Яна приехала из деревни, и ей тоже было все равно, куда поступать. Экономика казалась ей чем-то близким к политике, а Яна видела себя в мечтах премьер-министром или главой государства.
Но на самом деле больше всего Яна любила рисовать. На лекциях она постоянно набрасывала карикатуры на преподов, а потом мы неожиданно узнали, что она устроилась фрилансить для маленькой рекламной фирмы — делать сначала визитки, а потом и объявления, и баннеры, и все остальное, что подвластно графическому дизайнеру. С каждым месяцем Яна брала все больше и больше заказов. Она почти перестала ходить на лекции, являлась только на зачеты и экзамены, а училась по нашим конспектам, отксеренным за неделю-другую до сессии. Преподаватели морщились, но сдавала Яна без хвостов и даже почти без троек.
— Хм, — говорила Катя. — Ну и шла бы тогда на заочное. Или вообще в художку.
— Да ладно, — возражала Варя. — Реклама — тоже экономика. Янка креативная, это здорово!
Яна была похожа на персонаж мультика: невысокая, коротко стриженая, в кепке, шортах и футболке или в сарафанчике. Всегда энергичная, подвижная, бойкая, она передвигалась быстро, разговаривала бодро и всегда находилась в примерно одинаково хорошем настроении, «на позитиве». На потоке к ней относились немного юмористически, но в целом нормально, да Яна и сама вроде не возражала против шуток. Ее считали простоватой: во-первых, из деревни, во-вторых, не понимает никаких подтекстов, — и воспринимали как достопримечательность, но при этом нашу, так сказать, домашнюю. Помню, на зачете в груде сваленных на задней парте курток чья-то раскладушка начинает пиликать гимн УЕФА. «Парни, чья?» — строго вопрошает препод по матану. Все гогочут, потому что знают, что это Яны. Страстная болельщица, Яна следила за футболом и иногда выигрывала небольшие суммы, делая ставки в спортбарах.
4
Несмотря на хорошие отметки, вуз Яна все же не окончила. После госэкзаменов, которые она сдала на четыре-пять, вышла странная история с ее дипломной работой. Сама Яна говорила, что точка зрения, которую она развивала и доказывала, отличалась от точки зрения декана; что комиссия составила против нее настоящий заговор; и что они все ее ненавидят за то, что она много работает и не ходит на пары.
— Четверки поставили даже тем, кто в последнюю ночь все скатал с интернета! — возмущалась Яна. — Я это видела! Андреичев еще возмущался, почему не пять. А Елена Васильевна ему такая: «А потому что у тебя, дружок, экономический эффект выражен в украинских гривнах…» И вся комиссия от смеха под стол сползает. Нормальная защита диплома! А мне декан прямо на входе сказал: «Яна, ты могла бы даже не приходить. Я же тебе сказал, без шансов».
— Придешь через полгода, они тебе тройку да ром поставят, — сказала я. — Никому не надо специально тебя топить.
— И не подумаю, — возразила Яна. — Учеба здесь — сплошное унижение, скука и понты!
Отчасти Яна была права. Многие преподы на лекциях бубнили по бумажке, заставляя нас конспектировать собственные методические пособия. Половина потока училась спустя рукава. Но мы не воспринимали это так остро. Было понятно, что основные знания мы должны получить на практике. Яну же фуфло задевало всерьез. Она не собиралась идти на компромиссы и в результате, потратив немало энергии на сдачу сессий, так и осталась формально с неоконченным высшим.
— Ну и не нужен мне этот диплом!
5
Первые годы после вуза мы еще пытались встречаться вчетвером в дни, когда я прилетала в Москву. Потом постепенно перестали. Катя дружила с Варей, потом они поссорились, потом помирились снова, но как-то не до конца. Яна всегда была ближе ко мне, чем к ним. С годами это становилось все яснее. Каждый раз в Москве я обязательно с ней виделась, а в промежутках мы переписывались в мессенджере.
Иногда Яна приходила ближе к часу ночи, и мы долго трепались на самые разные темы. Мы говорили о политике и о книжках, о личной жизни и о климате, обсуждали знакомых и знаменитостей, делились впечатлениями и жаловались на трудности. Я обсуждала с Яной, чем мы занимаемся в отделе логистики международной компании и как у меня не складывается личная жизнь, а потом делилась радостью, когда встретила Петера и родила Мирру. Яна в красках излагала перипетии своих отношений с работодателями и мужчинами, рассказывала о путешествиях и приключениях. Мы относились друг к другу внимательно и чутко. Наши жизни текли параллельно; мы были в курсе всех сюжетных поворотов и с каждой встречей понимали, что, несмотря на расстояние, разделяющее нас, по-человечески мы с годами становимся друг другу все понятней и нужнее. Теперь уже и я понимала, что Яна — одна из самых близких моих подруг.
Странно, что никаких других подруг у Яны не появлялось. Кажется, она могла поделиться чувствами или рассказать о том, что с ней происходит, только в переписке со мной. У меня-то всегда (кроме разве что первого года в Германии) было много друзей и знакомых разной степени близости. На первый взгляд, в этом Яна походила на меня. Она любила пошутить и потусить, знала пол-Москвы, не пряталась от общения. Но везде оставалась чужой.
