и всех, кто там был – от дворников и истопников до дяди Эдди и госпожи Симпсон.
Подробностей мне не сообщили; госпожа Антонова, которая тоже там была вместе с папой, сказала, что молодым леди лучше не знать о подобных ужасах. Я уже просила разузнать об этих подробностях моего друга Бэзила, но он только нахмурился и сказал, что хоть детали дела в Букингемском дворце ему неизвестны, но он слышал о других подобных случаях и совершенно согласен с госпожой Антоновой в том, что юной леди совершенно не подобает знать такие вещи. Мол, это настолько ужасно, что и взрослые, повидавшие войну мужчины, бывает, кричат по ночам от приходящих к ним кошмаров – потому что не успели, не спасли, не уничтожили гадину в зародыше… Быть может, когда я стану взрослой и смогу прямо смотреть таким вещам в лицо – тогда мне и расскажут, что ужаснуло папу настолько, что у него начался этот проклятый приступ.
Но худшее заключалось в том, что первоначально папу доставили не сюда, к русским, где есть все медикаменты и опытные хирурги, а в госпиталь Святого Фомы, ближайшую и лучшую лондонскую больницу. Именно в ней по большей части – лечились члены нашей семьи, потому папа и потребовал, чтобы его везли прямо туда. Но оказалось, что профессоров и опытных врачей, лечивших его раньше, больше нет в живых[29], запасы медикаментов иссякли, и никто из имевшихся в наличии докторов был не в состоянии поставить правильный диагноз. Начали спешно собирать консилиум из уцелевших во время нацистских чисток специалистов… Но за это время папе стало совсем плохо. Консилиум собрался и поставил страшный диагноз – «прободение язвы». Никто из тех докторов не взялся оперировать короля, да к тому же из-за разных проволочек случай оказался запущенным.
Тогда госпожа Антонова плюнула на все условности (тем более что папа впал в беспамятство и не мог больше возражать) и отправила его геликоптером сюда, на флагманский корабль русских из будущего. Но было поздно. Как сказал профессор из будущего господин Сергачев, если бы моего папу привезли хотя бы на час раньше, то они еще поборолись бы за его жизнь. Но… Единственное, что можно было сделать – это немного замедлить процесс и освободить больного от терзающих его болей. Но ужасный конец все равно был неизбежен… Сутки, максимум двое – и все. Я даже не знаю, успеют ли сюда из Москвы маменька и сестрица Марго, а также прочие политические деятели, которые, пока мы воевали, оставались в глубоком тылу у русских.
Но раньше всех сюда успел Бэзил. Он оставил дела на заместителя и примчался сюда поддерживать меня, пока я поддерживаю умирающего папу. Он очень милый молодой человек, вежливый и культурный, как будто даже и не русский, только очень жаль, что он мне еще не сказал самых главных слов, которые жених должен сказать невесте. Они между нами пока только подразумеваются, но не произнесены вслух. Конечно, его отец официально считается всего лишь сыном сапожника, но любой, кто бросит хотя бы взгляд на дядюшку Джо, не усомнится, что в его жилах течет воистину императорская кровь. По этому поводу ходят разные слухи, но я уверена, что если бы дядя Джо захотел стать основателем династии, он этого непременно добился бы этого. Но Бэзил не хочет власти, он стремится только к звездам – туда, где полет стремителен и неостановим. Когда я начинаю мыслить по этому поводу рационально, то понимаю, что из Бэзила получился бы прекрасный принц-консорт. Он наверняка ни во что не будет вмешиваться, и в то же время овеет Британию и своей личной славой, и великой славой своего отца… И, кроме всего прочего, от него наверняка пойдут красивые дети… А это тоже немаловажно.
Несколько минут назад зазвонил телефон, и Бэзилу сообщили, что его вызывают на важное совещание. Он ушел, а я осталась с папой наедине. Папа держал меня за руку, стараясь сжать ее покрепче, но это у него плохо получалось: последние силы покидали его.
– Лилибет… – произнес он слабым, шелестящим голосом, – я иду на дно на ровном киле и с гордо поднятым флагом. Я все-таки ступил на землю освобожденной Британии, принял на себя власть и сказал самые главные слова. Ты можешь гордиться своим отцом, потому что враг разбит и наша Родина снова свободна. Дальше ее поведешь уже ты…
Я еще не успела осознать эти слова или спросить у папы, что он имеет в виду, как вернулся Бэзил. Он как-то странно на меня посмотрел, а затем как-то медленно и торжественно подошел ко мне и произнес:
– Лили[30]… ты знаешь, а ведь я был большой дурак… То, что я скажу сейчас, нужно было сказать еще пару месяцев назад…
Затем он повернулся к постели моего папы, встал на одно колено и произнес:
– Сир, позвольте мне просить у вас руки вашей дочери Лилибет. Сердце мое уже давно отдано ей, и я клянусь сделать ее самой счастливой женщиной в мире…
– Ну вот, молодой человек… – с некоторым даже облегчением проговорил папа, пытаясь даже изобразить на лице нечто вроде улыбки, – угодив на смертное ложе, я наконец дождался от вас этих слов. Скажите же, удовлетворите любопытство умирающего: почему вы не произнесли их раньше?
– Сир, – сказал Бэзил, почтительно склоняясь перед моим умирающим отцом, – я намеревался просить руки вашей дочери в тот день, когда ей исполнится двадцать один год… но обстоятельства сложились таким образом, что они должны быть сказаны сейчас.
