Ну и заодно товарищ Антонова дословно перевела мне королевскую речь. Звучала она следующим образом:
«Господа! За время нашего отсутствия у нас дома накопился толстый слой нацистской и сатанинской грязи. Такое положение кажется нам нетерпимым, и мы, вернувшись к родным пенатам, засучим рукава, чтобы вычистить нашу Британию от друзей и попутчиков Гитлера. При этом мы надеемся, что каждый наш подданный поможет нам в этом святом богоугодном деле. Аминь.»
Ну что же – коротко и ясно, тем более что существенного сопротивления нашей высадке не ожидается. Об этом нас предварительно проинформировали, сообщив, что настроения на Британских Островах отнюдь не в пользу тамошних нынешних властей. Если мнения простых англичан в отношении сторонников Гитлера и отличаются от состояния «лютая ненависть», то не сильно. Год назад их заставили принять новую власть под дулами винтовок и пулеметов, и вот теперь они отказывают в преданности узурпаторам.
А может быть, все дело в том, что гитлеровская Германия к настоящему моменту потерпела сокрушительное поражение и не в состоянии хоть сколько-нибудь длительное время продолжать сопротивляться неизбежной судьбе. В отчаянии Гитлер настолько сошел с ума, что в двадцатом веке официально ввел поклонение дьяволу и культ человеческих жертвоприношений; но все это ему не помогло, потому что священный гнев нашего народа оказался сильнее, чем козни Князя Тьмы. Те, кто совершил в Британии этот переворот, и те, кто подчинился ему без всякого ропота, не дождавшись всего месяца до коренного перелома в войне, надеялись, что через союз с Гитлером Британия хоть тушкой, хоть чучелком, но окажется на победившей стороне.
А вот фиг им на все толстое британское рыло, никто из них не угадал! Единственным, кто выйдет победителем из войны в Европе, будет Советский Союз и некоторые его союзники. Англичане в этой связи будут упоминаться по остаточному принципу, ибо, как сказал мне генерал Гордеев, «сражавшихся за Гитлера англичан погибло больше, чем в войне против него, а во Франции, например, английских карателей вспоминают с той же ненавистью и омерзением, как у нас в Советском Союзе их приятелей из Западной Украины, Литвы и Латвии[27]…»
Время ожидания подошло к концу; пассажиры на моем «командирском» СВП заняли места согласно купленным билетам. Протяжно завыли моторы, заполнив окрестности низким инфернальным гулом и, подобно тюленям, покидающим свое лежбище, боевые машины одна за другой стали соскальзывать в море. А дальше начался привычный для нас аттракцион; и только король ошарашенно вертел головой. Скорость – сто двадцать, и от сокрушающего, разрывающего рот тугого потока воздуха спасает только изогнутый козырек из американского плексигласа. Моторы ревут так, что для разговоров нет никакой другой возможности кроме авиационного шлемофона с наушниками и ларингофонами или языка жестов. Твоя моя не понимай – и круглые ошалевшие глаза британского монарха. Возможно, ему рассказывали, что такое советская морская пехота, но он не до конца понял. У британцев морская пехота – это нечто вроде корабельной полиции, которая должна усмирять бунт, если матросикам вздумается побузить. В десант британские морпехи тоже ходят, но уже по остаточному принципу, когда под рукой нет других войск.
Вот у американцев, говорят, морская пехота такая же, как у нас, и отчаянно дралась в джунглях Панамы. Хотя, как подсказывает мне мое стратегическое чутье, после того как японцы взяли Панамский канал, все действия американцев по его отвоеванию были не более чем суетой, без всякого стратегического смысла. Поздно было запирать конюшню после того как из нее уже увели лошадь. Наихудшим же, в плане стратегии, решением была бомбардировка панамских городов. То ли дело наши десанты: каждый из них имел глубокий тактический и стратегический смысл при весьма скромных потерях наших войск и местного мирного населения. А янки устроили бойню, в которой, отвоевывая руины Панамского канала, положили до ста тысяч своих солдат и втрое-вчетверо большее количество гражданского населения Панамы. Нет, у нас так дела не делаются. Мирные англичане, и вообще все, кто не захочет оказывать сопротивление, могут спать спокойно. Мы их даже не заметим.
Прошло полчаса – и вот слева по борту, километрах в семи, виден краешек британской земли. Это мыс Тане со старинным курортным городом Маргейт, любимым местом отдыха среднезажиточных лондонцев. Если бы не война, то отлогие пляжи под меловой стеной были бы полны купальщиками. Но сейчас там сонная тишина – не только на пляжах, но и на береговых батареях. Никто не торопится открыть по нам огонь, хотя, несомненно, доброхоты, позвонившие в Лондон и сообщившие тамошним обитателям сногсшибательную весть, среди горожан наверняка нашлись.
