– Так чего же вы хотите, господа большевики и их потомки? – с недоумением спросил король Георг, выпрямившись на стуле и переводя взгляд с одного собеседника на другого, – разрушить колониальную систему, созданную европейскими странами, или же сохранить ее для себя?
Отвечать взялся Сталин.
– Как всякие нормальные большевики, мы хотим уничтожить эксплуатацию человека человеком, особенно эксплуатацию колониального типа, основанную на прямом вооруженном насилии, при помощи которого колонизаторы-эксплуататоры удерживают в повиновении обираемое ими местное население. – В голосе советского вождя явственно звучал грузинский акцент, улавливаемый даже чутким английским ухом короля Георга. – И в то же время нам очень не нравится то, что побочным продуктом такого освобождения станет тот самый глубокий цивилизационный регресс, о котором уже упоминала товарищ Антонова. Голод, нищета, дикость и межплеменные войны – это совсем не тот итог процесса деколонизации, к которому мы стремимся. Мы пока не знаем, как это сделать, но наша задача – подобно хитроумному Одиссею, пройти между Сциллой и Харибдой этих двух крайностей.
– Да вы, господин Сталин, настоящий кремлевский мечтатель, решивший облагодетельствовать весь мир… – без всякой иронии сказал король.
– Нет таких задач, с которыми не справились бы большевики, – твердо сказал Сталин, – надо только вооружиться самой правильной теорией, составить точный план и приступить к работе засучив рукава и не боясь трудностей.
– Что ж, возможно, у вас действительно что-то получится, – неохотно согласился король Георг. – А все потому, что вы, господин Сталин, гораздо умнее вашего предшественника, так как понимаете, что разрушение всего и вся до основания обычно никого не делает счастливым.
– Товарищ Ленин тоже это понимал, – буркнул тот, – да только у него было слишком много разных попутчиков себе на уме, чьи истинные цели далеко расходились с теми речами, которые они произносили на митингах. Но мы в значительной степени знаем, что делать. Ведь Российская Империя до революции во многом напоминала эдакую неофициальную колонию Европы, у власти в которой находился союз компрадорской буржуазии и помещиков-латифундистов. В результате этого плоды труда подданных русского царя, вне зависимости от их национальности и вероисповедания, по большей части утекали в карманы парижских и лондонских банкиров. Да, нам пришлось разрушить старую систему до основания, потому что сопротивлялась она нам с такой силой, что о переделке речи даже не шло. Да и опыта у нас было маловато. – Сталин подался вперед и, не сводя глаз с короля, добавил: – Но сейчас мы планируем сделать все при меньшем сопротивлении человеческой среды и значительно умнее… Но для того, чтобы начать, нам необходимо независимое бурское государство с дружественной нам верхушкой.
– Хорошо, господин Сталин, – немного поерзав на стуле, вынужден был согласиться король Георг. – Я тоже не злой человек и отнюдь не против облагодетельствовать всех кого возможно… Но я не понимаю, какое отношение независимое бурское государство имеет к вашим, как вы сами признались, «весьма туманным» планам перестройки колониальной системы?
Верховный ответил:
– Чтобы подключить обычную электрическую лампочку к гидростанции на пятьсот миллионов киловатт, необходим понижающий трансформатор, и, как правило, не один. Мы не оставляем надежды на то, что в отношении бурского государства нам удастся избежать наихудшего, ибо самые большие мерзавцы из них и не подумали переходить на нашу сторону, а посему сразу после задержания нашими войсками их все-таки ждет совместный трибунал и хорошо намыленная веревка. Есть мнение, что для этого необходимо заключить трехстороннее соглашение, согласно которому вы с некоторыми оговорками будете даровать бурскому государству независимость; наш человек из буров, командир полка спецназначения имени генерала Де Ла Рея майор Пит Гроббелаар ее примет как временный глава государства, а присутствующий тут товарищ Громыко подпишется под этим документом от лица Советского Союза, который будет гарантом выполнения этого соглашения и арбитром в случае возникновения каких-либо споров. Все дальнейшие условия и детали этой дипломатической операции вы будете обговаривать именно с товарищем Громыко, а после того как с фронта вернется господин Гроббелаар, то уже и с ним самим.
– Хорошо, господин Верховный Главнокомандующий, – с тяжким вздохом сказал король Георг, – я готов принять на свою голову все, что ниспослала мне судьба, и понимаю, что, помимо предложенного вами трехстороннего соглашения, вы заключите с бурами свой договор, которому они будут следовать даже с большей охотой…
Верховный утвердительно кивнул.
– Разумеется, такой договор с новым бурским правительством будет заключен, – сказал он, – но обсуждать его с вами я не вижу никакого смысла. А все потому, что с момента вашей победы в англо-бурской войне прошло более сорока лет, но пепел их растоптанной родины до сих пор стучит в бурские сердца. Вы, англичане, и не думали врачевать нанесенные вами раны, что и явилось причиной ваших бед. И помните, что ваша задача – не вернуть утерянное влияние и утраченные территории (ибо для этого у вашей Британии явно не хватает сил), а хотя бы сохранить то, что пока осталось под вашим контролем. Помните: до того как мы получим возможность развернуться на восток, в Индии тоже может рухнуть все и сразу, если японцы все же найдут достаточно резервов и прорвут Бирманский фронт. Войны они ни в коем случае не выиграют, но и лишней крови при таком развитии событий прольется немало. А мы этого не хотим.
