Когда я смотрел на эти мелькающие значки, до моего сознания впервые дошла абсурдность положения. Ведь информация была в моих руках! Она была тут, на дискете, которую я нашёл! И всё же подобраться к ней я не мог, поскольку последовательность битов и байтов, цифр и букв была запутана до полной нечитаемости. Не было ни стены, ни решётки, ни запора – уж со всем этим я бы управился. Нет, это была особая загадка, неразрешимая без верного кода.
Димитрий наконец вернулся, нагружённый двумя тяжёлыми пакетами.
– Нету свёклы, – возмущался он, запыхавшись после подъёма по лестнице. – Эти шведские супермаркеты – жуть. Такая богатая страна, а овощные отделы – просто жалкое зрелище. – Он внёс пакеты на кухню. – Мы другое сварим, – крикнул он оттуда. – Солянку, ты не против?
– Давай, – отозвался я.
Следующие часы мы провели, нарезая соломкой лук и солёные огурцы, кроша ветчину и четвертуя оливки. По команде Димитрия все эти продукты один за другим отправлялись в кастрюлю, где уже давно варился бульон из большого куска супового мяса. А чтобы работа шла споро, в промежутки между этапами вклинивалось по стопке водки.
Впервые после смерти Инги я был рад перспективе напиться.
И в кухне, надо признаться, пахло всё вкуснее.
– Мой друг, – сказал Димитрий, снова наполняя наши стопки, – тебя что-то гнетёт. Я это чувствую.
– Жизнь, – уклончиво ответил я. – Мир. Всё в нём – тайный заговор, и мы находимся не на той стороне.
Он решительно помотал головой, не соглашаясь.
– Старая песня. Слыхали не раз. Должно быть и что-то другое. Друг мой Гуннар, ты сегодня не в духе, но это твой стиль: ты чёрная дыра. Тень во тьме. Чернее ночи. Твоё сердце в отчаянии, я это чувствую. – Он поднял стопку. – Расскажи мне, что там у тебя.
Я помедлил, но, в конце концов, рассказал ему всё. В отличие от Биргитты, Димитрий просто слушал меня, не перебивая и не докучая восклицаниями типа «да не может быть!», так что управился я быстро, хотя рассказывал ему детали дела подробнее.
После этого мы снова протрезвели.
Димитрий присвистнул сквозь зубы. Потом пробормотал какое-то заклинание, которое, насколько я понимаю по-русски, было связано с Богоматерью.
– Каких только нет подлецов, – сказал он после этого. – Уму непостижимо. Мир действительно сошёл с рельсов.
Его взгляд поискал икону и на какое-то время застыл на ней, как всегда, когда ему требовалось утешение. Я кивнул.
– Мир в руках сатаны.
– Нет! – Димитрий решительно помотал головой, не соглашаясь. – Не произноси это при мне. Тем более, что это неправда. Поверь мне.
– Я сегодня не в настроении дискутировать по вопросам веры, – ответил я.
– Ты никогда не в настроении.
– Но сегодня тоже.
– Как хочешь, – сказал он и выключил плиту. – Тогда давай есть.
Мы ели. Добавили в солянку сметану, и было очень вкусно, невзирая на состояние мира. И каждый думал о своём, пока Димитрий не спросил, откашлявшись:
– Правильно ли я понял? В этом деле замешана и полиция?
Я кивнул, не переставая жевать.
– И что это значит? Полицейский получает деньги за то, что закрывает глаза?..
– Я тебе уже рассказал, что они укокошили журналиста, который вышел на их след, – сказал я. – Официально это был несчастный случай. А как тебе понравится это? В пятницу Хунгербюль приземляется в Стокгольме, а в субботу полиция врывается ко мне в пансион. Только не говори, что это случайность.
– Сволочь, – сказал Димитрий. – Тогда ведь и преступникам больше нельзя доверять.
Он объяснил мне, что в последнее время в основном работал на различные организации преступного мира – русскую мафию, китайские триады, африканских гангстеров, колумбийскую кокаиновую контрабанду, балтийские банды автоугонщиков, югославских вымогателей, косовских албанцев, торгующих героином, и так далее.
– Никаких крупных дел. Эти банды всё ещё орудуют кулаками и пушками. Время от времени я добываю для них какие-нибудь данные или обрабатываю в цифровом виде какое-нибудь фото, чтобы у кого-то было алиби. Всё в таком духе. Но если они купили и полицию, то достаточно того, чтобы кому-нибудь не понравился счёт, выставленный мной за работу, и меня возьмут.
Я помотал головой.
– Не думаю. Эти банды – отстой. Они на самом дне. А преступники, с которыми мы имеем дело в данном случае, на самом верху. Это люди, которым принадлежит мир.
– Ты так считаешь? – Димитрий снова налил себе полную тарелку и стал добавлять сметану: ложку, потом ещё одну, потом ещё, в рассеянности он наложил целую горку сметаны.
Я поймал его за руку, когда он полез в стаканчик за пятой ложкой.
– Эй-эй! Это что, новый рецепт?
Он опустил ложку и посмотрел на меня.
– А помнишь, я однажды столкнулся с вами в Гамла-Стане, с тобой и Кристиной? Она была такая маленькая, беленькая, страшно серьёзная. В руке у неё было гигантское мороженое. Тогда ей было года четыре или пять. Сколько ей теперь?
