Арийское божество, он же Нечистый, он же Ариман, он же Сатана, он же Чернобог.
Ну вот и все. Дверь в тот мир, где я, казалось, развил такой многообещающий проект, захлопнулась. Руками своих людишек мой главный оппонент прибил главного адепта тьмы, после чего все каналы, качающие некротику, разом оборвались. При этом часть меня – пусть ничтожно малая, но все же достаточная для самоосознания – осталась по ту сторону барьера. Несмотря на то, что это еще совсем младенец, у него есть все мои возможности, и если дать ему время, он вполне самостоятельно сможет превратить тот мир в полноценное инферно. Но в том-то и дело, что времени ему никто не даст. Людишки моего оппонента зело злы и очень могущественны. Не скажу, что у них начали резаться крылья, но некоторые признаки архангелоподобия уже проглядывают. И в то же время они уже входят к земным женщинам – и те уже рожают от них титанов духа, а это не сулит моему сыночку ничего хорошего. Пройдет весьма ограниченное время – и они найдут и убьют всех его адептов, после чего падение во Тьму Внешнюю для малыша Тойфеля станет неизбежным. Сколько их таких было до него, и сколько будет еще… Но я не теряю надежды однажды полностью завоевать хотя бы один мир, ведь надежда, хе-хе, умирает последней…
15 августа 1943 года. 05:15. 3-й Украинский фронт, Германия, Вюртемберг-Баден, городок Ладенбург в 10 км к востоку от Мангейма, КНП фронта в Ведьминой башне.
Командующий фронтом генерал армии Николай Федорович Ватутин.
Ладенбургский плацдарм на правом берегу реки Неккар образовался месяц назад в ходе южногерманской наступательной операции, когда это местечко на шесть тысяч населения, гордо называемое немцами городом, с ходу без боя захватил механизированный батальон из состава мехкорпуса ОСНАЗ генерала Лизюкова. Чистенький такой городишко с аккуратными домиками под красными черепичными крышами. И даже не верится, что из таких вот городков, населенных тихими вежливыми людьми, на нашу землю пришла самая страшная в нашей истории война. Пожалуй, гитлеровское нашествие можно сравнить только с нашествием Батыя, – но и то, монгольский завоеватель хотел не нашей гибели, а покорности, и ужасно огорчался, когда вместо униженных просьб о помиловании русские раз за разом оказывали его монголам ожесточенное сопротивление.
Но вернемся к нашей истории. В ощетинившийся так называемыми рабочими полками близлежащий Мангейм танкисты Лизюкова не полезли, ибо такая задача перед ними не стояла. Вместо того они обошли город с юга и, форсировав Рейн чуть выше по течению, вышли в тыл линии Зигфрида и вскрыли ее с обратной стороны, на чем, в общем-то, южногерманская операция завершилась. Наши части, развернувшиеся фронтом на север, не стали двигаться дальше, а перешли к обороне, хотя некоторые горячие головы предлагали немедленно двинуть неудержимой танковой лавиной вдоль правого берега Рейна прямо на Рур, сминая в гармошку то, что еще осталось от вермахта.
Но из Москвы последовал сердитый окрик Верховного: «Не зарываться!» Поэтому, перейдя к обороне на промежуточном рубеже, мы стали готовиться к следующему, уже последнему наступлению. Мол, у немцев в резерве еще остались боеспособные соединения, и если проявить чрезмерную самонадеянность, можно больно получить от них по носу. Получать по носу под самый конец, когда мы почти победили, никто не хотел, тем более что отсрочка получилась незначительная. С момента предыдущего наступления не прошло и месяца, а у нас уже все готово к последнему рывку. И прямо накануне начала операции ошеломительное известие: наша авиация во время массированного налета на Берлин умудрилась насмерть пришибить Гитлера. Что тут началось, уму непостижимо. Крики: «Гитлер сдох!!!» и стрельба в воздух, как будто уже наступила Победа. Одним словом – всеобщая буйная радость и ликование. И в самом деле, после этого сообщения о ликвидации фюрера появилось такое чувство, будто вместо гнетущей удушливой жары, наполненной миазмами тысяч гниющих трупов, на нас повеяло чистым прохладным воздухом с горных вершин. И появилась вера в то, что это будет последнее наступление в последней войне, после которой больше никто и никогда не потревожит мирную жизнь нашей страны.
И сразу вслед за сообщением московского радио – подтверждение из Берлина. Мол, вождь германского народа геройски пал на боевом посту, и тому подобное… Сплотимся, мол, укрепимся духом и отстоим веру в нашего истинного арийского бога. Передача прервалась на полуслове: такое впечатление, что в радиостанцию просто влепили бомбу[43], чтобы больше не болтала лишнего.
«Как же, на боевом посту! – зло подумал я. – Бешеный фюрер издох как крыса в своей бетонной норе, и не спасли его ни восемь метров бетона, ни Берлинское ПВО, ни верные эсесовцы, ни тот божок, которому он вздумал поклоняться…»
И как только Берлин умолк, на той же волне на том же немецком языке из Мюнхена вышла просоветская радиостанция «Свободная Германия». Генерал Роммель, который год сидел у нас в плену, а потом резко воспылал антифашистскими чувствами, и возглавил эту самую Свободную Германию, как наиболее авторитетный немец на нашей стороне. Так вот, он сказал, что теперь, после смерти Гитлера, немецкие солдаты и офицеры освободились от присяги этому человеку и теперь свободны в своем выборе. Мол, если вы не совершали военных преступлений, не убивали мирных жителей, то переходите на сторону Свободной Германии, и будет вам тогда прощение от советского Верховного главнокомандующего и спасение души от Папы Римского…
Мой начштаба генерал-лейтенант Варенников не преминул высказать свои соображения.
