Все герои Памука как бы выпадают из семьи, потому что семья всегда хочет, чтобы сын занимался одним, а он занимается другим; они выпадают из привычной жизни. Это человек в состоянии несколько джазовой, одинокой свободы. Человек, зашедший поздно в бар и пьющий там свое одинокое пиво.
Это состояние души не всех молодых, безусловно, но в десятые годы, а еще раньше, в нулевые, это было очень распространенной штукой. Сейчас это не так, потому что благодаря Путину, Трампу и прочим делам мир стал больше поляризоваться, в нем как-то политизация усилилась. Современный молодой человек гораздо больше вовлечен в жизнь социума. Но человек нулевых не жил, а шлялся, он был абсолютно отвязан от семьи, от страны. Путешественник, которого сманила мечта. Таких было много, их Аксенов называл байронитами. И Памук — летописец таких людей. Сегодня этот тип почти исчез, но я настаиваю на том, что это тип хороший. Это лучше, чем гражданский активист. То есть я за гражданских активистов, но люблю я таких.
В «Черной книге» очень много историй и публицистических вставок. Понимаете, он же за то, чтобы это был роман-шкатулка. Чтение медленное, но, в общем, довольно увлекательное, это барочная проза, как барочная архитектура. Была барочная развесистая богатая Европа. А что от нее осталось сейчас?
В «Черной книге» вообще очень много публицистических вставок, прямых совершенно, много лишнего, на мой взгляд, но это как в любом городе много лишнего. Понимаете, это город, который больше не объединен целой идеей. Условно говоря, путеводитель, в котором перепутаны страницы. Но в этом есть та же прелесть, что и в осенней Москве 1982 года. Вот ее мне напоминают книги Памука, и я их за это люблю, потому что я был тогда таким странником по московским осыпающимся скверам с теми же чувствами.
2007Дорис Лессинг
Дорис Лессинг — английская писательница, фантаст. Стала первым нобелевским лауреатом, работавшим в жанре фантастики. Дорис получила образование в католической школе, а затем в школе для девочек, которую она так и не окончила. Отсутствие формального образования не помешало писательнице получить, как она сама говорила, полный «флеш-рояль» литературных премий.
Нобелевская премия по литературе 2007 года дана «за исполненное скепсиса, страсти и провидческой силы постижение опыта женщин».
«Нобеля» обычно дают человеку, у которого есть некий фундаментальный вывод о природе человечества. Ее фундаментальный вывод заключался в том, что люди делятся не только на расы. Люди делятся вообще на несколько разных типов и цивилизаций: женщины — одно, мужчины — другое. Это не значит, что мужчина хуже или женщина хуже. Дети бывают разные.
Мысль Дорис Лессинг в том, что в мире существует несколько биологических цивилизаций. И главный ее, так сказать, труд — пенталогия «Канопус в Аргосе: Архивы» — пять романов о разных зонах, где действуют разные космические существа, иллюстрирует эту нехитрую мысль. Хотя не такую уж и нехитрую. Там как раз речь идет о разных механизмах взаимодействия миролюбивых женщин и воинственных мужчин, людей из низов и богачей и так далее. Мысль Лессинг о том, что мужчины и женщины — разные цивилизации, наиболее наглядна в «Золотой тетради».
Ее считают классикой феминистической литературы. Но в том-то и беда, что не феминистической. То, что там главная героиня женщина, и она подробно психоанализируется, — так точно так же у нее подробно разбираются мужчины в «Пятом ребенке», ничего такого. Анна — главная героиня «Золотого дневника» — ведет 4 тетради: синюю, черную, желтую и красную. Она писательница, написавшая одну книгу. Она неудачливая любовница, потому что всегда влюбляется в женатиков. У нее есть некая политическая ипостась, она следит за политикой и происходящим, совершенно тоже сейчас уже не актуальным. Она пытается философствовать. Потом она начинает вести суммарную золотую тетрадь, в которой пытается свою личность проследить в целом, собрать ее воедино. У нее это не очень получается. Она не может добраться все равно до корня своих неудач, но все упирается в банальную формулу: принять себя.
Но проблема же не в этом — проблема в том, что, по мысли Лессинг, в каждом человеке живет несколько независимых существ. Уживаются они с трудом. Почему Лессинг наградили за скептицизм? Действительно, я помню, Сью Таунсенд, когда мы делали с ней интервью, рассказывала, что ей очень приятно, что наградили Лессинг, потому что она — образец честного британского писателя. Это то, что все называют цинизмом или скепсисом, а на самом деле — это умение видеть вещи как есть. И это честная игра.
Она видит вещи, как Моэм, с абсолютной честностью. Действительно, люди несовместимы. «Пятый ребенок» об этом рассказывает с предельной откровенностью. Но там генетическая случилась мутация: в нормальной семье родился древний представитель — неандерталец. Родился человек, приспособленный для древней жизни. Он страшно силен физически, этот Бен, у него нет коммуникативных навыков, чувственная сфера развита, но по-своему, не куртуазно: у него появляются желания, но он не умеет с ними обходиться.