6
Выше я сказала, что Яна всегда была на позитиве. Здесь нужно уточнение: я никогда не видела Яну грустной, но злиться она еще как умела.
> Меня опять с работы выперли.
> А этим что не понравилось?
> Что я на заседания не хожу. А на фига мне заседания? Пережевывание бессмысленной херни. Только от работы отвлекают. Типа, обсуждение стратегий продвижения клиента. Да я уже и так все поняла, почему просто не дать мне задание?
> Ну да, корпорации — дело такое. Сочувствую.
> У вас тоже заседания?
> У нас короткие. Минут двадцать обычно.
> Блин, а эти часами сидят в носе ковыряют.
Увольняли Яну часто, новые работы находились быстро. Она стала отличным дизайнером: креативность сочеталась в ней с умением работать на задачи клиента. Однажды я даже наняла ее для одного из наших инфографических проектов. Яна справилась в срок, подошла к делу с умом и вкусом. Но вписываться в коллективы, работать в команде она, похоже, действительно не умела.
Однажды, например, в конце трехмесячного испытательного срока Яну попросили написать, что она думает о происходящем в агентстве и что хотела бы улучшить. Яна накатала длинное письмо и на следующее утро… разослала его всем сотрудникам подряд. «Безумству храбрых поем мы песню», — приветствовал ее арт-директор. Вечером того же дня Яны в агентстве уже не было.
> Ханжи и дебилы! Где они еще найдут человека, который за сорок тыщ им будет столько делать, сколько я, и так классно?!
> Может, им не нужно хорошее качество.
> Ну да! Будут для билбордов фотки искать на стоках и лепить что попало!
В общем, в компаниях Яна не задерживалась. Фриланс же не давал ей строить карьеру и получать более интересные заказы. В результате Яна, человек талантливый и работоспособный, продолжала тонуть в неинтересной мелочевке, пилить визитки и сайты. Годы шли, а ее карьера никуда не двигалась, доходы не росли. Яна постоянно над этим задумывалась, но не могла понять, что надо улучшить, в каком направлении выстраивать цепочку действий.
> Может, мне в иллюстраторы податься? Или в арт какой. А то в рекламе все какие-то жутко тупые, правда. Но для этого надо сесть, сделать хоть какое-то портфолио, а какое — я не понимаю.
7
Я на давно мечтала водить машину и купила ее, как только смогла. Ее не пугали ни московские пробки, ни московские лихачи. Когда я приезжала, Яна иногда встречала меня, провожала или мы с ней куда-нибудь ездили. Водила Яна так же, как и делала все прочее: бодро, резковато, прямолинейно, но четко и логично. Даже когда другие водители вытворяли черт знает что, Яна никогда не ругалась и не пыталась взять верх. Наблюдая очередную аварийно-опасную выходку, Яна лишь благостно качала головой:
— Надо же, как подгорает у человека. Да первый ты, первый, не торопись, в могилу не опоздаешь.
Водила Яна хорошо, но многие другие навыки давались ей с трудом. Например, разного рода формальности и условности. Она никогда не знала, как делаются дела. Жизнь в городе, работа, налоги, квартплата, поездки — все это требует некоторого уровня, что называется, функциональной грамотности. В принципе Яна ею обладала, но слишком многие дела давались ей со скрежетом. Напряжение выливалось, как всегда у Яны, в злость.
— Бюрократы сраные! — бушевала она после любого похода в любое учреждение. — Откуда я знаю, что у них там надо печатными буковками!
— Яна, но там, наверное, было написано, как заполнять?
— Написано, блядь! — рычала Яна. — Мне дают бумажку, говорят: ЗАПОЛНИТЕ! Я и ЗАПОЛНЯЮ, кто сказал, что надо сначала еще что-то читать! А может, вообще там надо наизусть выучить или на инглиш перевести, так вы скажите по-человечески, чо делать, а не думайте, что все такие умные, сами догадаются!
— Но Яна, все документы, которые к тебе попадают, надо ведь читать. А то подпишешь незнамо что, а люди воспользуются и возьмут, например, кредит под залог твоей машины.
— Типун тебе на язык!
Чем формальнее было место, тем сильнее там воспринимали Яну как нечто чуждое. Ее вообще много где опознавали как чужую. Вот она входит, и сразу видно…Что именно? Не знаю. Вроде есть ведь люди и намного более эмоциональные, и куда более неудобные (Яна при своей простоте была человеком тактичным, никогда не хотела задеть или обидеть), и более необычные, яркие — но при этом они вписываются, их ценят, с ними дружат.
Может, дело в полном отсутствии социальных масок. Яна не чувствовала необходимости держать лицо, ставить заслон между собой и окружающими. Она никогда не могла «поставить себя», в ней было что-то… то ли детское, то ли деревенское, то ли немного не вполне… нет, все это не совсем то. Вряд ли я найду точное слово. Подозреваю, что и частая смена мест работы объяснялась отчасти именно этим трудно определимым качеством.