7 июля 1943 года, 13:05. Москва, Кунцево, Ближняя дача Сталина, рабочий кабинет Вождя.
Обычная, казалось бы, история: приехал к отцу с фронта сын… Но только не в этом случае – ведь отца звали Иосиф Виссарионович Сталин, Верховный Главнокомандующий Советского Союза, а сын по документам числился Василием Железняком, командиром тяжелой истребительной авиадивизии ОСНАЗ, хотя на самом деле все знали, кто он такой. Сам Сталин уже и забыл, когда в последний раз испытывал стыд за младшего сына. А ведь даже тогда он знал и чувствовал, что у мальчика цельная натура, что из него может выйти толк и что настанет однажды тот момент, когда тот не только не посрамит имени отца, но и прославит собственное. И теперь, когда Василий получил в жизни надежных боевых товарищей и большую мечту о космосе, Вождя охватывала гордость при виде своего отпрыска. Сталин не был эмоциональным человеком, но все же в душе он переживал за своих детей. И с некоторых пор ему стало за них спокойнее. Ведь и Светлана, после того как Василий, не обращаясь к старшим товарищам, вместе с кунаками устранил ее соблазнителя, стала гораздо уравновешеннее и прилежнее в учебе. Ну а идея отдать ее в суворовских корпус для девочек, предназначенный для дочерей погибших на войне бойцов и командиров, и вовсе возымела почти чудесное действие. Рыхлый избалованный ребенок превратился в стройную и подтянутую девочку, научившуюся мыслить четко и ясно. Отдавая дочь к суворовкам, Сталин особо распорядился, чтобы ей не давали никаких привилегий, только привилегия быть лучшей в соответствии с реальными заслугами. Светлана должна была познать сладость собственных побед, а не только почивать на лаврах, принадлежащих отцу.
И вот Василий на пороге кабинета. Вождь видел сына нечасто, ведь тот почти непрерывно пребывал в своей дивизии, дислоцированной там же, где второй и первый мехкорпуса ОСНАЗ (то есть в Польше), и теперь ему было интересно, что расскажет о войне человек, который будет делать это не по обязанности, а как сын отцу. Неужели тому не захочется рассказать обо всем начистоту, тем более что ни одного порочащего сигнала с фронта не поступало. Василий выдержан, хладнокровен, храбр (что для летчика-истребителя немаловажно), решения принимает взвешенные; его дивизия всегда в передовиках «производства», имея самые низкие потери при наиболее значительных боевых результатах. С личным составом дружелюбно ровен, имеет некоторое количество друзей, среди которых особо выделяется Александр Покрышкин, – но это именно друзья, а не подхалимы, собутыльники и любимчики. Спину в бою они ему прикроют и добрый совет при необходимости дадут, однако пытаться выгадывать что-то для себя из знакомства с сыном Вождя не будут. Как Василий с самого начала попал в Особую Авиаэскадру, так и сошелся с тамошними пилотами и приставшим к ним Покрышкину, – и те задали ему планку. А дальше оставалось только поддерживать набранную высоту…
Кроме того, они и вправду давно не виделись. Последний раз Василий приезжал с фронта после битвы под Брянском, а потом было недосуг, и сыну и отцу. Советскому вождю было интересно, какое впечатление произведет на него Василий теперь, и ждал момента встречи даже с некоторым волнением.
Что ж – в дверях стоял красивый, бравый военный, чем-то неуловимо похожий на своего отца в молодости. Кажется, изменилось выражение его глаз… В нем была зрелость и твердость человека, познавшего жизнь и прочно занявшего в ней свое место.
– Здравствуй, отец, – сказал Василий, на мгновение как бы в нерешительности остановившись на пороге, – вот я и приехал…
Возникла некоторая неловкость: оба теперь воспринимали друг друга иначе, не так как прежде. Сталин подошел к Василию поближе и скупо улыбнулся – морщинки разбежались от уголков его глаз.
– Ну, здравствуй, сын… – ответил он, с удовольствием и затаенной гордостью оглядывая молодого человека и отмечая ко всему прочему, тот явно возмужал и даже вроде бы стал выше ростом. – Я действительно рад тебя видеть.
– Как ты, отец? – спросил Василий, проходя в кабинет.
– Впервые за долгое время у меня все хорошо в семье, – ответил Сталин. – Ни про тебя, ни про Светлану уже давно не говорят ничего плохого, так что я могу спокойно заниматься государственными делами, не оглядываясь при этом на своих детей. Конечно, остается страх, что однажды тебя собьют, но я понимаю, что точно такой же страх за своих детей испытывают миллионы родителей по всему Советскому Союзу…