Но ей не разрешали это делать. Разумеется, никто и не запрещал, но она сама знала, что нельзя. Смена поколений должна происходить сама собой. Таланту надо оказывать ненавязчивую поддержку, чтобы в один прекрасный момент он претерпел эволюцию, поднявшись до вершин человеческого духа, — туда, где траектория поиска пересекается с траекторией предложения.
Эдуардо Гертельсман, хотя уже давно достиг апогея, чем-то неуловимо напоминал ей молодых, ибо для того, чтобы пережить славу и возвысить собственное имя, он должен был потерпеть провал.
«Это совсем не означает конец», — сказала она себе в то утро, когда установила, что он исчез из гостиницы.
Настасья Вокс не любила поездки. Для нее находиться в Болгарии было так же плохо, как и в любой другой стране. Из всех мест на земле больше всего она любила Цюрих, а конкретнее, свою цюрихскую квартиру. Однако агентство, в котором она работала, будучи одним из самых престижных в Европе, применяло специальный подход к «выращиванию» своих писателей, который можно было назвать буквальным. В некоторых случаях агентам приходилось почти «усыновлять» отдельных писателей. Каждый агент отвечал за нескольких авторов, которым он должен был обеспечить комфортное существование как в душевном, так и в бытовом плане. При этом зачастую приходилось преодолевать бурное сопротивление самих авторов, категорически отказывающихся признать, даже будучи в весьма солидном возрасте, что это для них полезно. Разумеется, каждый случай был строго индивидуален, хотя за ним просматривалась целостная концепция агентства, согласно которой литературный агент, если он хотел получить эксклюзивный, хорошо продаваемый литературный материал, должен был всячески способствовать появлению этого материала на свет, чего бы это ему ни стоило. И автор выступал необходимым злом на пути к простой, но вместе с тем амбициозной цели. Его нужно было охранять от вредных воздействий — не только внешних, но и идущих из недр души, иными словами, охранять его от самого себя. И наоборот: если на каком-то этапе условия жизни и сам характер писателя не создавали достаточно мощных стимулов к работе, то агентству надлежало их сформулировать и, при необходимости, ввести. Поэтому некоторые писатели были объектом навязчивой, неусыпной заботы со стороны агентства. Другие же, видимо, более сознательные, справлялись уже самостоятельно. В их случае, кроме обычного для всех наблюдения, агентство иногда прибегало к так называемому «вторичному минимальному вмешательству», целью которого было всего лишь деликатно напомнить писателю о том, какую фундаментальную роль — косвенную или явную — играет само агентство в профессиональной жизни своих питомцев. В этом мире, в котором даже маленькие дети знают, что без помощи литературного агентства литературы бы попросту не существовало, писатели иногда позволяли себе забыть о столь незначительном факте, и потому время от времени приходилось им напоминать.
Гертельсман относился к легким случаям, хотя, на первый взгляд, это могло лишь казаться. Мисс Вокс были хорошо известны все его кризисы, как и причины, вызывавшие их. Для себя она его определяла как сложную, но предсказуемую личность, что было не так уж плохо. Вместе с тем, она не могла себе позволить хоть на миг ослабить бдительность, потому что ей уже несколько раз приходилось сталкиваться с внезапным появлением у писателя чувства вины, которое сковывало его, подобно параличу, и могло направить в очень рискованное русло, что не раз и случалось. Как оказалось, Гертельсман ничего не забыл и не смог себе простить. Как не сможет простить и в будущем. Настасья Вокс не понимала, что он должен себе простить, но от этого угроза становилась еще более острой. Она не сомневалась в том, что Гертельсман с особым удовольствием подверг бы себя наказанию. И хотя среди писателей подобное поведение не было редкостью, для Гертельсмана оно могло бы иметь фатальные последствия, ибо он был страстной, увлекающейся натурой. Любые крайности приводили его в экстаз, а если ему еще удавалось убедить себя, что для этого есть причина, то ситуация легко выходила из-под контроля. Но при этом он был по-своему рационален и внимателен.
Однажды в докладе своим начальникам она назвала Эдуардо Гертельсмана хроническим саморазрушителем. Именно эта особенность, написала тогда Настасья, и является гарантом его относительной безопасности, а также снижает всяческие риски до уровня, поддающегося контролю. Его интересует скорее сам процесс, нежели его конечная цель, которой он никогда не достигает. Наверное, это доставляет ему удовольствие. В целом, Гертельсман проявляет стандартную для этой целевой группы симптоматику без каких-либо особых отклонений. Проявление: среднее. Прогноз: стабильный.
И все-таки, Настасья Вокс наблюдала за писателем с тревожным вниманием. Даже легкий порез на подбородке после утреннего бритья или слишком туго затянутый узел галстука заставляли ее быть начеку. И не потому, что она считала Гертельсмана способным совершить какую-то глупость. Наоборот, она слишком хорошо его знала и была уверена, что он сумеет вовремя остановиться, пусть даже и в самый последний момент. Но это не исключало какой-то случайности, которая может произойти в силу внешних обстоятельств, а не по внутреннему убеждению, особенно, если он каким-то образом выйдет из-под ее контроля.
