Она повернулась к Ванде спиной и направилась к своей развалюхе. По дороге что-то гневно прокричала маленькому, совсем голому ребенку, который барахтался в мусоре. Ребенок выкрикнул что-то в ответ и неуклюже заковылял к ней на грязных кривых ножках.
Ванда развернулась и пошла туда, откуда пришла. Село уже не казалось ей привлекательным в своем предсмертном ренессансе. Позади гнилой прелести разрухи проглядывал совсем иной микромир. Он напоминал полный гноя нарыв, который был готов прорваться в любую минуту. И это, если случится, никому не принесет облегчения.
Цыганский квартал располагался на горном склоне, и чтобы попасть в него, Ванде пришлось подняться вверх, а теперь предстояло спуститься на равнину. Со склона открывался вид на заброшенный карьер, который был похож на кратер, образовавшийся из-за столкновения с метеоритом или из-за какого-то иного природного бедствия. Трудно было себе представить, что кому-нибудь в здравом уме могло прийти в голову вырыть в земле подобную яму, неважно с какой хозяйственной целью. Небольшой запас древесного угля был давным-давно исчерпан, а потому не мог служить оправданием существованию этой ямы. Недалеко от карьера располагалась небольшая каменоломня, которая на фоне кратера выглядела просто игрушечной. Ванда попыталась себе представить, какой была местность в прошлом, до того, как человеческая рука нанесла ей эти уродливые раны, и не смогла. Наверное, сначала были заросли малины, потом уголь, а теперь нет ничего.
Однако внизу, на дне карьера, явно находились люди. Два внедорожника остановились в конце спиралевидной трассы, которая вела из кратера наверх. Но людей видно не было.
«Опять какие-то братки, — подумала Ванда. — Интересно, что они здесь ищут?».
Дорожка, по которой ей пришлось спускаться, вся была изрыта потоками талой воды, стекавшими вниз после таяния снега.
А может быть, последнее, что видел писатель Войнов, прежде чем навсегда покинул этот прекрасный божий мир, и был именно этот карьер.
Солнце несколько подсушило остатки шлака, которым была присыпана дорожка, и ноги Ванды с каждым шагом поднимали маленькие облачка пыли.
Хорошо, что она успела сменить обувь, оставив туфли на каблуках дома. Теперь ей легко шагалось по неудобной дорожке. Скорее всего, никто из стариков, с которыми она познакомилась в корчме, не жил в верхнем квартале, иначе трудно себе представить, как они добираются домой по склону, особенно после того, как пропустят несколько стаканчиков ракии.
Возле внедорожников по-прежнему никто не появился, хотя они и продолжали там стоять.
У одного из дворов нижнего квартала сидела на стуле женщина и вязала. Она взглянула на Ванду и приветливо улыбнулась. Ванде вдруг показалось, что она поджидала именно ее.
Ванда помахала ей рукой и громко крикнула, как это было принято в селе:
— Добрый день!
Женщина кивнула, потом поднялась со стула и жестом пригласила в дом.
Ванда открыла калитку и вошла во двор.
Он оказался ухоженным. Грядки были тщательно вскопаны и издалека пахли свежей землей. Фруктовые деревья выпустили почки, некоторые из них уже зацветали, а среди них группками пышно цвели тюльпаны, нарциссы и колокольчики.
Это был обычный сельский двор с обычным домом, но было видно, что о нем с большой любовью и старанием тщательно заботились.
— Заходите, заходите, — не переставала повторять женщина, идя следом за Вандой по узкой тропинке, вымощенной плиткой.
Ванда протянула ей руку, и, представившись, коротко объяснила, зачем она в селе. Женщина широко улыбнулась, сразу попросив называть ее бабушкой Радкой, а потом сказала:
— Наконец-то увидели в нашем селе полицию, может, теперь вздохнем посвободнее.
Ванда не спросила ее, докучают ли ей цыгане, потому что наперед знала ответ. Вместо этого поинтересовалась, с кем живет женщина.
Оказалось, что бабушка Радка живет одна с тех пор, как ее муж погиб при аварии на шахте. Но не в карьере, а в большой шахте, которая находится в двадцати километрах отсюда. В свое время там работало почти все мужское население села. Многие оставили там здоровье, потеряв кто руку, кто ногу. А некоторые вообще отправились на тот свет.
— Что было, то прошло, — сказала женщина, и Ванда заметила, что ее глаза за стеклами очков покраснели. Потом они пили кофе, и бабушка Радка подробно рассказала ей о внуке, у которого свой бизнес в городе. Женщина так увлеклась, что Ванде пришлось прервать ее, чтобы, в свою очередь, задать вопросы.
Да, старая женщина слышала об убийстве, и ей было очень жалко убитого. Но она его не знала, и в последнее время не замечала в селе ничего необычного. Впрочем, а что можно назвать обычным? Ведь с тех пор, как здесь поселились цыгане…
Ванде вновь пришлось прервать ее, чтобы задать несколько рутинных — то есть бесполезных — вопросов. Наконец, поблагодарив за кофе, Ванда распрощалась.
