отя и отшлифованные фразы повести, ничем не напоминали эмоциональную, беспорядочную скоропись рукописи, где каждое слово стремилось оставаться самим собой, как бы не желая быть в одном строю с остальными. Особенно это было заметно там, где буквы полностью сливались, становясь неразличимыми, и конечный результат походил скорее на электрокардиограмму, нежели на человеческий язык.
«Такое впечатление, что кто-то ему диктовал, а он торопился записать, — подумала Ванда. — Кто знает, может быть, именно так и выглядит вдохновение: внезапно обрушивается на тебя, и ты перестаешь существовать».
Она попыталась представить себе Асена Войнова сидящим за пустым столом в своем захламленном кабинете. Представить, как белые листы заполняются буквами, написанными ужасным, но вместе с тем, самоуверенным почерком человека, который даже не подозревает, что обречен и совсем скоро он больше ничего не сможет сказать.
Только в ее представлении у него на голове — черный капюшон.
И слова другие, не его.
Без двадцати минут восемь Ванда оторвалась от рукописи. Несмотря на лупу, глаза сильно болели от напряжения, кроме того, она не заметила, когда за окном стемнело, и потому не сообразила включить лампу.
Ванда достала телефон и набрала номер больницы. Ей долго никто не отвечал, но наконец ответила дежурная сестра. Сначала раздраженно сделала ей замечание за поздний звонок, а потом сообщила, что мать чувствует себя хорошо. Отказавшись дать какую-либо иную информацию, попросила Ванду позвонить завтра утром после восьми часов.
Ванда поняла, что нет смысла рассуждать, что конкретно могла бы означать фраза «Ваша мать чувствует себя хорошо», а потому быстро собрала листки и сунула рукопись в ящик.
Голос Крыстанова в телефоне показался ей слегка напряженным.
— Извини, что я тебя снова беспокою, но мне нужны книги Войнова, которые я тебе вчера дала. Не все, конечно, но по крайней мере две-три.
— Они не у меня.
— Как это так?
— Я забыл тебе сказать что шеф приказал в этом вопросе привлечь профессионала. Я поспрашивал там-тут, немного порылся и пришел к выводу, что мы должны обратиться к одному литературоведу, профессору Черногорову, который слывет большим специалистом. К тому же, он уже на пенсии, и я боялся, что он мне откажет. Даже выписал себе еще несколько фамилий, на всякий случай. Но он, к моему удивлению, заинтересовался, даже обрадовался. Так что две книги Войнова у него. Обещал, что справится быстро и когда будет готов, сразу позвонит. Я дал ему мой и твой телефоны, так что, если позвонит, не удивляйся.
Ванда молчала.
— Алло, ты чего молчишь?
— Я здесь, — ответила она и помолчала еще немного.
— Что случилось?
— Ничего. Просто вдруг почувствовала себя какой-то отстраненной…
— В каком смысле? От чего?
— От расследования, от ваших с шефом отношений, а в последнее время — даже и от собственной жизни…
— У тебя нет для этого никаких оснований, поверь мне. Кроме того, я сказал профессору, что ты — ответственная за литературный аспект расследования, так что говорить с ним будешь ты. Надеюсь, не возражаешь?
— Нет, конечно. Просто я думала, что не стоит слишком углубляться в этом направлении. Все же, мы не сюжет для криминального романа расследуем, а убийство.
По сути, они расследовали нечто гораздо большее, чем просто убийство. Могло оказаться, что они имеют дело с двумя убийствами. Им и раньше приходилось сталкиваться с похищениями. Некоторые группы превратили этот род деятельности в прибыльный бизнес, но то, что случилось с Гертельсманом, было чем-то другим. Обычно похитители, которые работали ради денег, связывались с родственниками жертвы и пытались заставить их заплатить выкуп, не поднимая шума и не вовлекая полицию. В этом же случае они постарались обеспечить широкую огласку своим действиям, что было характерно, скорее, для политических похищений. Кроме того, когда такое случалось с целью выкупа, редко доходило до убийства, потому что злоумышленники не могли ликвидировать свой потенциальный источник прибыли, к тому же они могли задуматься, а стоит ли навешивать на себя еще и убийство — в том случае, если их поймают. Каким бы парадоксальным это ни казалось, но эта группа преступников рассматривала свои действия как инвестицию, и никто не торопился столь легко от нее отказаться. К тому же инвестиция даже в последний момент могла принести прибыль.
Все было вопросом тактики бизнеса. Бывали случаи, когда коллеги Ванды находили подробные вычисления, схожие с теми, которые делают специалисты, чтобы предсказать движение денежных потоков.
Ситуация с политическими похищениями была совсем иной. Иногда это были совсем случайные жертвы, но часто похитители выбирали известную личность, потому что это гарантировало им больше шансов, что их требования будут выполнены. В подобных случаях СМИ быстро забывали о политкорректности и называли похитителей их подлинным именем: террористы.
«Терроризм — это сенсация двадцать первого века», — вдруг вспомнила Ванда.