Продолжение «Бен среди людей», как она говорит, возникло из мечты о кино: ей показалась эта история кинематографичной, поэтому она ее решила написать. Он гибнет. Действительно же среди нас, как это ни странно, есть неандертальцы и кроманьонцы, есть среди нас представители древних цивилизаций, которым неуютно сейчас, архаические типы… Человек не монолитен. Проблема в том, что мы к нему все время подходим с едиными правилами, требованиями, а это не так.
Ее автобиографическая тетралогия, которая начинается с «Марты Квест», потом там «Любовь, опять любовь», она очень много же написала, — Марта Квест ее «в семье своей родной казалась девочкой чужой». Она не понимает, как ее мать может заниматься вязанием и хозяйством. Ей чего-то хочется другого, хочется бегства. Подросток — это другая цивилизация. Социальная активистка — тоже.
Она пыталась одно время эти проблемы решить с помощью марксизма, и она марксизмом серьезно увлекалась. Дорис Лессинг была одним из немногих авторов, которых активно переводили в Советском Союзе. Я еще хорошо помню, как в спецшколах английских давали ее рассказы. Она считалась наша. Но с коммунизмом у нее тоже не сложилось, и она довольно быстро охладела и к этому. Любой универсальный способ, любая попытка решить человеческие проблемы каким-то социальным образом обречена. Единственное, что человек может делать, — это отыскивать себе подобных и общаться с ними.
У нее сатирический, условно сатирический, роман «Расщелина», где речь идет вообще об альтернативной версия развития цивилизации. Что сначала были только женщины, которые самооплодотворялись, мужчины потом прибавились. Она все время бьет в одну точку, что мы биологически несходное, как бывают разные породы собак. Это идея, в общем, довольно-таки работающая.
Собственно, в «Канопусе в Аргосе», такой гигантской фантастической саге, она пытается ответить на тот же вопрос, который ставили Стругацкие: могут ли существовать прогрессоры. Можно ли с помощью прогресса, с помощью специальных агентов, выращенных для цивилизации, дотащить ее до своего уровня. Она дает однозначный ответ — нет, нельзя.
Стругацкие, кстати, потом тоже к этому пришли. Невозможно никого воспитать, никого дорастить. Единственное, что можно делать, — это с максимальным милосердием либо дистанцироваться, либо пытаться спасать тех, кого можно спасти, то, что делает дон Румата в «Трудно быть Богом».
Причем откуда у нее появилась эта идея — я знаю. Она воспитывалась на стыке цивилизаций. Она родилась не в Англии, а в колонии, довольно много путешествовала по миру. У нее всегда было ощущение, что главная трагедия Британии — это то, что она пыталась колонизаторством дорастить, дотащить до себя третий мир, а, между тем, у Запада собственных противоречий полно. Поэтому распад Британской империи она воспринимала не как драму, а как норму. И, в сущности, она всю жизнь рефлексирует над опытом этой распавшейся империи. Именно поэтому нам в Советском Союзе и постсоветском Союзе так близки проблемы ее героев. У нее, действительно, есть довольно холодный язвительный скепсис. Она говорит: я своей прозой никогда не пыталась ничего изменить. «Тогда почему же вы пишете?» — «А потому что жизнь так трудна, что надо использовать самые эффективные развлечения». Самые эффективные — это писать.
Понимаете, она такой антикиплинг. Киплинг был уверен, что мы идем туда, мы несем им цивилизацию, мы многому можем у них научиться, с одной стороны, «на службу к покоренным угрюмым племенам, на службу к полудетям, а может быть — чертям», а с другой стороны, мы же приносим оттуда Маугли, мы приносим оттуда «Книгу джунглей», замечательные сказки, поэзию, замечательных людей, выращенных там этим бременем белых, это взаимооплодотворяет цивилизации.
По Лессинг никакого оплодотворения взаимного не происходит. Более того, даже оплодотворение женщины — это чудо и чаще всего случайность, потому что мы никогда не знаем, что получится.
Она принципиально одиночка. Это очень, кстати, чувствуется в «Пятом ребенке», который весь пронизан мыслю о тотальной некоммуникабельности. Конечно, родители не понимают Бена. Проблема в том, что родители и друг друга не понимают. И главная трагедия как раз Британии была в том, что она пыталась свои ценности распространить, а в «Канопусе» это не получается. Любые попытки распространить свои правила жизни и вырастить агента упираются в тупик, иногда в кровавый.
Но главное, ее эмоция, все-таки, как у Лема: это такая бесконечная тоска очень умного, очень самодостаточного существа, которому тем не менее страшно одиноко. Даже эта ее Марта Квест, при всей своей самостоятельности, хочет понимания. И Анна в «Золотой тетради» ведет дневник именно потому, что ей не с кем разговаривать. Они хотят, чтобы их понимали, но они понимают, что это невозможно. Поэтому, это такой бесконечно-прекрасный одинокий волчий вой. Это интонация, которая в прозе дорогого стоит.