— Только и всего?
— У нас были близкие отношения. Вероятно, вы это знаете, в противном случае, вы бы сейчас здесь не сидели. Но прежде всего мы были друзьями.
— Расскажите мне поподробнее. У вас бывали ссоры? Он говорил вам, что ему кто-то угрожает? Или у него были проблемы? Враги? Может быть, у него были долги?
— Нет, мы не ссорились. В сущности, мы знакомы лет шесть, но вместе мы три года. То есть, были… Я работала кассиром в одном экспериментальном театре, где он был драматургом. Потом театр прогорел, и я осталась без работы. Вы же понимаете — с ребенком и все такое прочее… Асен нашел мне работу в мэрии. Да что там говорить, он просто устроил меня на работу. Так у нас все и началось. Сначала я пыталась убедить себя, что пошла на это потому, что иного способа отблагодарить его у меня не было. А потом привязалась к нему. Да, мы любили друг друга. Ну и что… А может, любви и не было… Да какое это имеет значение? Он приходил ко мне, потому что чувствовал себя несчастным. Он был, как все мы: ищем что-то, а что — не знаем. Но, по сути, он был иным. Он знал, чего хочет, но также знал, что никогда этого не найдет. Асен пытался найти это в собственном творчестве, но с каждой следующей книгой становилось все хуже и хуже, пока он окончательно не отказался от поисков. Не спрашивайте меня, чего он искал, потому что я не знаю. Часто мне рассказывал, делился своими мыслями, я понимала его, все мне было ясно, пока он говорил, но потом, когда я пыталась объяснить это себе в его отсутствие, у меня ничего не получалось. Я даже мысли свои не могла направить в нужное русло, не говоря уже о словах. Я закончила среднюю школу, причем с приличными оценками, но солгу, если скажу, что у меня остается время для чтения. Хотя в молодости я любила читать, особенно любовные романы. Асен мог своим присутствием, словами, которые он произносил, так тебя завести, так подтолкнуть твое сознание, что ты спокойно преодолевал все барьеры, даже не заметив этого. Это был единственный мужчина в моей жизни, с которым я чувствовала себя интеллигентной, словно и я знала то, что знал он — я могла быть ему ровней. Если бы только он не был таким несчастным. С одной стороны, у него ничего не получалось, он не мог писать, а с другой, та женщина высасывала из него все силы, он не мог свободно вздохнуть, постоянно чувствовал себя как выжатый лимон. Сущий вампир!
— Она очень красива, — вдруг вырвалось у Ванды, и она тут же прикусила губу от злости, что позволила себе это сказать.
«Что это со мной? — спросила она себя. — Значит, я еще не освободилась от ее чар, все еще вижу ее там, на лестнице. И правда, сущий вампир».
Но Моника Серафимова вообще не обратила внимания на ее слова, потому что полностью находилась во власти собственных эмоций. Глаза ее лихорадочно блестели, она рывком еще плотнее закуталась в старую кофту, словно пытаясь себя усмирить.
— Да, красивая, ну и что? Даже если бы она была в сто раз красивее, все равно ничего бы не изменилось. Потому что у нее нет сердца, а только амбиции. Поэтому она постоянно давила на него. Ей хотелось быть женой знаменитого писателя. Хотелось, чтобы он написал книгу о ней. Ей хотелось войти в историю, разделить с ним славу. Вот так-то… И Асен никак не мог вырваться из ее сетей. Что я ему только ни предлагала, он отказывался. Говорил, что она без него пропадет, что она гораздо более ранима, чем кажется на первый взгляд, и прочие глупости. А все дело в том, что он продолжал ее любить. Кроме того, как все мужчины, он был честолюбив. Очень гордился ею, любил демонстрировать ее в обществе. А потом приходил жаловаться. Приходил за тем, чего она не могла ему дать.
— И что же это?
— Секс, разумеется, что же еще.
Моника замолчала, словно обдумывая слова, которые у нее вырвались.
Ванда попыталась представить себе эту худую, дрожащую, жалкую женщину в роли роковой искусительницы и не смогла.
— Вы хотите сказать, что госпожа Войнова…
— Да, именно это я и хочу сказать! — резко ответила Моника, злобно взглянув на Ванду. — Она его к себе не подпускала. Или, по крайней мере, он так утверждал.
— Но почему?
— Откуда я знаю? Может, у нее были другие мужчины… или женщины… Все может быть! Говорила, что не хочет, чтобы он напрасно расходовал свою энергию. Он, по ее словам, должен сосредоточиться только на литературе, только о ней должен думать. Вот такие требования.
— И вы его, выходит, спасали?
— Конечно, спасала. А почему бы и нет?! Что со мной не так?! Кроме того, я его любила!
— Но только что вы сказали, что ваша связь была скорее дружбой?
— Конечно, мы были друзьями. Но я его любила и ради него была готова на все. Как вы не понимаете?
Ванда замолчала. Она действительно не понимала. Вся история начинала походить на бытовую драму, и если бы не важный элемент этой истории — показательное убийство, а также наличие какой-то чужой одежды, она бы сразу отказалась от расследования и попросила шефа передать его кому-то другому.
