«Если бы мы не были так похожи друг на друга, — подумала Ванда, — ни один из нас, наверное, ничего бы не раскрыл».
Грусть, вспомнила она. Конечно же, грусть…
И, не задумываясь, по привычке стала записывать в телефоне: цветок, забытый в книге.
— Что? — переспросил Стоев.
На секунду она забыла, что в комнате не одна.
— Извини, просто надо быстро послать сообщение.
Стоев пожал плечами. Столичные коллеги придерживались каких-то своих привычек, которых он не понимал и мог только радоваться, что ему было совсем необязательно их понимать. Да еще эта Беловская с ее странностями… Он нисколько не сомневался, что ему было бы очень непросто, если пришлось бы с ней работать.
Ванда нажала «сохранить», и стихотворение было готово. Написав слово «книга», она снова вспомнила о «Кровавом рассвете» и «Бедняках». Разумеется, она имела в виду совсем иную книгу — не столь безжалостную и тяжелую по отношению к читателю, а такую, которую человек с удовольствием может постоянно перечитывать.
В голове всплыла гипотеза, что Гертельсман стал жертвой какого-то мстительного читателя.
Но что, в таком случае, написал Асен Войнов, чтобы его убили с такой жестокостью?
— Значит, принимаем вариант, что оба случая связаны между собой, — заявила Ванда, чтобы восстановить течение мысли.
Стоев удивленно взглянул на нее:
— Конечно, ведь мы еще вчера решили.
— …что может означать, что похитители Гертельсмана и убийцы Войнова — одни и те же люди. И не будет удивительным, если через день-другой, даже при худшем раскладе, откуда-то возникнет тело нобелевского лауреата, одетое, к примеру, в одежду его болгарского коллеги. Мне кажется, что убийство Войнова практически сводит на нет вероятность того, что Гертельсман еще жив или еще какое-то время будет жив. Единственное, чего я никак не возьму в толк, какая может быть между ними связь.
— Так может, они и знакомы не были. По крайней мере, жена Войнова ничего не знает о таком знакомстве. Да и сам Войнов вроде не уважал современных авторов. Кажется, ему нравились только классики.
— А это может означать, — продолжила Ванда, — что он или не уважал даже собственное творчество, или же считал себя классиком.
Стоев рассмеялся.
— Судя по словам его жены, скорее всего — второе.
— Да я просто попыталась пошутить, — возразила Ванда.
— А вот она нисколько не шутила. Из моего разговора с ней я сделал вывод, что Евдокия Войнова воспринимает мужа как живого классика.
— А ты читал что-нибудь из его вещей?
— Нет.
— Я тоже никогда и ничего. Так что, кто знает, может, он и впрямь настолько хорош, как утверждает его жена. Но это последнее, что нас может волновать в данный момент. К тому же рано или поздно мы об этом узнаем. Важнее понять, кому понадобилось взять его на прицел и почему.
— Его жена считает, что его убили потому, что он был слишком хорошим писателем. Заметь, не хорошим человеком, но хорошим писателем. Он не стеснялся говорить правду, которая для многих была неудобной.
— Например?
— Не знаю. Она не смогла объяснить. Но так или иначе, женщина считает, что ее муж стал жертвой заговора.
— Был хорошим писателем, но не был хорошим человеком… Это она так сказала?
— Почти цитата.
— И каким человеком он был?
Стоев поерзал на стуле и взглянул в окно.
— Да ничего особенного.
— В каком смысле?
— Знаешь, пусть лучше она сама тебе расскажет. И без того я думаю, что будет нелишним тебе самой с ней встретиться.
Ванда тоже так считала, хотя и не могла сказать, что с нетерпением ожидает встречи с Евдокией Войновой.
Люди Стоева, которые расспрашивали жителей Малиново, ничего не смогли обнаружить. Немного позднее, когда Ванда и Стоев пили кофе в ближайшем кафе, чтобы убить время перед встречей с Войновой, Ванда стала расспрашивать коллегу о селе. По сути, ее интересовало так много, что Малиново само по себе превращалось в один огромный вопрос.
— Там ситуация очень сложная, — начал Стоев и уже по его тону Ванда поняла, что вряд ли узнает что-то новое. — Село умирает, жителей почти не осталось. Когда закрыли карьер, Малиново практически сразу вымерло. Верно, оно недалеко от города, но, может быть, именно по этой причине молодежь тут же перебралась сюда, а некоторые уехали еще дальше — в Софию. Я не могу сказать, что какое-то село в районе процветает, но Малиново кончилось за несколько лет. Потом туда пришли цыгане. А точнее, они не сами туда пришли, а их заселили в соответствии с какой-то европейской программой интеграции. Согласно этой программе, их из гетто должны были переселить в новые дома, но в конечном итоге оказалось, что просто составили список пустующих сел и стали их туда переселять. Там, где имелись наследники оставленных домов, им заплатили какую-то символическую сумму, но в большинстве случаев, дома необитаемы, так что нет никакой проблемы кого-то в них поселить. Разумеется, здесь не обошлось без помощи некоторых цыганских организаций, но иначе цыган невозможно сдвинуть с места. Потом соответствующие чиновники и представители цыганских организаций разделили между собой средства, которые удалось сэкономить, а перед Европейской комиссией отчитались, что будут учить цыган развивать сельский туризм. Их сразу же разоблачили, да они и не скрывали. Сейчас ими занимается ОЛАФ[2], ну и что с того. Те деньги давным-давно истрачены, а цыгане так и остались в Малиново. И поскольку там нет работы, нет и сельского туризма, вот они и терроризируют горстку стариков, которым некуда деваться, и они остались там доживать свой век. А мы не можем успеть повсюду, сама знаешь, как это. У многих даже телефона нет, и потому, как только случится какое-то несчастье, они идут к мэру и просят его позвонить. А их мэр… ты же поняла, что собой представляет.