Еще километрах в пяти южнее Маргейта расположен аэродром Манстон. Во время Битвы за Британию на нем базировали охраняющие небо Лондона Спитфайры, а сейчас там пусто. У новых британских властей просто не имеется такого количества самолетов, чтобы заполнить все аэродромы, да и нет в этом никакой прямой необходимости, ибо наша авиация не бомбит английские города. Если взять сейчас бинокль и посмотреть на юг, в сторону этого аэродрома, то можно увидеть, как низко-низко над землей к нему скользят планеры с десантом. Нам еще час быть в море, а парни из 1-го воздушно-десантного корпуса уже ступят своими ногами на британскую землю…
Еще полчаса мы шли вдоль берега Британии по направлению к устью Темзы, то теряя из виду низкую полоску земли, то обнаруживая ее вновь. И вот примерно на траверзе Ширнесса нас догнали тяжелые штурмовики Бостон-ганшипы эскорта. Полк полного состава, качающий качели на небольшой высоте в сопровождении такого же количества «яшек» – это не столько угроза, сколько предупреждение любому, кто попробует открыть по нам огонь. И как ответ при приближении к устью Темзы – все чаще встречающиеся на берегу белые флаги, означающие, что честная Британия с нами не воюет. Уже на подходе к Тилбери, что в самом устье Темзы, со мной на связь выходит товарищ Чуйков и сообщает, что черноморский корпус и воздушные десанты на побережье в полосе от Дувра до Портсмута высадились успешно, без сопротивления, а во многих местах даже и без стрельбы в воздух. Теперь, мол, дело только за нами. В самом Лондоне – немецкий гарнизон в составе не больше тысячи рыл, еще примерно столько же живорезов и примкнувших к ним отморозков из местных.
Береговые батареи в устье Темзы мы прошли без малейшей стрельбы, но на подходе к окраинам Лондона по обеим сторонам реки стали нет-нет звучать выстрелы из револьверов и винтовок. Стреляли не в нас, просто британские товарищи из Сопротивления и их оппоненты решали какие-то свои сугубо местные дела. Боем бы я это не назвал и перестрелкой тоже. Обычно такую стрельбу называют спорадической, и, как правило, она говорит о том, что людям банально некуда девать патроны.
Но вот, видимо, впереди показалась по-настоящему серьезная опасность, поскольку четверка Бостон-ганшипов, прокачивая очередное плечо качелей, вдруг опустила носы и что-то там отштурмовала за изгибом реки. Так и осталось неизвестным, кем были эти несчастные: немцами, местными коллаборантами, или еще какой-нибудь экзотикой (вроде бежавших сюда на Британские острова белогвардейцев и предателей советской родины)… Все, что мы увидели, свернув за поворот реки, это артиллерийскую батарею в стадии развертывания, искореженные, перевернутые пушки (вроде наших старых трехдюймовок) и разбросанные по берегу трупы в мундирах мышастого цвета. Пушки английские, мундиры германские – точно британские или наши коллаборанты…
Хотя, впрочем, какая разница… Еще два поворота – и мы на финишной прямой. Это уже сам Лондон, где творится что-то вроде народного праздника. На набережных видны кучки людей – частично в гражданской, частично в полувоенной одежде. Они машут руками и что-то кричат. Но нам их не понять, даже если выключить моторы, ведь не знаем языка. Впереди – нужный нам Вестминстерский мост, а возле него – притопленная хитрым образом баржа, что превращает ее в аппарель. Это явно работа Сопротивления. Выстрелы в городе звучат все чаще и злее, «бостоны» что-то штурмуют прямо в районе нашей цели, и там уже поднимаются жирные столбы бензинового дыма… Но наши СВП уже одна за другой поднимаются по этому импровизированному пандусу и оказываются прямо перед британским парламентом. Этим зданием займется первый батальон, а остальные вслед за моей командирской машиной движутся прямо – чтобы чрез минуту в упор наткнуться на королевский Букингемский дворец.
Тут в карауле стоят немцы – поэтому, несмотря на разбитые зенитные и артиллерийские орудия, а также несколько сгоревших машин, нам пробуют оказать сопротивление. Из окон по нашим бойцам бьют два или три пулемета и трещат винтовочные выстрелы. Разве что только из револьверов не палят. В ответ с СВП гулко гремят очереди ДШК, «Владимировых» и АГСов, а спешивающийся десант рассыпается по улице, вступая в перестрелку с защитниками дворца. Король Георг пытается кинуться вперед под пули, но люди генерала Гордеева удерживают его от этой глупости. Превосходство в огневой мощи и численности личного состава сказывается почти сразу, и после нескольких минут интенсивной стрельбы бой стихает. Очевидно, вражеский гарнизон составляли не фанатики, потому что, убедившись в серьезности наших намерений, они не замедлили отступить.
Но всего несколько минут спустя я понял, как глубоко ошибался. Букингемский дворец оказался завален трупами. Они убили всех: от чернорабочих, которые топят камины и выносят в ведрах золу, до так называемого короля Эдика и его супруги. При этом мужчин просто застрелили, а женщинам, разорвав до пояса платье, вскрыли грудь и вытащили сердце. Мы-то люди бывалые, насмотрелись на то, что вытворяли у нас фрицы, а потому никто из моих людей от такой картины не блеванул, зато король Георг побледнел как бумага и удержался от неприятных последствий только потому, что отправился в поход на голодный желудок. Его брата-самоназначенца и его жену мы нашли на парадной лестнице. В Эдуарда в упор вколотили магазин из МП-40, и теперь неудачливый брат короля Георга лежал на ступенях, буквально нафаршированный свинцом. Кстати, похож на брата один в один… Можно было подумать, что они близнецы. Супружница Эдуарда, очевидно, отчаянно сопротивлялась убийцам, потому что у нее были изрезаны руки, и вместо того, чтобы принести эту даму в жертву по всем правилам, ей второпях попросту перерезали горло. Лужа крови – и в ней немолодая женщина в ярком цветастом платье. Так проходит слава мира… Георг при виде брата хотел что-то сказать, но был в состоянии издать только нечленораздельное бульканье. И тут его скрутил жесточайший приступ язвенной болезни. Слишком сильные переживания в ограниченный объем времени. Но дело сделано: король умер – да здравствует король!