А что если Гертельсман вообще не является целью похищения? Похитители могли следить за комнатой, ожидая кого-то другого, а тут вдруг появился писатель… Идея показалась ей маловероятной, но ее хотя бы можно проверить.
Она закрыла глаза. Голова была абсолютно пустой. Тишина в комнате угнетала, и Ванде стало не по себе. Интересно, Гертельсман хорошо себя здесь чувствовал? Вряд ли. Иначе он не захотел бы покинуть комнату тогда ночью.
— Я проверил, — раздался голос служащего, и Ванда вздрогнула. — Еще вчера, сразу после досмотра, чемодан был передан даме, которая сопровождала господина Гертельсмана.
«Странно», — подумала Ванда.
Во-первых, никто из ее коллег, в том числе, и она сама, не счел необходимым конфисковать чемодан. Ведь речь шла о похищении, а не об убийстве. А во-вторых, сегодня утром она заметила, что багаж Настасьи Вокс состоял из сумки и маленького чемоданчика, и Ванда вообще ни на секунду не усомнилась в том, что там находится что-то еще, кроме личного багажа Настасьи. Они допустили большую ошибку, хотя Ванда не была уверена, что они могли бы что-то обнаружить в вещах Гертельсмана. Она попросила служащего провести ее в комнату Настасьи. Он, хоть и неохотно, но согласился.
В отличие от комнаты Гертельсмана, комната мисс Вокс еще не была убрана. При этом, если не считать разобранной постели, этот номер имел столь же нежилой вид, как и номер Гертельсмана. Ванда даже допустила, что это некая особенность гостиницы, а не ее постояльцев.
— Вы уверены, что в этой комнате не производили уборку? — спросила она на всякий случай.
— Полностью уверен, — утвердительно ответил служащий. — Номер зарезервирован с завтрашнего дня, поэтому горничные его еще не убирали.
Беловская обвела комнату взглядом, заглянула в ванную, проверила минибар, потом открыла гардероб.
Внутри стоял среднего размера чемодан на колесиках. Он был пуст. Ванда достала его и осмотрела. Конечно, можно отдать его в лабораторию, но по всему видно, что этот чемодан принадлежал Гертельсману. Очевидно, мисс Вокс переложила все его вещи в свою сумку, а его чемодан оставила здесь. Разумеется, это не было незаконным. Но почему такая таинственность?
Ванда взяла чемодан и написала записку, которую собиралась оставить на ресепшене на случай, если кто-то будет его искать. Потом отнесла его в багажник машины и, поскольку до встречи с издательницей оставалось еще полчаса, решила осмотреть парк позади отеля.
Несмотря на то, что после вчерашнего ледяного ветра похолодало, в парке было многолюдно. Вокруг каменных столиков, крышки которых были оформлены как шахматные доски, толпились зеваки. Струи фонтана весело взлетали ввысь, с силой обрушиваясь на обнаженную фигуру девушки в центре сооружения, которая невозмутимо подставляла холодной воде крепкую грудь.
Ванда повертелась возле шахматистов, порасспрашивала, не слыхал ли кто-нибудь что-то необычное в ту ночь, когда похитили Гертельсмана. Большинство из них узнали о случившемся из телевизионных новостей, но наперебой стремились поделиться с Вандой своими гипотезами. Ей даже пришлось довольно бесцеремонно оборвать некоторых, попросив точно отвечать на стандартные вопросы, хотя она отлично сознавала, что они все равно останутся без ответа. И все-таки надеялась что-то узнать, так как была уверена, что в теплую весеннюю ночь в парке кто-то мог что-нибудь видеть или слышать.
Обойдя фонтан, Ванда присела на скамейку. Она попыталась представить себе, что делал Гертельсман в ту ночь. Вот он открывает минибар, выбирает себе маленькую бутылочку виски, сует ее в карман и тихонько выходит из номера. Вряд ли у него была назначена с кем-то встреча, хотя теоретически такая возможность существовала. Наверное, ему просто хотелось немного побыть одному, посидеть в тишине и одиночестве. Ванда уже могла понять, почему он предпочел уединиться в парке вместо того, чтобы остаться в отеле. Швейцар видел, как Гертельсман завернул за угол гостиницы, и, поскольку парк был ближе всего, Ванда подумала, что нобелевский лауреат пришел именно сюда. В то время еще должны быть прохожие, хотя уже и не так много. Возможно, кто-то переходил улицу и с любопытством взглянул на немолодого мужчину, явно иностранца, который отважился выйти на прогулку по темному, несмотря на уличное освещение, ночному городу.
Наверное, он здесь сидел и о чем-то думал. Возможно, обдумывал план будущей книги или просто отдыхал после утомительного дня. Потом встал и куда-то направился, но далеко уйти не смог — за ним уже следили. Может быть, еще с того момента, когда он вышел из отеля. Знал ли он об этом? Почувствовал ли? Вероятно, бандиты были на машине, которую припарковали в какой-то боковой улочке, — разумеется, подальше от гостиницы и от парка. Значит, они чем-то привлекли его и заставили с ними пойти. Похитители не стали бы рисковать и тащить его силком, пусть даже и ночью. Мог ли Гертельсман закричать, и услышал ли его кто-нибудь?
