Всего за один день, даже за один миг, вся ее оставшаяся жизнь оказалась позади высокой, непреодолимой стены, которую она сейчас пыталась пробить головой.
Выбор между эгоизмом и долгом нельзя было назвать выбором. Это было принуждением, независимо от того, в какую сторону могли наклониться весы. Хотя сомнений — в какую — вообще не было.
Она направилась к машине, продолжая не слышать телефон, звонивший уже в третий раз.
19
Шофер «рено», которое в нее чуть было не врезалось, опустил стекло и обложил ее таким отборным матом, какой ей редко доводилось слышать.
Ванда продолжала сидеть, так и не ответив ему. Ей даже не пришлось притворяться, что она его не слышит или не заметила. Она все слышала, но ничего не сделала, чтобы как-то избегнуть этих словесных помоев. Наверное, она их заслужила, как и все остальное, что с ней случилось.
Не получив ответной реакции, мужчина в «рено», немного сбавил обороты, явно начав терять интерес.
Ванда машинально подумала, уж не увидел ли он случайно маячок за стеклом, а если увидел, то испугался или, наоборот, еще больше разозлился. Наконец он умолк совсем и рванул с места прямо на красный свет, выплеснув тем самым остатки ярости.
Ванда подсекла его случайно — просто не заметила. Она все еще находилась недалеко от больницы. Свернула в первую же улочку и уменьшила скорость. Квартал не был ей знаком, она даже не знала, куда едет. Просто колесила по улочкам, пытаясь успокоиться неизвестно от чего. Ее словно чем-то опоили — она не соображала, что делает, но перестать не могла. Увидев вывеску какого-то кафе, остановила машину и вошла внутрь. Кафе показалось ей чистым и приятным.
Ванда заказала кофе и уселась за маленький круглый столик с пластмассовой крышкой «под мрамор». В голове вертелась мысль, что когда-то давно она должна была принять какое-то решение, но не сделала этого, и теперь право решать у нее навсегда отнято.
Кофе был горьким, но ароматным, и Ванда отодвинула от себя пакетики с сахаром.
Она знала, что теоретически все достижимо. Даже когда решения невыгодны, лучше, если кто-то их принимает вместо тебя. Хорошо знать, что есть какая-то судьба, и постоянно жаловаться на нее. Это даже приятно. Нужно только смириться с мыслью, что с этих пор у тебя нет выбора.
Ладонь еще сохраняла ощущение от сухого, безжизненного прикосновения руки матери.
Сейчас лучше всего было бы позвонить Крыстанову, притвориться больной и вычистить до блеска квартиру матери. Это заняло бы несколько дней, но нужно хотя бы начать.
Ванда отставила кофе, пошла в туалет и долго мыла руки холодной водой, щедро поливая их жидким мылом с ароматом сирени. Вернувшись к столику, ясно услышала, что в сумке звонит телефон. Ванда посмотрела на дисплей и поколебалась еще несколько секунд — номер был ей незнаком.
— Простите, мне нужна инспектор Беловская. Инспектор Ванда Беловская.
— Я вас слушаю.
— Вам звонит профессор Черногоров. Речь идет о книгах Асена Войнова. Я не знаю, чем именно я могу быть вам полезен, но если хотите, мы могли бы поговорить.
— Вы хотите сказать, что вы их все прочитали? Так быстро?
— Нет, конечно. Но большая часть мне была знакома, я читал их раньше. Я также знал и автора, хотя и не близко. Остальные его произведения я полистал вчера вечером и сегодня утром. Разумеется, ничего нового или неожиданного для себя не увидел.
— Когда и куда мне подъехать?
— Если желаете, то можно прямо сейчас. Вы, наверное, знаете, что я на пенсии, так что я дома.
— А можно через час?
— Конечно. Когда вам будет удобно.
Профессор продиктовал ей свой адрес. Оказалось, что он живет неподалеку от матери.
Ванда заплатила за кофе и направилась к машине. Она чувствовала себя лучше — и не только из-за выпитого кофе, но прежде всего, из-за звонка профессора. Он как будто вернул ее к реальности, хотя сегодня утром она окончательно убедилась в том, что то, другое, — тоже реальность.
Ей оставалось только ухватиться за расследование, как утопающий за спасительную соломинку. Работа, конечно, ее не спасет, но она, по крайней мере, не мучила ее, особенно сейчас, когда Ванда избегала всяческого контакта с начальством.
Ванда решила сначала заехать к себе домой, чтобы взять книги Гертельсмана. Потом она проедет через кабинет и заберет последнюю рукопись Войнова. Надо признаться, что она поступила тупо, оставив ее в кабинете, просто не ожидала, что профессор справится с задачей столь быстро.
Генри не обратил на нее никакого внимания, он не привык, чтобы она возвращалась домой в неурочный час. Но Ванда знала, что он ее заметил. Ей всегда становилось не по себе, когда она на него смотрела. С одной стороны, ей хотелось, чтобы вернулись их доверительные, теплые отношения, которые существовали раньше. С другой стороны, с тех пор, как случилось несчастье с матерью, она все чаще и чаще думала о том, что, возможно, очень скоро придется с ним расстаться, потому что мать, как и жена Крыстанова, упала бы в обморок даже при одном взгляде на игуану, не говоря уже о том, что никогда в жизни не согласилась бы держать ее дома.
