагеря? – обеспокоенно спросила моя жена. – Неужели вы дошли до того, что стали сажать за колючую проволоку немецких женщин, а также мальчиков и девочек?
– Это не совсем колючая проволока, – хмыкнула Антонова, – многим детям, да и женщинам, тоже просто некуда идти, и уж тем более у них нет никаких источников существования. Кроме всего прочего, эти лагеря содержатся и окормляются нами на паритетных началах с Римской Католической Церковью: попытка обращения в сатанизм – совсем не тот жизненный опыт, после которого жертв можно просто распустить по домам. Впрочем, погодите судить и составлять мнение, прежде чем увидите все собственными глазами. Ведь и вам тоже придется приложить на этом поприще немалые усилия, поскольку ваш муж стоит здесь не просто так, а как будущий глава гражданской администрации Германии.
Люси посмотрела на меня с невероятным удивлением. Она просто боялась поверить в сказанное. А вот Манфред моментально преисполнился гордостью. Я видел, как радостный огонек зажегся в его глазах. Наверное, ему хотелось проявить свои эмоции, но он, конечно же, сдержался.
– Да, Люси, – подтвердил я, – это так. Господин Сталин предложил мне эту работу, сказав, что лучше меня ее не сделает никто. Но ты должна ценить то, что я дал свое согласие только при том условии, что тебя и Манфреда спасут и привезут ко мне. Ведь там, в Германии, вас по малейшему подозрению могли отправить на алтарь. Как видишь, все получилось, вы живы и здоровы, а храмовники и гестаповцы в очередной раз остались с носом. А сейчас идем со мной, нас отвезут туда, где вы с Манфредом сможете отдохнуть с дороги и задать своему отцу и мужу множество вопросов, которые неудобно задавать при посторонних.
5 июля 1943 года. 12:05. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.
Присутствуют:
Верховный Главнокомандующий – Иосиф Виссарионович Сталин;
Спецпредставитель Верховного Главнокомандующего по иностранным делам Андрей Андреевич Громыко;
Специальный консультант Верховного Главнокомандующего – комиссар госбезопасности третьего ранга Нина Викторовна Антонова;
Британский король в изгнании Георг VI, формальный глава «Свободной Британии».
Британский король украдкой разглядывал сидящих перед ним людей, не в силах отделаться от ощущения, что каждый из них представляет собой гранитную глыбу, о которую легко разобьются все его возражения или попытки выгадать какие-то преференции. Ему было не по себе, и он отчаянно пытался это скрыть. Лица присутствующих людей не выражали никаких эмоций. Их чужеродность подавляла и даже вызывала в душе беглого монарха иррациональный страх. Все более и более он с тоской осознавал, что эти трое русских настроены крайне решительно, будучи уверенными в том, что за их плечами несокрушимая мощь победоносной Красной Армии и несгибаемая воля того, кто прислал в этот мир госпожу Антонову и прочих «старших братьев».
– Итак, товарищи и некоторые господа, – сказал Верховный, начиная разговор, – война в Европе идет к своему закономерному концу. Пройдет два, максимум три месяца – и примерно в четвертую годовщину начала мировой бойни с Третьим Рейхом будет покончено.
Закончив говорить, Сталин сделал паузу, чтобы кремлевский переводчик повторил его слова для короля Георга. Несмотря на то, что беглый британский монарх провел в Москве уже больше года, он даже не пытался учить русский язык. Не то что обе его дочери – те уже вполне свободно изъяснялись на великом и могучем. При этом сестры разделили между собой обязанности: в то время как Елизавета, как будущая королева, старательно осваивала язык Пушкина, Лермонтова и Толстого, хулиганка Маргарет начала со словаря нецензурных слов. Такая юная леди – и такое вызывающее поведение… Впрочем, никто не удивился, ибо такова была суть этой девицы.
Выслушав перевод на английском языке, король, даже не задумываясь, ответил:
– Мистер Сталин, насколько мы понимаем, единственным победителем в этой войне вы считаете только себя и свою страну?
– В целом вы правы, – ответил советский вождь, – у нас есть союзники и помощники, но главную тяжесть этой войны наш народ вынес на своих плечах.
– Но, позвольте! – воскликнул король, – вы же не будете отрицать, что вам была оказана самая серьезная помощь, благодаря которой вы и переломили ситуацию в кратчайшие сроки!
– Мы ничего не будем отрицать, – покачал головой Сталин, – товарищ Антонова, объясните, пожалуйста, господину Георгу, как обстоят дела на самом деле.
– Помощь, которую внуки-правнуки оказали своим дедам-прадедам – это наше внутреннее, семейное дело, – по-английски отчеканила комиссар госбезопасности. – У каждого из нас, пришельцев из двадцать первого века, здесь, в Советском Союзе, имеются ближние и дальние родственники, которые сражаются на фронтах, выращивают в полях хлеб и по шестнадцать часов в сутки стоят у станков на заводах. Мы кровь от крови и плоть от плоти советского народа, и поэтому наша помощь Красной Армии не может быть поводом ни для каких претензий с вашей стороны.
– Туше! – сказал король, качая головой; было видно, что он изрядно нервничает. – Я понимаю, что после таких заявлений Британия наряду с Германией и ее союзниками тоже может вдруг оказаться не державой-победительницей, а побежденной страной, которой следует склонить перед вами голову и смиренно выслушать свой приговор. А ведь мы знаем, господин Верховный Главнокомандующий, что в рядах своей армии вы скрываете людей, которые в Великобритании объявлены изменниками и государственными преступниками! Не делайте непонимающее лицо: я говорю о бурских головорезах, которых у вас именуют полком специального назначения имени генерала Де Ла Рея. Именно эти буры совершили в Лондоне государственный переворот, в результате которого законный король оказался бездомным беглецом, а Британия упала в объятия Гитлера!