— Сюрпризы тоже хорошая вещь, — заметил ей Иван, — приятные конечно. Ты бы не металась лучше, а надела бы вон то платьице в горошек, оно мне очень нравится, да и дело с концом.
— Платье-то я надену… а горошек пойдёт разве? Белое же кажется надо…
— Это всё условности, дорогая, и пережитки старины, сейчас любое платье подойдёт, лишь бы без декольте.
— А там ведь кольца ещё потребуются? — продолжила свои расспросы Зина.
— Что бы ты без меня делала, — ответил Иван, доставая из своего саквояжа две бархатные коробочки, — я их ещё в Лондоне купил по случаю.
— И короны же там какие-то на голову надевают…
— Ну это нам отец Николай обеспечит… одевайся давай и нужно уже выдвигаться.
— Стой, а свидетели? А подружка невесты?
— Для венчания это необязательные опции, — заметил Иван, помогая Зине застегнуть платье. — Класс, — добавил он, повернув её вокруг оси, — лучше не бывает.
Зина порозовела от смущения. К церкви они подошли в назначенный срок.
— Что-то маловата церквушка, а? — спросила Зина. — Не соответствует…
— Святой дух не зависит от величины культового сооружения, — замысловато ответил ей Иван, — своему назначению соответствует и ладно.
Технология таинства не слишком отличалась от той, что была в 21 веке — сначала отец Николай предложил молодым обручиться, то есть обменяться кольцами, потом ввёл их в храм, три раза благословил и они взяли по специальной свечке. Далее батюшка троекратно прочитал «Отче наш» и молодые отпили вино из венчальной чаши. Ну и напоследок надо было трижды обойти вокруг аналоя и положительно ответить на вопрос «Имеешь ли, Иван, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, взять себе в жену сию Зинаиду, ее же здесь пред тобою видишь?» и соответственно наоборот. Вот собственно и всё… нет, ещё Иван сунул в карман священнику красненький червонец, вот на этом точно всё.
Когда молодые оказались на улице, Зина с недоумением спросила:
— А документ какой-то нам разве не положен?
— Документ у тебя в душе остался, — рассеянно сказал Иван. — А сейчас давай что ли съездим в небольшое свадебное путешествие. В большом мы уже были недавно, Берлин-Брюссель-Лондон, а сейчас будет облегчённый, так сказать, вариант. На пароходике по Севастопольской бухте.
14 июля 1905 года, Севастополь
— Значит, это и есть тот самый лейтенант Шмидт? — спросил Носов у Максима, рассматривая фигуру флотского офицера, опёршуюся на ограду на набережной Нахимова на фоне памятника погибшим кораблям (собственно памятника ещё не было, был только пьедестал, а всё вместе должно быть сдано к сентябрю, в честь юбилея утонувших кораблей).
— Да, не сомневайтесь — Пётр Петрович Шмид, 1868 года рождения, только что прибыл из Одессы на местный миноносец, старпомом вроде бы назначен.
— А чего в Одессе ему не сиделось?
— Во-первых приказы командования не обсуждают, а во-вторых у него там случилась какая-то неприглядная история с судовой кассой — он вроде бы за неё отвечал и она как будто оказалась пустая. Но скандал кажется замяли, а его услали с глаз долой подальше от судовых касс.
— Ясно, — коротко бросил Носов, — хорошие у нас кадры революции делают, нечего сказать…
— Какие есть, Иван Александрович, к тому же это ваша инициатива была привлечь его к работе, так что сами и расхлёбывайте.
— Ладно, пошёл расхлёбывать, — ответил Иван, — только вы уж меня представьте что ли, а то как-то неудобно получится.
Они подошли к Шмидту, поздоровались, Максим представил ему Ивана как эмиссара из центра с оооочень большими полномочиями, после чего откланялся.
— Пойдёмте в кафе посидим что ли, — предложил Носов, — заодно и пообедаем, а то что-то я с утра ничего не ел.
Шмидт согласился и они зашли в близлежащий грузинский ресторанчик, обещавший, судя по вывеске, замечательную кавказскую кухню по доступным ценам. Заказали по шашлыку и бутылку Саперави, подождали, пока принесут, тогда Носов начал беседу.
— Моя фамилия Носов, как уже сказал Максим, я представитель Центрального комитета партии эсеров, наделён достаточно широкими полномочиями.
— Полномочиями для чего? — счёл нужным уточнить лейтенант.
— Для широкого круга задач, — ушёл от ответа Иван, — наши люди проверили вас и вашу биографию и сочли, что вы именно тот, кого мы ищем.
— Значит и про мою женитьбу, и про судовую кассу вы всё знаете, — горько усмехнулся Шмидт.
— Да, конечно…
— И что же лично вы по этому поводу думаете?
— Про женитьбу и кассу что ли? Да ерунда это, ошибки у всех бывают, главное, чтобы они в систему не переросли — короче из вас мы будем делать лидера крымского восстания, если конечно от вас не последуют возражения.
Шмидт съел очередной кусочек ароматного шашлыка, сделал большой глоток грузинского вина и медленно ответил:
— Нет возражений — лидер, значит лидер, это даже интересно. А что будет входить в мои обязанности?