— А как же дорогие авто? Я вчера сама видела два внедорожника на дне рудника, а сегодня черное «ауди» с софийской регистрацией вылетело из одной улочки чуть ли не прямо в открытый космос. Они-то чьи? У меня сложилось впечатление, что местные что-то знают, но не говорят.
— Понятия не имею, — признался Стоев. — Чьи угодно. Мы проверим, но не обещаю, что что-то узнаем…
— Есть там один человек… — задумчиво продолжила Ванда. — Зовут Стоян. Держит магазин и корчму. Я с ним вчера говорила. Мне показалось, что он склонен разговаривать. Но сегодня на работе его нет. Хотелось бы его найти.
— Что-нибудь еще о нем знаешь? Фамилию, возраст? Кто он по профессии?
— Ничего кроме того, что зовут его Стоян и ему около шестидесяти. А одна бабка мне поведала, что они дружки с мэром. То есть мэр разрешил ему открыть и содержать корчму и магазин, а Стоян за это ему платит. Но может быть, это только слух.
— Проверим. — Стоян взглянул на часы. Оставалось еще полчаса до встречи.
— Что-нибудь еще обнаружили в связи с трупом?
— Почти ничего. Я не думаю, что у нас есть шанс найти оружие. Скорее всего, его застрелили где-то в другом месте, а потом подбросили в село. К тому же у меня нет никаких оснований думать, что это произошло в самом Малиново. Но даже если это не так, то где-то поблизости, так как удалось установить, что между смертью Войнова и моментом, когда его оставили, прошло не так уж много времени.
Ванда закурила сигарету, пару раз глубоко затянулась и оставила ее дымиться между пальцами. Дым шел прямо в лицо Стоеву, и он деликатно попытался отодвинуть свой стул в сторону, но толку от этого было мало. А Ванда даже не заметила.
— Ты можешь позвонить приятельнице Войнова и договориться с ней о встрече, пока я буду беседовать с его женой?
Стоев кивнул.
— Разумеется. Только я не думаю, что тебе удастся узнать что-то особенное. — Позавчера она была просто невменяема, и я сомневаюсь, что так быстро смогла прийти в себя, чтобы сообщить что-то осмысленное. Да и вообще могла ли когда-нибудь…
— А что о ней еще известно?
— Зовут Моника Серафимова. Работала кассиршей в театре, где Войнов в свое время подвизался в качестве драматурга. Как я тебе уже сказал, ей тридцать пять лет, в разводе, есть ребенок. В настоящее время работает в культурном отделе мэрии, но я точно не понял, чем она там занимается.
— Красивая? — неожиданно спросила Ванда.
Стоев изумленно посмотрел на нее.
— Откуда я знаю?
— Но ведь ты ее допрашивал…
— Ну и что? Я женат. А почему ты спрашиваешь?
Ванда весело рассмеялась и погасила сигарету.
— Просто так. Проверяю, есть ли у меня все еще хоть какие-то шансы…
Семья Войновых жила в собственном доме. Ванда не помнила, чтобы она когда-либо входила в такой дом с самого детства. Для нее жить в собственном доме, сколь бы бедно он ни выглядел, было недостижимой роскошью, а дом Войновых, хотя был старым, казался ухоженным. Издали было видно, что совсем недавно здесь делали ремонт. Вершиной роскоши, как считала Ванда, был двор со свежескошенной травой и цветочными клумбами, на которых розовые кусты уже выпустили бутоны. Дом был окрашен в белые и желтые тона, и перед ним имелась остекленная веранда.
Ванда нажала на кнопку звонка, и по звуку, который разнесся где-то в глубине, заключила, что дом совсем не такой маленький, каким он ей показался.
Ей пришлось нажимать на кнопку трижды, прежде чем ей открыли. На пороге предстала женщина, которая мало походила на скорбящую вдову провинциального писателя, портрет которой уже успела нарисовать в своем воображении Ванда.
«Нужно с этим завязывать, — тут же сказала себе инспектор Беловская. — Вероятно, я самый никудышный психолог, которого я когда-либо знала».
Евдокия Войнова — высокая, представительная женщина, была значительно моложе своего мужа. На вид ей нельзя было дать больше сорока семи — сорока восьми лет. Белоснежная, гладкая, словно фарфор, кожа заставила Ванду почувствовать жгучую зависть, тем более что на лице не было ни намека на макияж. Ясные зеленые глаза смотрели холодно и жестко, что не совсем вязалось с той трагедией, которую ей только что пришлось пережить. Кроме того, Войнова не была в трауре — на ней было темно-красное платье из легкой шерсти, а на ногах черные туфли без каблуков. Спереди туфли имели вырез, сквозь который виднелись пальцы со свежим маникюром алого цвета. Казалось, что женщина собиралась куда-то, причем место было не совсем случайным.