Дама-секретарь уже догнала меня, запыхавшись, лицо у неё пошло пятнами. Она испаряла тяжёлые, чувственные духи и стучала по табличке, которую, вообще-то, нельзя было не заметить.
– Вы что, читать не умеете? – крикнула она. – Это аварийный выход!
Я выпрямился и негодующе запыхтел:
– Вот только без этого! Я-то читать как раз умею. К примеру, здесь, на моём заказе, чёрным по белому написано и «Хайтек-билдинг», и «Рютлифарм», и «Йохансон».
Её грудь вздымалась так, что могла свести с ума.
– Я хотела сказать… там, лифты там! А здесь вы не выйдете.
– В чёрный список! – вскричал я и ещё раз погрозил пальцем у неё перед носом. – Так и скажите вашим господам Йохансонам.
С этим я удалился.
Пятнадцать минут спустя я сидел на скамье в большом зале железнодорожного вокзала, рядом со мной стояла коробка, в руке я держал бутылку колы, купленную в одном из киосков, и с наслаждением уплетал пиццу. Накладные усы и картофельные вкладки я выбросил, а смуглоту более-менее смыл с лица в туалете. Остальное я смою в душе пансиона и ещё успею несколько часов поспать перед тем, как всё начнётся. Не переиграл ли я в своей выходке в «Рютлифарм»? Надеюсь, нет. По крайней мере, теперь я знал, что буду делать.
Расправившись с третьим куском пиццы, я позвонил Гансу-Улофу.
– Если у тебя не пропало желание держать за меня большой палец, – сказал я, дожёвывая, – то делай это сегодня ночью.
– В котором часу?
– Всё остаётся в силе, я войду туда в два часа ночи.
– И как долго ты там пробудешь, как ты думаешь?
– Час самое меньшее, может, два. Самое большее.
– Я буду сидеть на постели и с часу до четырёх сжимать большой палец.
– Смотри не сломай, – сказал я и отключился. Я был в хорошем настроении.
Глава 23
Когда я появился у приёмной стойки Хайтек-билдинга в следующий раз, было около семи часов вечера. На мне был чёрный тренировочный костюм, поверх него – яркая воздушная куртка, челюсть обмотана толстым шерстяным шарфом, и ещё издали было видно, что каждое движение причиняет мне боль.
Привратник не узнал во мне давешнего развозчика пиццы.
– Извините, мне придётся переспросить ещё раз, – виновато сказал он после того, как моё мычание дважды оставило его в недоумении. – Как, вы сказали, ваша фамилия?
– Линдеблад, – впервые членораздельно проартикулировал я. – Мне назначено на семь часов у зубного врача.
– Так я и подумал, – кивнул седовласый мужчина и повёл пальцем по своему списку сверху вниз. – А, вот вы записаны. – Он нажал кнопку, как я и ожидал. – Восьмой этаж, от лифта налево.
Когда я прибыл на восьмой этаж, шарфа на мне уже не было, исчезли и моя страдальческая мина, и измождённая походка. Я окинул взглядом доску с перечнем учреждений на этаже и повернул от лифта направо.
Пациенты всех трёх врачей ждали приёма в холле. У входа стояли стулья, лежали на столиках журналы, но света было недостаточно, чтобы читать. К этому времени в холле уже почти никого не осталось. У кабинета гинеколога ждала женщина на сносях, у двери невропатолога – тупо глядящий перед собой мужчина, а у двери зубного врача – нервный молодой человек.
Я сел на стул, который стоял несколько в сторонке, так, будто уже привык бывать здесь, и листал, не читая, журнал о здоровье. В воздухе застоялся запах пота, боязни и скуки. Каждые несколько минут на соседних этажах раздавался мелодичный звон, возвещавший прибытие лифта и вскоре начавший действовать мне на нервы.
Беременная держалась за живот, таращилась на голые стены и то и дело кривила лицо, будто носила не будущего ребёнка, а крокодила, который поедал её изнутри. Заметив, что я наблюдаю за ней, она сказала:
– Никакой секс на свете не стоит того, что потом приходится терпеть, поверьте мне. Абсолютно никакой. – Это звучало так, будто она оправдывалась.
Я не знал, что сказать, и смог лишь криво улыбнуться и кивнуть, но в этот момент её, к счастью, вызвали. Совершенно очевидно, что моя способность незаметно наблюдать за людьми за годы в тюрьме слегка заржавела.
Настала очередь нервного молодого человека. Помощница, которая его вызвала, озадаченно огляделась в коридоре. Нетрудно было догадаться, что она искала господина Линдеблада.
Мужчина мрачного вида ждал, как оказалось, пожилую седую женщину, которая вышла с таким лицом, будто у неё болели зубы. Он без слов поднялся, взял её под руку, и они ушли. Вскоре после этого из двери зубного врача вышли две молодые женщины, должно быть, помощницы. Пока они ждали лифт, закончил работу неврологический кабинет, и оттуда вышел персонал, в основном мужской, едва ли старше этих медсестёр, и они все вместе уехали вниз со смехом и двусмысленными замечаниями.
Гинеколог, медлительный грузный мужчина с лицом эскимоса, вышел вместе со своей последней пациенткой и на прощание пожал ей руку. После того, как она, улыбаясь и горько и сладко, вошла в лифт, он стал выключать за собой свет и закрывать дверь. Заметив меня, он остановился.