Но, с другой стороны, как она его увидит, если будет прикована к постели?
Это было бы самым плохим вариантом, но в таком случае Ванда могла бы взять Генри с собой, в квартиру матери, и та никогда о нем не узнает.
Если бы мать могла передвигаться по квартире, пусть даже и не сразу, необходимость в переезде Ванды к ней отпала бы сама собой. Она могла бы навещать ее, если надо, причем каждый день, а жить в своей квартире с игуаной. Но что бы ни случилось в дальнейшем, все-таки возможность не расставаться с Генри существовала.
Эта мысль несколько успокоила Ванду и, несмотря на то, что торопилась, она открыла дверь на балкон, вынула Генри из террариума и пустила его немного размяться. Однако он не выглядел особенно счастливым.
Ванда немного подождала, потом осторожно взяла его в руки и посадила обратно в стеклянный домик. По крайней мере, это останется неизменным.
Ей вдруг стало так хорошо, словно кто-то только что преподнес ей бесценный подарок.
Ей не хотелось, чтобы кто-то на работе ее увидел — ни Крыстанов, ни тем более шеф. Поэтому она припарковалась в самом конце стоянки и быстро проследовала в кабинет, моля Бога, чтобы ее никто не заметил.
К счастью, Явора в кабинете не было, так что Ванда быстро достала рукопись и побежала обратно. И только оказавшись у дома профессора, отправила Крыстанову смс, чтобы он знал, где ее искать.
Это был старый софийский дом, точно такой же, как дом, в котором жила мать, только квартира профессора на четвертом этаже была побольше и походила на библиотеку, которую очень давно никто не приводил в порядок.
Профессор Черногоров встретил Ванду так, словно она была долгожданным гостем, который чуть-чуть задержался. Сам профессор не выглядел очень уж старым, во всяком случае, не отвечал понятию «профессор-пенсионер». Он был одет в джинсы и клетчатый пиджак, а также потрудился надеть туфли.
На его письменном столе уже дымился кофе и стоял поднос с бутербродами, вазочка с печеньем и открытая коробка конфет. Пока Ванда поудобнее устраивалась за столом, он достал откуда-то бутылку коньяка и торжественно произнес:
— Надеюсь, вы мне не откажете. Это армянский коньяк.
Ей даже в голову не пришло отказать ему. Немного коньяка сейчас ей точно не повредит, а чуть больше, возможно, поможет хоть на несколько часов забыть то, что ее мучило.
— Вы так подготовились… — отметила она, отпивая глоток из рюмки. Коньяк был действительно прекрасный. — Зачем, я же к вам по службе.
— Просто я всегда рад, когда приходят гости, особенно дамы. В последнее время это случается, увы, не так часто.
И он подмигнул ей.
Ванде стало смешно, но она тоже подняла рюмку.
— Если позволите, я хочу задать вам вопрос: а как к этому относится ваша жена?
— О, она относится с должным пониманием, — усмехнулся профессор. — Мы давно в разводе, но поддерживаем прекрасные отношения. Она живет этажом ниже. Речь идет о моей третьей жене.
Ванда тоже улыбнулась ему в ответ и взяла с подноса маленький бутерброд с ветчиной.
Профессор Черногоров любезно выждал, пока она прожует, после чего сказал:
— Если вы не против, мы можем приступить к интересующему вас вопросу. Я хочу, чтобы вы знали, что мне очень приятно видеть вас у себя и что вам потребовалась моя помощь. Я уделю вам столько времени, сколько понадобится, но мне бы не хотелось терять ваше время.
Ванда проглотила последний кусок и вытерла руки бумажной салфеткой.
— Я не знаю, что вам сказал мой коллега инспектор Крыстанов, поэтому позволю себе вкратце описать ситуацию, в которой мы сейчас находимся.
«Как я гладко и изысканно говорю, — удивилась она сама себе. — Наверное, это из-за армянского коньяка».
И, чтобы быть уверенной, что разговор пойдет беспрепятственно, она сделала еще один солидный глоток.
— Вы, наверное, слышали о похищении нобелевского лауреата Эдуардо Гертельсмана, которое случилось в Софии в начале прошлой недели?
— Разумеется, — ответил профессор. — Я тоже присутствовал на той встрече в университете. Да-с, поучительно, ничего не скажешь. Хотя, признаться, я был немного разочарован. У меня по его книгам сложилось о нем несколько иное представление. Вживую, так сказать, он показался мне… как бы это поточнее выразиться… неубедительным.
— Значит, вы читали его романы? — обрадовалась Ванда.
— Конечно, — снова улыбнулся профессор. — Ведь это моя работа. К тому же, раньше его книгами зачитывались в бывших соцстранах. Он был достаточно модным писателем. Особенно его «Кровавый рассвет», помнится, наделал много шуму…
— А «Бедняки»?
— Не особенно. Если не ошибаюсь, это один из его последних романов, не так ли?
Ванда кивнула и снова сделала глоток. Она была довольна, что хотя бы жестом может компетентно ответить на вопрос.