— Что-нибудь другое — угрозы, проблемы, долги, враги? — спросила Ванда уныло, словно уличный торговец, которому надоело расхваливать свой товар, так как он хорошо знает, что все равно никто ничего не купит.
— Нет. Или я, по крайней мере, ничего такого не знаю. Даже если они и были, мне он о них не говорил.
— Когда вы его видели в последний раз?
— В тот день, когда он пропал. В прошлый вторник.
— В котором часу?
— В обеденный перерыв. Он принес мне деньги, которые обещал.
— Полторы тысячи левов?..
Моника удивленно взглянула на нее и кивнула.
— Он часто давал вам деньги?
— Иногда случалось.
— А для чего они вам понадобились на этот раз?
— Мне нужно было записать сына на курсы английского.
— Я не особенно разбираюсь в ценах курсов английского, но эти, определенно, одни из самых дорогих, о которых мне доводилось слышать в последнее время.
— Вы не понимаете…
Женщина неожиданно схватила Ванду за руку. Пальцы были сухими и холодными, а хватка необыкновенно сильной. Ванда попыталась было освободиться, но Моника вообще не заметила ее попытки, продолжая держать ее за руку. Ванде пришлось бы буквально выдернуть руку, но ей не хотелось действовать грубо, так как это могло еще больше накалить обстановку, что было лишним. Кроме того, Серафимовой могло прийти в голову подать на нее в суд за злоупотребление властью.
— Мне он и вправду был очень дорог, — Моника еле сдерживала слезы. — Мы были очень близки, возможно, потому что были похожи. Двое самых обычных неудачников. Что может сблизить больше этого? Каждому хотелось одного: немного любви и тепла. Единственной разницей было то, что каждый решал эту проблему поодиночке. Но взаимно мы помогали друг другу. Что в этом плохого?
— А его книги?
— Книги? — Женщина пожала плечами. — Он мне рассказывал о них, но я их не читала. Разве это важно?
— А разве нет?
— А если человек, которого любишь, работает в банке, так что ж, прикажете и его банк любить?
«Один ноль в ее пользу, — подумала Ванда. — Жалко, что Евдокия Войнова не услышала этот аргумент, что называется, из первых уст».
— Неужели они вас совсем не интересовали?
— Однажды я попыталась что-то прочесть, но ничего не получилось. Он обиделся и обвинил меня, что я его не понимаю. Мы поругались. На этом мои попытки читать его книги закончились. К тому же я — не читательница, а просто женщина. В отличие от той, другой. Потому что, если бы я была похожа на нее хотя бы только в этом, он бы никогда не пришел ко мне, понимаете? Никогда.
— Значит, вам была нужна только одна половина этого человека. А другая половина?
— Вы что, издеваетесь? Может, это она вас подослала?
Моника отпустила руку Ванды, но продолжала стоять, опершись руками о стол, буравя Ванду ненавидящим взглядом. Она тяжело дышала, изо рта доносился запах ацетона, как бывает у больных диабетом.
— Советую вам вести себя прилично, если хотите, чтобы я не арестовала вас за оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей, — спокойно сказала Беловская.
Позаимствованный у Стоева метод и на этот раз сработал безупречно. Моника отошла от стола и снова уселась на батарею.
«Она похожа на какого-то зверька, — подумалось Ванде. — На маленького обиженного зверька, который вынужден страдать в одиночку, потому что никому нет до него дела».
— Похороны назначены на послезавтра.
— Я знаю, — тихо промолвила женщина. — Она мне сообщила.
— Вот как…
— Она что-то задумала. Собирается превратить дом в музей его имени. Предложила и мне в этом участвовать.
— А вы хотите?
— Не знаю. Всего неделю назад он был у меня, сидел за этим столом, а теперь мы будем его хоронить. Дом принадлежит ей, пусть делает, что хочет. Я все еще не решила, хочу ли помнить его всегда или будет лучше побыстрее забыть.
Ванда протянула руку — ту самую, которую еще недавно остервенело сжимала ее визави, и осторожно потрогала листья герани. С тех пор, как она вошла в кухню, ей все казалось, что листья искусственные, но цветок оказался живой.
— А те деньги, которые Войнов вам приносил, где он их брал?
Моника Серафимова безучастно взглянула на Беловскую.
— Представления не имею. Может, где-то подрабатывал, но, скорее всего, это были ее деньги.
— И вы никогда их не возвращали?
— Даже если бы я этого хотела, мне неоткуда взять. Моей зарплаты ни на что не хватает. Да и суммы были небольшие.
— А вам не было неловко?
— Почему? Мне сам Асен говорил, чтобы я не чувствовала себя неловко. Всегда это повторял, особенно когда был здесь в последний раз. Прежде он никогда не давал мне так много. Я даже попыталась отказаться их брать, потому что полторы тысячи — это большие деньги, и я бы никогда не смогла их вернуть. Но он меня убедил. Сказал, что это его личные деньги. То ли он их сэкономил, то ли еще как-то собрал, так что я могу на этот счет не волноваться. Даже