– Но вы же не ко мне, верно?
Он даже задумался на минутку, будто пытаясь вспомнить, не забыл ли он в своих смотровых помещениях какую-нибудь пациентку.
Я помотал головой.
– Нет, моя жена там, – с извиняющейся улыбкой кивнул я в сторону зубного кабинета. – Просто у вас тут журналы интереснее.
– А, вон что, – с его сердца свалился камень, и в следующий момент он уже забыл о моём существовании. Задумавшись о чём-то, он нырнул в своё поношенное зимнее пальто, сунул ключ в карман и, тихонько напевая, пошёл к лифтам, не оглянувшись больше на меня.
Теперь полоска света виднелась только под дверью кабинета доктора Оббезена. Я сунул руку в карман и, полный ожидания, поглаживал пальцами кожаный свёрток с инструментами. Наверное, так чувствует себя пианист, который после перерыва в несколько лет впервые может сесть за фортепьяно: горя от страстного желания играть и вместе с тем тревожась, а вдруг уже не сможет.
Пятнадцать минут спустя он вышел из кабинета. Он чем-то был похож на меня, зубной врач доктор Хенрик Оббезен. Та же фигура – высокая, худощавая, те же русые волосы. Только он был в толстых очках.
Он остановился, заметив меня.
– Вы случайно не Эрик Линдеблад? – спросил он, уже поднеся ключ к замку.
Я помотал головой и правдиво ответил:
– Нет.
– Странно, – пробормотал он, медля закрывать дверь, – Это был новый пациент, потому я и спрашиваю. Своих-то пациентов я знаю. А этот страшно рвался на приём, потому что завтра ему то ли в командировку, то ли ещё что, и моя секретарша записала его дополнительно.
– Да, бывают такие безответственные люди, – поддакнул я.
Зубной врач кивнул.
– Но ждать я больше не могу. Ему было назначено на семь, а сейчас уже почти восемь. – Он сунул ключ в замочную скважину.
– Куда уж дольше, – подтвердил я, чтобы он уже наконец повернул ключ.
Но нет, он его снова вынул, чтобы почесать им подбородок.
– Знаете, иногда бывает, что люди от страха разворачиваются прямо от двери кабинета. Но хорошо ли это, вот вопрос. Чудесных исцелений в нашем ремесле почти не бывает. – Наконец-то ключ снова в скважине. – А вы ждёте вашу жену?
Я кивнул.
– Тоже последний приём.
– Странно, – сказал зубной врач, закрывая замок на два оборота, и кивнул на дверь гинеколога. – Мне казалось, я слышал, как он запирал. В этом здании никакой звукоизоляции, знаете? Слышно даже, как люди шевелят мозгами в соседнем помещении.
– Ему пришлось снова открыть, – невозмутимо ответил я. – Мы немного опоздали. Дети в материнской утробе ещё ничего не смыслят в пунктуальности.
Зубной врач доктор Хенрик Оббезен сухо засмеялся и спрятал ключ в карман.
– Да, вы правы. Ну, всего хорошего, – сказал он, неуклюже помахал мне и направился к лифтам. Там он стоял, следя за сменой этажей на табло, пока наконец не раздалось пинг! – и один из лифтов подобрал его.
Сигнал вызова лифта погас, и я наконец-то получил в своё единоличное распоряжение весь восьмой этаж этого здания.
Долгое время цилиндрический замок был моим злейшим врагом, моим непобедимым противником. Когда в наказание меня запирали в тёмном подвале детского дома, – а наказывали меня часто, – именно цилиндрический замок на двери не давал мне сбежать. А когда ночами я изнемогал от голода и прокрадывался к кладовой, другой цилиндрический замок не давал мне набить брюхо. У меня был крючок, которым я открывал и закрывал простенькие замки – например, на шкафчиках с личными вещами или на выдвижных ящиках в кухне, где иногда попадалось что-нибудь съестное. Но на цилиндрических замках я обламывал себе зубы.
В ту ночь, когда мы с Ингой бежали, чтобы никогда больше не вернуться, на нашем пути тоже стоял цилиндрический замок – на наружной двери дома. Но тут я уже запасся стамеской, которая помогла мне насильно сломить его власть.
Но это не удовлетворило меня. В маленьком, одиноко стоящем в дремучем лесу Смэланда летнем домике, в котором мы с Ингой провели самое великолепное лето и самую суровую зиму нашей жизни, я обнаружил и маленькую, хорошо оснащённую мастерскую, в которой вплотную приступил к разгадке тайны цилиндрического замка.
В домик мы проникли через плохо защищенное окно, и Инга настояла на том, чтобы оставить запертую дверь нетронутой. Ключа от двери нигде не нашлось, и нам приходилось входить и выходить через окно. Это было хлопотно.
Я начал с того, что в моих разбойничьих набегах на другие летние домики крал не только еду, но и все цилиндрические замки, какие мне подворачивались. В кропотливых трудах я распиливал их в мастерской, часами таращился в их нутро, пытаясь проникнуть в тайну их действия – и найти способ открывать их без ключа. Поначалу я изобрёл методы, которые разрушали только замок, а дверь оставляли целой. Затем, когда я понял, как выступы ключа взаимодействуют со стопорами в цилиндре, я изготовил себе первые инструменты – вначале из простой проволоки, которая, однако, ока