Лицо Гертельсмана, черты которого Ванда уже успела подзабыть после того, как увидела его в новостях на экране телевизора, вновь четко всплыло в сознании. Сейчас она воспринимала его, скорее, как отпечаток на куске ткани. Черты лица были размыты, отчего выражение менялось в зависимости от того, под каким углом смотреть. Нет, он определенно не стал бы кричать при опасности. Из того немногого, что ей было о нем известно, Гертельсман относился скорее к тем, кто будет молчать до конца, — из ложной гордости или просто в силу безразличия к собственной судьбе.
«Есть и такие люди, — сказала себе Ванда. — Им плевать, что с ними может случиться. И это не потому, что они хладнокровны, просто им все надоело. И прежде всего, они сами».
После безуспешной попытки дочитать «Кровавый рассвет» до конца у Ванды сложилось мнение, что Гертельсман принадлежит к числу именно таких людей. Они не оставляют следов, потому что не хотят оставлять. Не пытаются понять смысл собственного существования, потому что уже давно его потеряли. Поэтому поиск таких личностей невероятно труден. А еще сложнее их найти.
Именно так и есть. Гертельсман просто не хочет, чтобы его нашли. Ведь не секрет, что иногда слава надоедает известным писателям, и они решают спрятаться. Но насколько же должна надоесть жизнь, что ты готов молчать в руках у похитителей, которые могут без колебания разорвать тебя на куски, кем бы ты ни был, а потом посылать их по почте близким, пока те не выполнят их требование. А может быть, он просто любит приключения, даже в этом возрасте, и воспринимает все случившееся как какой-то глупый роман, а похитителей считает очаровательными литературными героями, о которых он потом напишет?
Напишет?
В этот миг Ванда очень сомневалась, что Гертельсман еще когда-нибудь что-то напишет.
Только в одном она была уверена: Гертельсман жив. Но нити, которые могут отвести к нему, становятся все тоньше и тоньше. Более того, она их вообще уже не видела и не ощущала. Гертельсман потихоньку исчезал, растворялся, и Ванда ничего не могла сделать.
Она поднялась со скамейки и медленным шагом отправилась в офис издательницы. Уныние, которое охватывало ее в такие минуты, не только лишало способности соображать, но и сковывало все тело, не давая двигаться свободно. Отчаяние все больше овладевало ею, она чувствовала себя бесполезной. Вот уже второй день она пыталась что-то предпринять, но безрезультатно, стало только хуже, а время утекало сквозь пальцы.
«Может быть, я уже не гожусь для этой работы, — подумала она. — Скорее всего, шефы поступили правильно, когда перевели меня в Детскую педагогическую комнату. Но я из ложного честолюбия продолжаю сопротивляться и тем самым постепенно приду к самому большому провалу. Неужели это и вправду может случиться? Или, в конечном итоге, что-то произойдет и спасет меня?»
В голову закралась крамольная мысль: а действительно ли она так уж сильно хочет найти Эдуардо Гертельсмана? И Ванда не смогла ответить на этот вопрос. Ей хотелось быть перед собой честной, но она чувствовала себя растерянной. А когда она начинала себя жалеть, становилось еще хуже.
Неожиданно она почувствовала такой дикий голод, что у нее даже закружилась голова. Желудок свело от боли. Ванда вспомнила, что последние двое суток ничего не ела, если не считать вчерашнего импровизированного ужина. Она решила закурить, чтобы хоть немного заглушить чувство голода, но вспомнила, что еще не купила сигареты. Рядом с офисом издательницы находилась маленькая пекарня с магазином. Уже ни о чем не думая, Ванда буквально ворвалась в магазин, купила себе две баницы и стакан айрана и за пять минут с ними расправилась. Вытерев жирные руки салфеткой, она купила в соседнем магазинчике пачку сигарет и тут же закурила. Только после нескольких затяжек почувствовала, что приходит в себя. После такого молниеносного разрешения проблемы ее загрызла совесть, что она снова пошла по самому легкому и вредному пути. Так она никогда не похудеет и никогда не бросит курить. Но кроме того, ей было стыдно, что вместо того, чтобы день и ночь, забыв о себе, думать о Гертельсмане, она продолжала вести себя глупо, из-за чего от ее последних десяти левов осталось всего два лева тридцать восемь стотинок. К тому же она забыла одолжить денег у Крыстанова.
С этими мыслями Ванда вошла в подъезд, где находился офис издательницы, поднялась на третий этаж и позвонила в дверь. Дверь открыла сама издательница.
У нее был такой вид, словно она сбежала из реанимации. Желтый цвет лица и огромные круги под глазами наводили на мысль о неизлечимой болезни. Во время их вчерашней встречи женщина ужасно не понравилась Ванде, но теперь ей стало ее жалко. Издательница пригласила Ванду в свой кабинет и, не спрашивая, налила ей кофе.
— Какие новости? — вяло спросила она.
— К сожалению, никаких, — ответила Ванда, с удивлением отметив, что отвечает таким же вялым голосом. — Но мы работаем. Сам министр взял дело под свой личный контроль. Все ресурсы задействованы.
— Неужели, — усомнилась издательница и отпила из чашки.