Нужно обязательно съездить в Перник и поговорить с коллегами, которые расспрашивали жителей Малиново. И для них, и для нее работа здесь еще не закончилась. Кроме того, ей хотелось лично услышать их мнение о происшествии. Ее интересовало не то, что им удалось обнаружить, а скорее, как они оценивают атмосферу в селе. В конце концов, на этом этапе расследования трудно утверждать, что Асен Войнов убит где-то здесь, но есть очень большая вероятность того, что именно так и произошло.
Ванда вернулась в Софию еще засветло. Главное шоссе уже расчистили, и ничто не напоминало о недавней аварии, если не считать того, что с одной стороны придорожное ограждение было здорово помято. И так как движение в сторону Софии не было интенсивным, многие водители гнали, как сумасшедшие, будучи уверенными, что с ними ничего не может случиться. Ванда тоже ехала со скоростью большей, чем обычно, хотя и постоянно напоминала себе, что нужно ее ограничить. Однако ноги сами автоматически перемещались с тормоза на скоростную педаль. Благо, обстановка позволяла, да и не хотелось задерживаться. Кроме того, она не сомневалась, что ей еще не раз придется ехать в эту сторону.
Интересно, до каких пор?
Пока она не обнаружит, что же все-таки случилось.
«Ваша правда или наша?» — спросила ее цыганка.
Ванда отлично поняла, что она имела в виду, но у нее по-прежнему не было ответа. И она не была уверена в том, что когда-либо узнает его, ибо убийство человека — это не ответ. Это огромный вопрос, с которым мы сталкиваемся постоянно, независимо от того, какова статистика раскрываемости и насколько увеличивается число лиц, осужденных за убийство.
Достаточно только одного, чтобы маховик вновь пришел в движение.
При въезде в Софию образовалась пробка, и Ванда использовала вынужденную заминку, чтобы позвонить Крыстанову. Однако его телефон не отвечал. Значит, придется заглянуть на работу, чтобы проверить, не оставил ли он что-нибудь для нее. Хотя, он бы ей позвонил.
Ванда вдруг обратила внимание, что людей на улицах больше, чем обычно, но она тут же вспомнила, что завтра суббота. Это всегда имело значение и для водителей, и для пешеходов, шумными толпами переходящих улицы. Городской ритм давал всем ощущение свободы, заставляя надеяться на то, что они — нормальные люди и имеют право претендовать на большее, чем им полагается.
Наверное, жена Крыстанова наконец-то убедила его пораньше забрать ребенка из детского сада, чтобы вместе куда-то поехать на субботу и воскресенье. На воздух, как любила говорить сама Ванда. Словно София находилась где-то глубоко под землей или в открытом космосе.
Ванде суббота не нужна. Она могла бы обойтись и без воскресенья. В ее личном океане времени не было необходимости в таком количестве островов спасения. Скорее всего, потому, что даже если бы они и были, то оставались бы необитаемыми.
Крыстанов ничего ей не оставил.
Ванда просмотрела почту в мобильном телефоне, прочитав заново все сообщения. С какого-то телефона, очень похожего на ее собственный, ей уже в пятнадцатый раз предлагали увеличить размер мужского члена.
— Непременно, в какой-нибудь другой жизни, — пообещала она кому-то вслух, прежде чем стереть письмо.
Когда, наконец, она добралась до дома, уличные фонари ярко горели, и каштаны радостно нежились в их одноцветном, безжизненном свете.
Ванда распахнула дверь на балкон, вынула Генри из террариума, закурила сигарету и отправилась на кухню, чтобы приготовить ему еду. По пути включила телевизор и услышала, что после новостей гостем студии в политическом комментарии будет Гергинов. Наверное, его спросят и о Гертельсмане, но, скорее всего, очень осторожно, лишь намекнув на то, что проблема все еще остается.
«Вернулся, значит», — подумала Ванда.
Потом сменила канал и выключила звук.
Министр и без того ни во что не ставил местных журналистов. Он их не боялся, потому что давно раскусил, к тому же ведущий этой передачи был его другом.
Ванда вытащила Генри из-под холодильника, куда он снова пытался спрятаться, посадила его обратно в террариум и поставила у него под носом мисочку с едой. Когда ей нечего было делать, она могла часами сидеть перед террариумом, наблюдая за неподвижно распластавшимся на ветке Генри. Тогда ей казалось, что он живет в каком-то другом измерении. Это вдруг напомнило ей, что еще два дня назад она хотела позвонить матери.
Ванда взяла телефон и снова уселась перед террариумом. Игуана медленно жевала пищу.
Ванда набрала нужный номер. Только после шестого звонка на той стороне откликнулись.
— Алло-о-о, — пропел звучный самоуверенный голос матери. Ванда облегченно выдохнула, потому что по тону поняла, что мать чувствует себя хорошо.
Но одновременно с этим немного испугалась — может быть, ожидала услышать голос больной, немощной старухи, нуждающейся в помощи, с которой она, наконец-то, могла бы поговорить на равных. Но сейчас не было смысла даже начинать, потому что Ванда уже знала наперед, что проиграла.
— Алло! — повторила мать. — Кто у телефона?