Папа какое-то время изучающе смотрел на Бэзила, комкая край одеяла. Мне показалось, что в глазах его мелькнул огонек оживления, и на мгновение меня даже посетила безумная надежда, что он поправится…
Но вот папа снова заговорил, и я с горечью поняла, что чуда не будет – видно было, что каждое слово дается ему с трудом:
– Вы подозреваете, Бэзил, что после моей кончины моя вдова, получив опеку на Лили, заберет ее из полка и запретит вам видеться, вместе с тем начав выискивать ей мужа из числа наших пустоголовых молодых аристократов?
– Хуже, сир, – мрачно произнес мой жених, – одновременно со всем этим ваша вдова и ее окружение, настроенные весьма консервативно, попытаются разорвать подписанные вами соглашения с моим отцом, чтобы заключить союз с Соединенными Штатами Америки. Такая политическая комбинация, с одной стороны, приведет в ярость моего отца, а с другой, поставит под удар Рузвельта, ибо его враги в Конгрессе будут давить на него со всей возможной силой, имея целью принудить его разорвать советско-американский союз и оказать помощь мятежной Британии. Одним словом, таких событий лучше избегать, чем предотвращать последствия.
– Думаете, дело так серьезно? – спросил папа.
– Да, – кивнул Бэзил. – Убийство эрцгерцога Фердинанда в четырнадцатом году тоже поначалу считалось малозначимым событием. Тогда террористы постоянно убивали то одного, то другого политика, особенно у нас в России. Но были люди, сделавшие ставку на войну – и она случилась. Сейчас в Америке тоже весьма сильны круги, которые считают, что выиграют, если столкнут лбами свою страну и Советский Союз. И главной пострадавшей в этом столкновении будет ваша Великобритания, удостоившаяся участи кости раздора…
– Да уж, Бэзил… – вздохнул папа, – картину вы нарисовали воистину апокалиптическую. Но я хорошо знаю свою женушку, поэтому у меня нет оснований вам не верить…
– Сир! – воскликнул мой жених, – вы должны знать – я прошу руки вашей дочери не только по политическим причинам. Она дорога мне как человек, и я клянусь, что до достижения ею совершеннолетия без необходимости не стану вмешиваться в ее решения и буду ей на всю оставшуюся жизнь верным рыцарем и защитником!
– Лилибет… – папа обратился уже ко мне; голос его звучал уже совсем тихо. – Скажи, ты хочешь стать женой этого молодого человека?
Краска бросилась мне в лицо. Невольно воображение нарисовало мне, как мы остаемся наедине, и Бэзил медленно, предмет за предметом, совлекает с меня последние одежды…
– Да, папа, хочу, – твердо ответила я, опустив глаза.
– В таком случае я благословляю вас, молодые люди… – произнес папа с явным умиротворением. – Подойдите сюда, Бэзил, чтобы я мог вложить руку свой дочери в вашу…
– Минуточку, – сказал мой жених, – этот момент нуждается в запечатлении для светской хроники и вообще для истории.
Бэзил позвонил по телефону и через несколько коротких минут, в течение которых я не могла найти себе места, в палату зашел молодой человек в русской морской форме, вооруженный небольшим фотоаппаратом. Не говоря ни слова, он кивнул – и мы все исполнили свои роли. Соединяя наши руки, папа сказал, что благословляет наш брак… Молодой человек сделал несколько снимков, после чего так же, ни слова не говоря, ушел.
Потом папа попросил перо и бумагу. Сам он был слишком слаб, чтобы писать, поэтому обязанности секретаря пришлось исполнять мне. Я села за столик и под папину диктовку написала:
«Я, Георг Шестой Виндзор, Божьей милостью король Великобритании, Ирландии и Британских заморских доминионов, а также император Индии, благословляю брак своей старшей дочери Елизаветы Виндзор и Бэзила, сына Верховного Главнокомандующего Советского Союза Иосифа Сталина-Джугашвили. Писано в ясном уме и твердой памяти 2-го августа 1943 года. В чем и расписываюсь. Георг.»
– Храни это пуще зеницы ока, – сказал папа, отдавая Бэзилу подписанную бумагу. – Полки твоего отца, конечно, способны остудить не одну горячую голову, но для того, чтобы выиграть спор и доказать свою правоту, необходима бумага. И вообще, это на тот случай если я не дождусь свою благоверную. А теперь, сынок, удовлетвори любопытство умирающего и скажи: ваши старшие братья – они живые люди или…?
– Да нет, сир, – сказал Бэзил, – не или… Я знаю лично многих из них и они все разные… внутри. Такими, какими вы их видите, этих людей сделала нынешняя война с гитлеровским фашизмом, которая у них там считается священной, да другая война без войны, именуемая холодной, когда под англо-американским руководством против нашей страны ополчился весь остальной свет. Теперь эти люди любой ценой стараются помочь нам сделать так, чтобы та история больше не повторилась никогда, но при этом ни мы, ни они не держим зла на другие народы. Можете не беспокоиться. Под нашим протекторатом англичане и прочие европейские народы будут жить не хуже, а может быть, даже и лучше, чем в мире старших братьев. По крайней мере, в наши планы входит мирное сосуществование двух мировых систем и их честная конкуренция, а не бесконечная подготовка к новой мировой войне, способной несколько раз уничтожить все живое на земле.