— Много чего… я буду вводить вас в курс дела постепенно… для начала надо будет выступить на общегородском митинге с зажигательной речью, вы ведь умеете это, да?
— Да, язык у меня неплохо подвешен. А о чём надо будет сказать?
— Тезисы я подготовлю и передам вам завтра… да, а сам митинг назначен на три часа пополудни на Владимирской площади. Он вообще-то согласован с городской администрацией, но по факту возможно всякое, так что оружие с собой берите.
— Сколько народу ожидается? — продолжил расспросы Шмидт.
— Сложно сказать, но по моему предыдущему опыту от пяти до десяти тысяч.
— Тематика-то какая вообще у этого митинга?
— Ну как какая, у нынешних митингов одна тематика — долой прогнивший режим, да здравствует народная власть, ну и там по мелочи, земля крестьянам, фабрики рабочим, мир народам.
— Я всё понял, когда, вы говорите, передадите мне тезисы выступления?
— Завтра утром, приходите сюда же в десять часов, заодно и позавтракаем, я вас с супругой познакомлю.
— Отлично… а кто ещё будет выступать на митинге?
— Записано трое, кроме вас, а там как бог даст — может ещё кто подтянется из собравшихся, мы слово всем даём.
16 июля 1905 года, Севастополь, Владимирская площадь (сейчас пл. Ленина)
Из выступления на митинге лейтенанта Шмидта:
«Откройте ваши глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Великие дела совершаются в эти дни. Просыпается народ русский и рвет в куски свои цепи.
Солдаты! Вы долго не понимали требований народа. Ваши начальники и попы лгали и клеветали вам на народ. Они держали вас во тьме. Они натравливали вас на народ. Они заставляли вас обагрять руки кровью рабочих. Они превратили вас в палачей русского народа. Они обрушили на ваши головы страшные проклятия матерей и детей, жен и старцев.
Но вот наступают на Руси новые дни. Просыпается и ужасается совесть русского солдата. Братскую руку протягивает он рабочему народу.
Солдаты русской армии и флота! Великое дело произошло на Черном море. Матросы броненосца "Князь Потемкин Таврический" открыто и смело стали на сторону рабочих. Они сорвали на своем судне царский флаг, флаг унижения и рабства, и воздвигли красное знамя, знамя свободы и братства. "Князь Потемкин" теперь в руках матросов. Нет на нем негодяев офицеров, угнетающих рядового. Управляют броненосцем выбранные всем экипажем матросы. Нет насилий и заушений. Все равны, как братья.
Солдаты! Наше государство — огромный броненосец. На нем насильничают чиновники царские, и стонет измученный народ. Спасение для нас одно: по примеру "Потемкина" выкинуть за борт всю правящую нами шайку и взять управление государством в свои собственные руки. Мы сами направим ход родного броненосца, которому имя Россия!
Солдаты! По примеру черноморцев — становитесь на сторону народа. Пусть каждый солдат даст великий обет: "лучше я сам отрублю по локоть свою правую руку, чем подниму ее на брата моего"!
Честный солдат! Собственной рукой карай негодяя, который станет стрелять в народ!
Солдаты! При встрече с народом — ружья вверх! Офицеру, который скомандует залп, — первая пуля! Пусть от руки честного солдата падет палач!
Солдаты русской армии и русского флота! По примеру матросов — героев с "Потемкина" — в бой за правду, за свободу, за народ!»
Эту речь я честно содрал у товарища Троцкого (ему она всё равно уже не понадобится), записал на бумажку и всучил Шмидту с раннего утра, чтобы выучил, а не по бумажке читал, и с выражением. Лейтенант Шмидт с удивлением перечитал написанное пару раз и сказал, что для начала неплохо. Надо отдать ему должное, сделал он всё на отметку «четыре с плюсом», полбалла я сбросил за излишнее старание и жестикулирование, скромнее надо быть. Но собравшимся кажется понравилось. Фотоаппараты корреспондентов газет щёлкали своими вспышками непрерывно по крайней мере… этих корреспондентов тоже в основном я обеспечил, лично объехал редакции десятка местных газет, газеток и даже бульварных листков и измозолил себе язык, повторяя набившие оскомину фразы. Пришли конечно не все, у кого я побывал, но явно больше половины — рекламу, таким образом, мероприятию вообще и товарищу Шмидту в частности я обеспечил.
— Всё хорошо? — тревожно спросил он у меня, спустившись с трибуны.
— Более чем, руками только поменьше бы надо махать было, а в остальном практически идеально. Ещё надо будет дать интервью паре местных изданий… а вот и они.
К нам подошли два уже не фото-, а пишущих корреспондента и представились:
— Аскольд Немировский, Севастопольский листок, — сказал один, а второй добавил, — Боян Гусляров, Крымские хроники.
— Это у вас псевдонимы что ли, ребята? — спросил я, — уж больно не по-русски звучит.
— Да, конечно псевдонимы, — ответил за обоих Аскольд, — а сейчас мы хотели бы побеседовать с восходящей звездой Крымской весны товарищем Шмидтом.
— Да-да, пожалуйста, — сказал я, — беседуйте сколько влезет. Пётр Петрович, ваш выход, используйте его по максимуму.