– Четырнадцать, – сказал я.
– Четырнадцать? Невероятно. Как летит время.
Я не припоминал того случая. Видимо, потому, что я довольно часто гулял с Кристиной, после того как некоторые первоначальные разногласия с семьёй Андерсонов были улажены. Я был её нянькой, читал ей книжки – как и положено дяде, у которого есть время в промежутке между заданиями. Тем не менее теперь мои воспоминания о ней казались странно нереальными, как будто остались от чьих-то рассказов. Последний раз я видел её шесть лет назад. Кристина стала лицом на фотографиях, скорее символом моей семьи, чем реальным человеком.
– А скажи-ка, – спросил Димитрий, пытаясь спасти солянку, испорченную передозировкой сметаны, новой добавкой из кастрюли, – что там с мобильным телефоном Кристины?
Я наморщил лоб.
– А что с ним? Понятия не имею. Я даже не знаю, есть ли он у неё.
– Конечно, есть. У каждого ребёнка в её возрасте в наше время есть мобильный телефон.
– Ну и что? Вряд ли они ей его оставили.
– Да это понятно, – вздохнул Димитрий. – Но я не к этому веду.
И он объяснил мне, как функционирует система мобильной телефонной связи.
Собственно мобильная радиосеть состоит из бесчисленных приёмных и передающих мачт, которые установлены по всей стране, а теперь и по всему миру. Путь телефонного звонка пролегает всегда от телефона до ближайшей радиомачты, оттуда по нормальному телефонному кабелю к той радиомачте, в окрестностях которой находится другой телефон. Только таким образом и можно воспользоваться приборами с такой слабой передающей мощностью, чтобы они оставались переносными и могли использоваться в непосредственной близости к телу без серьёзной опасности для здоровья.
Как только мобильный телефон включается, он первым делом находит ближайшую радиомачту, входит с ней в контакт и регистрируется в системе. Стоит кому-то набрать номер этого телефона, как система обнаруживает, при какой радиомачте он зарегистрирован, и направляет соединение туда. Если один из телефонов в ходе разговора перемещается из зоны приёма одной мачты в зону приёма другой, соединение переключается туда, причём так быстро, что участники разговора, как правило, даже не замечают этого.
– Безумно сложно, – сказал я. Я всё ещё не понимал, к чему он клонит.
– Для безумно сложных процессов и существуют компьютеры, – сказал Димитрий и махнул рукой. – Я хочу тебе сказать, в чём состоит решающий пункт. Эти процессы фиксируются и записываются. Не только произведённые соединения – те-то естественно, ведь их надо просчитывать для оплаты. Нет, сохраняются и все регистрации, каждое перемещение из одной радиозоны в другую, всё. В компьютерах мобильных радиосетей хранятся километровые списки, и по ним можно отследить перемещения всех включённых мобильных телефонов.
Я выпучил глаза.
– Это значит, можно установить, в какой радиозоне был в последний раз зарегистрирован мобильный телефон Кристины!
– Вот именно.
– И у тебя, может быть, есть доступ к этим данным?
– Иначе я не задавал бы тебе глупых вопросов. Всё, что мне нужно, это номер телефона Кристины.
Тут у меня словно мощным электрическим разрядом вышибло все водочные пары из пор. Я достал из кармана свой мобильный телефон.
– А как велика эта радиозона? – спросил я, пока набирал номер Ганса-Улофа.
– Достаточно велика, – сказал Димитрий, – но это не играет роли. Передающие и приёмные антенны чувствительны к направлению сигнала, и по времени, которое требуется сигналу на прохождение туда и сюда, система вычисляет расстояние от телефона до радиомачты. На практике можно локализовать мобильный телефон с точностью до ста метров.
– Гениально, – Я с нетерпением ждал, когда Ганс-Улоф ответит. – Алло, это я. Скажи-ка мне номер мобильного телефона Кристины.
Мой зять горестно вздохнул.
– О боже. Неужели ты думаешь, что я не пытался? Естественно, он отключен.
– Скажи мне просто номер, о'кей?
Он что-то пробурчал, потом возникла тишина.
– Алло! – крикнул я. – Ты ещё здесь?
– Я не могу его найти, – снова отозвался Ганс-Улоф, чем-то шурша. Он тяжело дышал, как будто только что обежал весь дом.
– Что значит, не можешь найти? Ты что, не помнишь номер телефона дочери?
– Да, я записал его на карточке, но карточки здесь нет. Я, правда, не понимаю, для чего он тебе нужен. Телефон-то недоступен, поверь мне.
– Я тебе верю, зять, – ответил я. – Но человек, о котором я тебе рассказывал, русский компьютерный хакер с волшебными руками, – Димитрий при этом осклабился, – имеет доступ к компьютерной системе мобильной радиосети и считает, что может реконструировать путь, который телефон проделал до того, как его отключили. Поскольку я новичок в двадцать первом веке, для меня это внове, но, кажется, мобильный телефон что-то вроде передатчика для пеленга, и этот передатчик каждый человек добровольно таскает с собой… Что? – перебил я сам себя, когда со стороны Ганса-Улофа послышались странные шумы. Как будто его огрели чем-то тяжёлым по яйцам.