– Сдается мне, что все это неспроста, – сказал он с суровой усмешечкой. – Гитлера не просто случайно зацепили бомбой во время налета. Нет, тут игра в стиле небезызвестного нам с тобой товарища Бережного, который перед началом сражения предпочитает выкрадывать или уничтожать вражеских генералов. После чудес, что довелось нам видеть прошлым летом, имелось у меня подозрение, что наши смогут прикончить Гитлера ровно в тот момент, когда захотят это сделать. Весь вопрос в том, почему это не было сделано раньше…
– Т-с-с, Иван Семенович, – сказал я, – ликвидация Адольфа Гитлера – вопрос сугубо политический, и не нам его с тобой поднимать. К тому же после этого неврастеника, рассчитывавшего только на свои гениальные озарения, к власти мог прийти какой-нибудь из генералов, который начал бы воевать чисто по науке. А нам оно надо? Войны немцы все равно бы не выиграли, а вот крови бы у нас попили. Товарищ Сталин правильно подобрал момент: через несколько часов мы начнем последнее наступление, и то, что сегодня просто пошатнулось, в ближайшие несколько дней попросту рухнет – и ни один, даже самый талантливый, немецкий генерал не сможет вернуть эти обломки Германии к жизни.
– Хотелось бы верить, Николай Федорович… – со скепсисом ответил генерал Варенников, но развивать тему раньше не стал.
А прав оказался я, а не он. Около часа ночи на позиции наших передовых частей под белым флагом вышел немецкий обер-лейтенант в сопровождении двух безоружных солдат. Он сказал, что его командир, оберст (полковник) Курц, исполняющий должность командующего гарнизоном Мангейма, предлагает почетную капитуляцию подчиненных ему людей в обмен на то, что мы не будем обстреливать город и не тронем немецких женщин и детей.
– Можешь передать своему командиру вот что, – сказал я, – если немецкие солдаты не будут стрелять по нашим войскам, мы тоже не будем стрелять в их сторону. Пусть они выдадут нам всех тех, кто совершал преступления против нашего мирного населения, когда был на восточном фронте, а также черных живорезов, приносящих человеческие жертвоприношения, а остальные после сдачи оружия могут расходиться по домам к своим муттер, фрау и киндер.
Выслушав перевод, обер-лейтенант дернулся как от удара и сказал:
– У нас нет солдат и офицеров, воевавших прежде на Восточном Фронте. По крайней мере, я о таких не слышал. Вы, русские, слишком хорошо сражаетесь, и все, кто ушел туда к вам, навсегда остались в ваших степях и лесах. Наш гарнизон составлен из тыловых и учебных частей, рабочих полков, а также двух фраубатальонов и частей фольксштурма. Вашим ветеранам такое воинство на один зуб, потому-то мой командир просит пощадить хотя бы женщин и детей.
– Я же сказал – возвращайся к своему командиру и передай ему мои слова, – ответил я. – Завтра с восходом солнца начнется наше наступление, и если немецкие войска не окажут нам сопротивления, то и мы не проявим к ним никакой враждебности. Мы и раньше воевали не с немецким народом, а с нацистским государством, и теперь, когда смерть Гитлера разорвала связь между первым и вторым, мы больше не испытываем к простым немцам никакой враждебности, если они не испытывают враждебности к нам.
Выслушав перевод, обер-лейтенант сказал: «Яволь, герр генерал!» – и, развернувшись, пошел в обратную сторону. Пошли и мы с Иваном Семеновичем и прочими командирами. До рассвета оставалось совсем немного, и нам хотелось хоть чуть-чуть прикорнуть.
И вот утро. Розовое солнце встает в туманной пелене. Будь это нормальное наступление, артиллерия уже как минимум час сотрясала бы землю своей неистовой яростью… Но сейчас стоит тишина. В первых лучах рассвета через стереотрубу видно, что немецкие солдаты призрачными тенями без оружия стоят в рост на брустверах своих окопов, будто чего-то ожидая. Перед ними на коленях стоят еще фигуры с заложенными за голову руками, и чуть отдельно, опять же под белым флагом – давешний обер-лейтенант (так и оставшийся для меня безымянным) и высокий худой полковник, левый глаз которого прикрывает черная повязка. Наши солдаты по команде выбираются из окопов и быстрым шагом сближаются с немцами, по пути закидывая свои винтовки за спины.
По дороге на север от моста через Неккар беспрепятственно идут танки механизированного корпуса генерала Лизюкова. Но тут только одна бригада, остальные силы наступают по двум дорогам километрах в пяти западнее и восточнее Ладенбурга. Но там тоже тишина, не слышно ни выстрела. Вот первая наша цепь прошла через строй немцев и, перепрыгнув через траншею, не оглядываясь зашагала дальше на север. За ней – вторая и третья. Никто из германских солдат при этом даже не пошевелился. Кажется, все… Спускаемся по винтовой лестнице и садимся в виллис. Следом за нашей машиной трогается с места бронетранспортер с нашей личной охраной. Попетляв по кривым средневековым улочкам, машина доставила нас к выезду из города, по которому сплошной громыхающей колонной шли наши танки. Проехав еще немного по обочине, мы остановились напротив группы немцев