Чугуну не давала покоя мысль о причинах гибели Бялко. С тех пор как весть о его смерти пришла к партизанам, Чугун подозревал предательство. По всему выходило, что в их ряды проник провокатор. И хотя прямых доказательств не было, руководство полагало, что кто-то где-то оступился, попался на удочку полиции, после чего ему не оставалось ничего другого, как выполнять ее задания. А может, он и раньше был ее агентом, и сейчас ему приказали действовать. Об этом говорили и другие провалы. Нужно срочно обезопасить окружной комитет партии, руководство зоны, мобилизовать силы для решительных боев. Они уже становятся близкой реальностью. Группы вырастают в отряды, отряды становятся бригадами. Центральное руководство готовится к решающему удару. Плод многолетней борьбы созрел, оформился, и многие смотрят на него с надеждой. Можно ли обмануть эти надежды? Нет, никогда! Чугун видел смысл жизни и смысл борьбы только в достижении победы народа.
Туманные речи регентов и министров уже никого не могут ввести в заблуждение. И Божилов, и Багрянов, и нынешний Муравиев тащили одну и ту же телегу, а теперь она уже без чьей-либо помощи сама катится к пропасти. У Чугуна выработалось чутье на подобные вещи. И если он сам не занялся расследованием гибели Бялко, то только потому, что у него не было времени и срочной необходимости — события развивались в бешеном темпе, одна или две смерти уже не могли остановить напор народных масс. Приказы из Центра становились все более категоричными: занимать села, расширять освобожденную территорию, сосредоточивать силы для решительного наступления. Советские войска перешли границу, ход событий ускорялся. Центральный комитет Болгарской рабочей партии и Главный штаб НОВА[31] решили нанести основной удар по врагу в столице. Там голова змеи, там свершится возмездие. Бригада имени Чавдара, Шопский отряд, мелкие ударные группы приводились в готовность.
Чугун не мог больше ждать. И тут как раз он получил приказ явиться в столицу в распоряжение основных ударных сил. Прибыл рано утром, спрыгнул с паровоза, взял извозчика и решил, чтобы ощутить пульс города, прокатиться по улицам, изображал глубокого провинциала. Людское море было бурным и мутным. Полиция испарилась. Чугуну хотелось навестить свою сестру, но он подумал, что сейчас не время для родственных визитов. Встреча была назначена на двенадцать часов, и он предпочел навестить перед тем старого друга и соратника — они были знакомы много лет. В его квартире он застал своего земляка, Димо Велева. Они давно не виделись, хотя в свое время вместе покинули родной город в надежде устроиться где-нибудь получше. О Димо он слышал, что тот закончил почтово-телеграфное училище, дружил с людьми левого толка. Позже стал офицером, и тогда Чугун потерял всякий интерес к житью-бытью своего земляка. Сейчас Димо служил в прожекторной роте. Зачем он пришел к старому революционеру, Чугун не знал, понял только, что подпоручик не остался в стороне от борьбы за народное дело.
Старик долго прощался с Велевым, давал ему какие-то советы. Тот выглядел усталым — видно, не досыпал. Припухшее, осунувшееся лицо, но глаза смотрят бодро.
— Зачем он к тебе приходил? — спросил Чугун, когда подпольщик ушел.
— А ты как думаешь? — ответил тот вопросом на вопрос.
Больше об офицере не говорили. Перешли к обсуждению ситуации в городе. София приходит в себя после долгого террора, люди взбудоражились. Нужно использовать активность масс. Старик утверждал, что все правительство разбежалось, только военные еще держатся. В военном министерстве собрались самые отъявленные реакционеры, сторонники прежних режимов, там настоящая Бастилия, которую предстоит брать. Если она падет, остальные учреждения сдадутся сами. Целый час старые друзья беседовали шепотом, обсуждали перспективы, строили планы. По всему было видно, что Старик в курсе замыслов руководства. Когда Чугун собрался уходить, Старик проводил его до дверей и со значением сказал:
— Может быть, скоро свидимся опять…
И они действительно увиделись. Оказалось, что Старик тоже участвует в подготовке главного удара. На совещании обдумывали, как проводить операцию. Вспоминали о каком-то Янко, о его организаторском таланте. Чугун его не знал, но много о нем слышал. Чугуна долго расспрашивали о положении дел в его зоне. Он отвечал подробно, ничего не приукрашивая и не утаивая. Не забыли спросить его и о сражении между войсками, жандармерией и партизанским отрядом в Родопах. Чугун не знал всех подробностей об этом сражении, потому что встретился с бойцами отряда уже по пути в Софию. Отряд был неожиданно окружен рано утром в очень невыгодном для боя месте. Убитыми потеряли пятнадцать человек, нескольких взяли в плен — всё молодежь, недавно прибывшую в отряд, не имевшую ни опыта, ни оружия (за оружием были посланы в Беломорье люди из штаба). У Чугуна сложилось впечатление, что и тут действовала рука предателя. Окружение оказалось неожиданным, но тщательно подготовленным. Войска и полиция подошли ночью, и привел их человек, который знал расположение лагеря. По-видимому, он не раз бывал в лагере, укрытом в лесу по краям оврага. На дне лес был вырублен, и между крутыми склонами открывалась полянка. Все, кто находился на полянке, погибли. Те же, кто сражался с врагом, укрываясь за деревьями, остались в живых, только двое оказались ранены, когда прорывались через вражеские цепи. На следующий день возвратились люди, посланные за оружием. Лишь по случайности они не попали в засаду. Где-то в горах им встретились товарищи, вышедшие из окружения. Вместе с вернувшимися с Беломорья партизанами они являлись уже серьезной силой и решили напасть на ничего не подозревавшего врага.
