– Есть мнение, что с Британией вы правы, – кивнул Сталин. – Помимо Василия, там у нас есть и еще умные люди, способные разобраться в особенностях британского менталитета. Теперь у наших военных возникает вопрос о том, что наряд сил и средств, выделенный на испанскую операцию, получается избыточным. Не стоит ли нам снять механизированные корпуса особого назначения с Пиренейского направления и направить их на добивание гитлеровской Германии?
Заговорил Василевский:
– Да, генштаб считает, что с задачей оккупации того, что осталось от франкистского государства, прекрасно справится и конно-механизированная армия Буденного, а соединения Ротмистрова и Лелюшенко необходимо перебросить на германское направление… Там все готово к проведению операции «Прометей» – то есть к окончательному решению нацистско-сатанинского вопроса и ликвидации так называемого Третьего Рейха.
– Я, конечно, не генштаб, – хмыкнула Антонова, – но не кажется ли вам, товарищ Василевский, что на германском направлении и без двух дополнительных механизированных корпусов наличествует переизбыток сил и средств? Четыре механизированных корпуса, две конно-механизированных армии, более трех десятков общевойсковых армий, до придела насыщенных штурмовыми частями, артиллерийскими дивизиями прорыва и прочими средствами усиления – не слишком ли это много против двухмиллионной группировки, более половины которой составляет фольксштурм, фраубатальоны и рабочие полки? К тому же, если нарезать двум новым механизированным корпусам зоны ответственности, а затем начать переброску техники и личного состава за тысячу километров, то не слишком ли много времени и усилий мы потратим на совсем ненужную нам в преддверии последнего наступления перегруппировку сил и средств?
– Мы вас поняли, товарищ Антонова, – прервав свою олимпийскую задумчивость, сказал Сталин. – Мы не будем откладывать операцию «Прометей» ради переброски двух дополнительных механизированных корпусов ОСНАЗ и назначим начало первой фазы на пятнадцатое августа сего года. А теперь скажите, что конкретно вы предлагаете по мехкорпусам Ротмистрова и Лелюшенко?
– Я предлагаю оставить два этих соединения на Пиренейском направлении, – ответила та. – Если наши новейшие танки двух механизированных корпусов, пусть даже не вступая в бои, пройдут парадным маршем через всю Испанию, то и друзья, и враги смогут своими глазами увидеть истинную мощь Красной Армии. А то воспоминания четырехлетней давности о своих красных у испанцев не очень: партизанский отряд во главе с выборным командиром (когда сегодня один, а завтра другой), и безумным комиссаром-анархистом (ну или троцкистом, что дела почти не меняет). Интербригады выглядели получше, но те были только каплей в море. А тут необходимо показать публике бесчисленные железные легионы, подавляющие врага своей мощью и несокрушимой дисциплиной…
Сталин внимательно посмотрел на Антонову и сказал:
– Вы считаете, что, несмотря на добровольную капитуляцию господина Франко, мы должны произвести на испанский народ наилучшее впечатление путем грандиозной военной демонстрации? Не слишком ли это нетрадиционное применение такой серьезной вооруженной силы?
– Вооруженную силу не всегда необходимо применять, – парировала Антонова, – иногда ее достаточно только продемонстрировать, и Испания – как раз такой случай. После того как мехкорпуса пройдут ее насквозь, технику и людей можно будет погрузить на корабли в портах средиземноморского побережья Испании и отправить морем в черноморские порты СССР для дальнейшей переброски железной дорогой на Дальний Восток.
– Что ж, возможно, вы и правы, – хмыкнул Сталин. – Все то время, пока шла война, мы стремились всеми силами нарастить нашу мощь, формировали все новые механизированные корпуса, конно-механизированные армии, штурмовые бригады и части усиления, наращивали выпуск танков, самолетов, артиллерийских орудий и прочей боевой техники. И вот настал момент, когда мы оглянулись по сторонам и увидели, что мы невероятно могучи и велики, а враг, некогда внушавший страх всему миру, нашими же усилиями превратился в полное ничтожество, буквально в тень самого себя. Вот у нас уже оказываются лишними два механизированных корпуса – и возникают вопросы, а понадобится ли вообще против японцев такая мощь как шесть механизированных корпусов, три конно-механизированных армии, два воздушно десантных корпуса и два корпуса морской пехоты, при четырех авиакорпусах ОСНАЗ и прочих соединениях фронтовой авиации? Сколько у них там сил, товарищ Василевский?