Надо признаться, что Настасья Вокс в некоторой степени хотела уберечь Гертельсмана от его собственной судьбы, взяв на себя ее функции. Однажды судьба уже нанесла ему удар, и Настасье приходилось разгребать его последствия. Или, во всяком случае, ей так казалось.
Она деликатно намекнула Гертельсману, что борода, как она считает, была бы ему к лицу, а также, что он спокойно мог бы обходиться без галстука, который в его возрасте выглядел слишком консервативно. Накануне ночью Настасья долго не могла уснуть, потому что она в принципе нигде не могла спать спокойно, кроме собственной постели. До утра она просидела в кровати, закутавшись в теплое пуховое одеяло и уставившись в экран телевизора, где беззвучно и хаотично одни образы сменялись другими. Иногда ей удавалось задремать, но она тут же вскидывалась с ощущением, что падает вниз. Опустив голову на подушку, она время от времени погружалась в беспокойный сон, но кошмары только усиливались. И тогда ей казалось, что она не спит, а все происходит наяву.
Несмотря на бодрствование, Настасья не слышала, когда Гертельсман вышел из номера. Когда в шесть утра она собралась с силами, чтобы встать и принять душ, за стеной, которая разделяла их комнаты, было тихо. Это показалось ей нормальным. В полвосьмого она вышла из номера и решила по пути в ресторан постучать в дверь писателя и разбудить его на тот случай, если он еще не проснулся. Но Гертельсман на стук не отозвался, тогда она окликнула его, результат был тем же. Настасья решила оставить его в покое. В конце концов, он — взрослый человек, сам может справиться. К тому же завтрак был назначен на восемь, времени было достаточно. Но когда Гертельсман не появился и в полдевятого, она забеспокоилась. Он не отреагировал на звонки с ресепшена и на ее стук в дверь. Тогда Настасья попросила дежурную дать ей ключ от его номера и вместе с горничной они открыли дверь и зашли внутрь.
Гертельсмана в номере не оказалось.
Первое, что им бросилось в глаза, был открытый, но не разобранный чемодан. Постель также не была разобрана, а поверх покрывала была брошена голубая рубашка. Горничная хотела ее аккуратно сложить, но Настасья прикрикнула на нее, чтобы она ни к чему не прикасалась. Затем открыла минибар, взявшись за ручку кончиками пальцев, и, взглянув на прейскурант, установила, что в баре не хватает одной бутылочки виски. Как раз в этот момент появилась издательница. Она приехала за ними, чтобы отвезти их на телевидение, где Гертельсману предстояло интервью, и обеспокоенно спросила, что случилось.
Мисс Вокс посмотрела на нее так, что уже позднее, когда издательница давала показания прибывшим в гостиницу полицейским, она сказала, что Настасья выглядела, как зомби. Именно так и записали в протокол допроса, который потом прочитала инспектор Беловская. Это определение тогда показалось Ванде очень странным, и она даже попыталась себе представить зомбированную агентшу, с которой ей предстояло встретиться.
Однако Настасью Вокс с трудом можно было назвать зомби. Глаза ее смотрели умно и проницательно, в них сквозило любопытство. Ванде Беловской даже показалось, что она не особенно обескуражена исчезновением писателя. Или просто научилась скрывать свои чувства. Во всяком случае, мисс Вокс выглядела немного уставшей, но спокойной и собранной. Ее элегантная внешность показалась Ванде слегка вызывающей. Ей даже стало интересно, что же должно случиться, чтобы в этой стальной броне безупречного самоконтроля могла появиться брешь.
— Я ожидала, что вы приедете быстрее, — произнесла мисс Вокс, поспешив высвободить свою тонкую холодную руку из руки Ванды.
— Очень сожалею, но есть ряд процедурных вопросов, которые нужно было решить, — ответила Ванда, с трудом подбирая слова из своего скудного английского. И хотя она с отличием окончила курсы языка в Полицейской академии, ей сразу стало ясно, что тут они ей вряд ли помогут.
— Правильно ли я понимаю, что вам уже известно, где прячут господина Гертельсмана?
— Даже если нам известно, на данном этапе вас это не касается. Ни в коей мере. Это следственная тайна.
Ванда увидела, как кровь отхлынула от бледного лица литературного агента. Но уже спустя несколько секунд Настасье Вокс удалось овладеть собой. Ванде стало досадно, что она позволила этой нарядной высокомерной выскочке разговаривать с ней так, будто это она ведет допрос, а не Ванда. К тому же, плохое знание языка заставляло ее чувствовать себя неуверенно. Если придется еще раз разговаривать с ней, Ванда попросит Крыстанова. Его английский был на уровне, ведь не напрасно он стажировался в Америке.
— Я хочу задать вам несколько вопросов. Помимо этого, сообщите мне все, что сочтете нужным, что могло бы, по-вашему мнению, помочь следствию.