Это сказал один преподаватель специализированного курса по борьбе с терроризмом, когда тема, по стечению обстоятельств, вдруг снова стала модной. Помнится, тогда ей очень понравилась формулировка: она была краткой, точной и содержала в себе здоровую дозу цинизма.
Однако террористы убивали намного легче, чем обычные похитители, потому что преследовали совсем иные цели. Их не волновали мысли о собственном будущем, например, что с ними будет, если их поймают. Убийство жертвы для них было абсолютно естественным и служило еще одним способом напомнить о себе, привлечь внимание к делу, которому они якобы служили. Чаще всего это были отчаянные головы, ни во что не ставившие собственную жизнь, в силу чего жизнь их жертвы тоже не имела для них никакого значения.
«Одних можно назвать бизнесменами, а других обычными, хотя и крайними, идеалистами, — объяснил им тогда преподаватель. — Они используют одни и те же методы, но на этом их сходство и кончается».
Сейчас, сидя в уже темном кабинете, Ванда терпеливо вспоминала все, что они проходили тогда на курсе, сама себе удивляясь, как много она смогла запомнить.
Похитители Гертельсмана и потенциальные убийцы Войнова продемонстрировали признаки, одинаково присущие обеим категориям. Они потребовали выкуп, но для этого обратились на телевидение. Хладнокровно расправились с жертвой, но убили не заложника, которого похитили. Установили срок, однако бесследно исчезли задолго до того, как этот срок истек.
Что, в сущности, им было нужно? Деньги?
Чем больше она рассуждала на эту тему, тем больше сомневалась в том, что деньги были их главной целью. Безусловно, выкуп тоже был немаловажным, но, может быть, не настолько, как можно было предположить, руководствуясь обычной логикой.
Если только агентство «Вав», издательский консорциум или кто-то из работодателей мисс Настасьи Вокс им уже не заплатили.
Но тогда кому была нужна эта рекламная кампания, которую столь шумно провели похитители? Поднимать шум из-за чего-то, о чем можно тихо договориться, было, по крайней мере, глупо и могло привести к непредсказуемым последствиям.
Эх, если бы можно было узнать, что же произошло в швейцарском агентстве!
Ванда в третий раз за этот вечер набрала Крыстанова.
— А сейчас-то что? Не можешь без меня заснуть?
В первую минуту она даже не поняла, что он шутит, потому что не ожидала такой реакции.
— Сейчас пять минут двенадцатого, поэтому я спрашиваю.
— А я и не знала, что ты так рано ложишься.
— Я еще не лег. Но, слушая тебя, я прихожу к выводу, что и ты еще не собираешься спать.
— Я еще в офисе.
— И что ты там делаешь, если, конечно, не секрет?
— Пытаюсь кое-что для себя прояснить. Например, что происходит в агентстве «Вав»? И не отправил ли случайно прокурор письмо швейцарцам с просьбой о содействии?
— Ты знаешь, случайно отправил, — ответил Крыстанов. — Как и ожидалось, оттуда пришел ответ с вежливым отказом. Видите ли, в настоящий момент у них нет законных оснований официально проверять агентство — телефоны, банковские счета и прочее.
— А неофициально?
— Неофициально они тоже не могут сделать многого. Коллега Отто Бирман, о котором я тебе рассказывал, попытался осторожно покопаться, но у него ничего не получилось. А если в «Вав» почувствуют, что ими кто-то интересуется, а тем более, под них копает, то у этого человека или организации могут быть большие неприятности. Агентство оказалось очень мощным, так что нетрудно догадаться, какие у него адвокаты.
— Да я это предполагала еще с самого начала, — ответила Ванда. — И чем больше об этом думаю, тем больше их подозреваю.
— В чем?
— В том-то все и дело, что точно еще не знаю.
— Если у тебя возникнет какая-то идея, думаю, мы всегда можем рассчитывать на Отто. Но ему нужно предложить что-то конкретное, на что он мог бы опереться.
— Пока что только интуиция, — призналась Ванда.
— Именно этого я и боялся.
Ванда решила больше ему не звонить, по крайней мере, сегодня вечером. Действительно, выглядело несколько странно звонить ему каждые несколько часов только потому, что ей в голову пришла какая-то идея. Кроме того, ей было неприятно, что в своих рассуждениях она не была достаточно уверена и точна. Получалось, что ей необходимо его одобрение.
«Или ты пытаешься ему понравиться», — мысленно подколола она себя.
Вот и еще один день прошел абсолютно бесполезно. По крайней мере, ее ощущение было таким. Утром она обычно просыпалась усталой, но дальше день шел по накатанным рельсам, и она не позволяла себе расслабиться ни на миг. Потом часы начинали стремительно катиться, словно камни в пропасть, запущенные чьей-то сильной рукой, а Ванда летела вслед за ними, из последних сил стараясь остаться целой и невредимой, объясняя это каким-то высшим смыслом, торопясь ответить на вопросы, которые ее вообще не касались, или хотя бы добраться до вечера, когда все пережитое за день наконец обрушивалось вниз, оставляя ее наедине со страхами и призраками ночи. Единственным ее прозрением за последнее время — после того, как ей позвонили из больницы, — было то, что в какой-то день даже самые безотчетные страхи могут сбыться.