Ответ начальника генштаба прозвучал, как всегда, четко и ясно:
– По нашим данным, в составе Квантунской армии сейчас имеются около семисот тысяч солдат и офицеров, тысячи устаревших танков, шесть тысяч орудий и около двух тысяч самолетов. Еще двести пятьдесят тысяч солдат, практически без средств усиления, имеется в составе союзных Японии Маньчжурской и Мейланьской армий. У нас по ту сторону границы, в составе группы советских войск в Монголии, первого и второго Дальневосточного фронтов – полтора миллиона штыков, двенадцать тысяч орудий и минометов, две тысячи танков и две с половиной тысячи самолетов. Техника, конечно, не самая современная, но на одно-два поколения моложе имеющейся в составе японской армии. Кроме того, личный состав имеет боевой опыт сражений с вермахтом, еще год назад мы начали проводить ротацию: раненых из госпиталей отправляли на Дальний Восток, а там формировали маршевые команды из добровольцев для отправки на фронт. Такая практика не касалась только частей и соединений особого назначения, штурмовых бригад, частей морской пехоты и воздушного десанта, бойцы и командиры которых по закону должны из госпиталей возвращаться в свои части и соединения.
– Ну хорошо, – хмыкнул вождь, – по вашим словам, у нас там уже и так неплохая армия. Быть может, она не годится для наступательной операции с решительными целями, но свои позиции удержит с гарантией. Если после окончания войны в Европе мы добавим к этим силам все высвободившиеся у нас подвижные и штурмовые части и соединения, то не слишком ли толстый слой масла мы намажем японцам на их бутерброд? Тем более что мысль о том, что им придется обороняться, а не наступать, пришла в головы японскому командованию не так давно, и знаменитые укрепрайоны, попившие крови у нашей армии в иной реальности, пока находятся в стадии строительства или даже проектирования. Идите, товарищ Василевский, и посчитайте, пожалуйста, еще раз необходимый наряд сил и средств для Маньчжурской операции и сделайте выводы. Быть может, часть наших ударных соединений не перебрасывать на Дальний Восток, а расквартировать на временной основе в Европе?
После этих слов в сталинском кабинете наступила тишина; Василевский собрал свои бумаги и, попрощавшись, вышел. Ему, конечно, было бы интересно послушать, о чем эти трое будут разговаривать после его ухода, но излишнее любопытство в кругах высшего советского руководства не приветствовалось. Каждый сверчок должен был знать свой шесток. Зато, вернувшись в генштаб, Александр Михайлович первым делом отдаст все необходимые распоряжения по подготовке последнего наступления на Германию, а потом с группой особо доверенных офицеров, среди которых имеются и выходцы из двадцать первого века, сядет считать окончательные параметры операции, призванной завершить всю Вторую Мировую Войну в целом.
– Итак, товарищи, – сказал Сталин, когда за генералом Василевским закрылась дверь, – войну в Европе Советский Союз уже фактически выиграл, остались только завершающие штрихи – теперь осталось выиграть мир. Первым делом хочу поблагодарить товарища Антонову за ее работу на Ватиканском направлении, что существенно облегчило нам операции на завершающем этапе войны.
– Это вы не меня должны благодарить, товарищ Сталин, – отмахнулась Антонова, – а одного непризнанного гения, художника-недоучку. Не схватись он за свой старый отложенный проект по внедрению культа истинного арийского божества – и Папа Римский остался бы нашим непримиримым противником. Главными и единственными настоящими врагами христианской веры до последнего времени он считал евреев и коммунистов, тем более что в его глазах две эти категории сливались в единое целое. И тому были вполне реальные причины, и главная из них – события в Испании. Даже в гражданской войне на территории России троцкистские элементы в нашей партии не проводили такого жестокого антиклерикального террора, какой учинили в Испании республиканские активисты. Убийства священников и монахов, а также поджоги церквей начались еще до мятежа националистов. Дурацкий слух, совершенно в стиле черной пропаганды нашего времени, о том, что монахи раздают детям рабочих отравленные конфеты, привел к жесточайшим убийствам и подтолкнул к исполнению заговор генералов.
– Так вы считаете, что мы должны поощрять церковное мракобесие? – несколько раздраженно спросил Берия.
Однако Антонова сразу парировала эти слова:
– Борьба с мракобесием должна вестись путем предоставления всеобщего среднего образования, а не путем оскорбления чувств верующих, и тем более не путем убийства священников. Так можно воспитать только врагов советской власти, или, что почти одно и то же, людей, готовых служить любой внешней силе, лишь бы давала жить или платила деньги. Что касается сравнения коммунизма и христианства, то этические доминанты у них в общем совпадают, и делить нам нечего. Другой разговор, что зачастую организации, базирующиеся на этих доминантах, в своей повседневной деятельности допускают изрядные отклонения от предписанных целей, в результате чего впадают в состояние, описанное Христом как фарисейство. Если вы, Лаврентий Павлович, думаете, что эта болезнь свойственна только религиозным организациям, то жестоко ошибаетесь. Мы там у себя, в конце двадцатого-начале двадцать первого века в предостаточном количестве нагляделись на такие еврокоммунистические партии, в которых не осталось не только сталинско-ленинских корней, но и никаких признаков классического марксизма…