Это неожиданное нападение принесло славу воссоединившемуся партизанскому отряду. Партизаны преследовали солдат и полицейских до самой равнины. Они захватили миномет и два пулемета. Вначале обезоружили тех, кто находился на картофельном поле за дубовым лесом. Потом ударили по тем, кто продолжал прочесывать лес возле лагеря. Об этом сражении партизаны рассказывали очень азартно, и Чугун не мог разобраться, где тут правда, а где преувеличение. Факт, однако, налицо — отряд понес потери убитыми и пленными…
И сейчас Чугун пытался обрисовать картину событий, но объяснения выглядели расплывчатыми. Причины случившегося были неясны, заключения и обобщения — неубедительны. Чугун и сам чувствовал это, ждал выволочки, но присутствующим было не до его внутренних терзаний, они решали куда более серьезные вопросы, касающиеся судеб страны и народа. Именно для этого и вызвали сюда Чугуна, ему предстояло участвовать в координации действий вновь созданных ударных групп в связи с подготовкой штурма. То, о чем намеками говорил Старик, представляло собой, как выяснилось, глубоко продуманную военную операцию, в которой собирались принять участие и некоторые армейские подразделения во главе со своими офицерами. Но это Чугуна не касалось. Его задачей было найти Янко, связаться с Шопским отрядом и постараться разместить его как можно ближе к военному министерству и царскому дворцу.
В сумерки он покинул дом, где заседало центральное руководство, и вместе с товарищем, которого дали ему в помощь, отправился выполнять задание…
Архитектор Йордан Севов хорошо знал свои прегрешения и поэтому долго думал, где искать защиты — во дворце или в военном министерстве. В свое время он считал, что его всегда будет осенять царское благоволение, но после смерти Его величества стал чувствовать себя менее уверенно. Германия терпела поражение в войне, и солнце его славы «нужного человека» закатывалось. Царица его не переносила. Севов хорошо это знал, оставался, правда, князь Кирилл, к которому Севов был близок. Рядом с князем ему было легче дышать, но в эти напряженные дни он потерял след князя. Кирилл — человек особого склада. С ним нелегко вести серьезный разговор. В последнее время у Севова даже возникло ощущение, что Кирилл умышленно его избегает, словно желает провести между ними какую-то невидимую черту. Может, он и прав. Сейчас каждый думает только о себе. Утешало Севова лишь одно — удалось заменить генерала Трифонова на посту начальника Генерального штаба болгарской армии. Чего только он не делал, чтобы эту должность занял генерал Янчулев. И добился своего…
Сейчас, видя толпы на улицах города, зная о страхе полицейских перед завтрашним днем, о волнениях среди трамвайных служащих, о явных беспорядках в окраинных кварталах, Севов не решился идти к себе домой. Можно переночевать у друга, но тот, по-видимому, уехал в Чамкорию. Обычно он оставлял ключ возле порога, но на этот раз ключа на месте не было. Севов решил пойти к генералу Янчулеву в военное министерство. Янчулев теперь ночевал в кабинете, так же, для большей безопасности, поступали и другие высшие чины.
По дороге Севов позвонил домой — предупредить жену, что не придет. Номер оказался занят. Потом вообще не ответил. Это усилило его беспокойство. Решил позвонить еще раз из министерства…
Янчулев принял архитектора очень радушно. Чувствовалось, что ему несладко одному со своими мыслями. Общее уныние охватило всех обитателей большого каменного здания, появление Севова несколько отвлекло их от тревожных раздумий. Но разговор шел вяло. Всеми владел плохо скрываемый страх, люди не смотрели друг другу в глаза. Были мгновения, когда Янчулев жалел, что поддался искушению занять место генерала Трифонова. Он сделал это по настоянию Севова и из желания унизить своего предшественника.
Тревога висела в воздухе. Янчулев читал ее на лицах всех, с кем общался. И военные, и советники, и министры сменявших друг друга правительств искали защиту за прочными стенами здания, жили предчувствием близкой опасности. Все трещит, рушится, гибнет на глазах… И все пытаются найти какую-нибудь опору: одни надеются на англичан, другие — на американцев, с которыми ведутся тайные переговоры в Каире, третьи считают, что им поможет недавний разрыв отношений с Германией, четвертые клянут себя за слепую веру в силу немецкого оружия и думают о бегстве из страны. Севов знал обо всех махинациях влиятельных некогда людей, которые спешат теперь покинуть Болгарию. Их намерения не явились для него неожиданностью, но он не рассчитывал дожить до такого позора. Бегство!.. Но куда бежать? В Германию?.. Архитектора Севова успокаивало то, что Филов, князь Кирилл и генерал Михов пока еще здесь. Значит, незачем спешить и ему. Но проявлять излишний героизм тоже не хотелось. О князе он невысокого мнения. Очень недалекий человек.