— Иди одевайся, — улыбнулся Анатолий. — Я буду в машине.
— Нас ждет машина? Ты был уверен, что я соглашусь?
— Я был уверен, что ты откажешься. А машина ждет меня.
— Ну хорошо. Я сейчас, — Таня поднялась и направилась к лестнице.
Таня и Анатолий расположились на заднем сиденье и словно растворились в темноте. Только изредка вспыхивающая сигарета Анатолия выдавала их присутствие. Некоторое время водитель ехал молча, на небольшой скорости, словно ожидая, что пассажиры что-то скажут, но, не дождавшись, сам подал голос.
— Куда едем-то?
— К Косте? — Анатолий, видимо, решил еще раз уточнить согласие Тани.
— Нет, — ответила она. — Сначала в больницу. В травматологию.
— Зачем? — отчужденно прозвучал вопрос Анатолия.
— Чтобы не наделать глупостей. Чтобы знать, что говорить, о чем говорить не надо, что принимать в расчет, а чем можно пренебречь. Чтобы все знать наверняка и поступать наверняка. Чтобы не предполагать и не строить догадки на пустом месте.
— Боже, боже! — простонал Анатолий. — А я-то, я, дурак старый, все думаю, что имею дело с простаками, учу жить, кривляюсь как идиот… А случилось что-то серьезное, и оказывается, что я и есть самый тупой, самый перепуганный…
— Тебе везло в жизни, — сказала Таня. — Тебе везло. А ты считал, что все достигнутое — результат твоих усилий, твоего таланта, настойчивости… Это не так, Толя. В институте работают друзья твоего отца, они и мне помогли поступить… Конечно, это твоя заслуга, но ведь ты обратился к ним… И в трест, куда тебя направили после института, ты пришел не чужим человеком… Ты еще не сталкивался с настоящими трудностями… А вот когда ты один, когда друзья, если они есть, могут только посочувствовать, а уж никак не помочь, когда можешь надеяться только на себя, а заложить можешь только свою голову…
— Хватит, Таня, — жестко сказал Анатолий. — Я тоже кое-что умею и кое-что делаю.
— Ты меня не понял. Ты прекрасный работник, отлично справляешься со своими обязанностями, у тебя есть и знания, и способности. Ты далеко пойдешь…
— Если не сяду!
— Да, если не сядешь. Скажи, многие твои однокашники занимают должности, сопоставимые с твоей?
— А знаешь… Пожалуй, никто.
— В группе ты был самый способный?
— Ну, так, наверно, сказать нельзя, но и не самый бездарный.
— Толя, пойми меня, я ни в чем не хочу тебя укорять. Ты поступил совершенно правильно, воспользовавшись теми шансами, которые дала тебе жизнь. Глупо было бы пренебрегать ими, становиться в позу… Но в то же время надо трезво смотреть на вещи, на самого себя, на свое положение. Вот и все.
— Ладно, учту. — Анатолий отвернулся к окну.
— Только не обижайся. Ты сам начал этот разговор, сам начал казнить себя за самоуверенность… Я только позволила себе согласиться с тобой, поддержать тебя в этих твоих словах, — улыбнулась Таня обезоруживающе, и Анатолий не мог сдержаться, чтобы не обнять ее в темноте.
— Ох ты и лукава, ох лукава…
— Приехали, — сказал водитель, останавливая машину. — Травматология.
— Я пойду узнаю, — сказал Анатолий, открывая дверцу.
— Сиди! — приказала Таня. — Тебе нельзя. И ты не сможешь.
— Это почему же?
— Потому.
— Неужели я так раскис?
— Маленько есть.
Таня вышла из машины, с силой бросила за собой дверцу, и этот звук прогремел вызывающе громко на всю безлюдную площадь перед больницей. Этим Таня хотела словно придать себе смелости. Она быстро пересекла освещенную часть площади и скрылась в подъезде. Подъезжали машины «скорой помощи», люди в белых халатах выводили, выносили пострадавших и скрывались в непривычно широких дверях. Иногда к машине подкатывали нечто вроде стола на маленьких колесиках, перегружали человека на эту коляску и вкатывали в здание. Анатолий убедился, что печальное происшествие, случившееся с ним, не единственное в эту ночь, жизнь продолжается.
— Что, знакомый сюда попал? — спросил таксист. — Родственник?
— Да, — неохотно ответил Анатолий. — Что-то в этом роде…
— Авария?
— Похоже на то.
— Серьезная?
— Серьезней не бывает.
— Музыка не помешает?
— Включай.
— Идет ваша дама. Что-то не торопится… Видно, неважные дела…
Таня медленно, какой-то странной, осторожной походкой приблизилась к машине. Анатолий предупредительно открыл дверцу, и она села рядом.
— Ну что? — спросил он. — Узнала что-нибудь?
— Его привезли еще живым…
— Ты хочешь сказать, что он…
— Да. Он умер уже здесь.
— А если бы его доставили раньше?
— Я спросила об этом… Хирург пожал плечами… Конечно, сказал, это было бы лучше, поскольку можно было бы попытаться что-то сделать… Но удалось бы… Этого он не знает. Большая потеря крови.
— Значит, все-таки надо было пораньше, — пробормотал Анатолий.
— Конечно, — кивнула Таня, понимая, что Анатолию были бы более приятны другие ее слова, которыми она попыталась бы смягчить его вину, как-то ее обесценить.
— Пораньше, пораньше, пораньше, — прошептал Анатолий. — Как его звали?
— И это узнала, — ответила Таня, но ничего больше не добавила. И лишь когда отъехали, пояснила: — Обычно звали… Инженером работал. Жена его уже там.
И снова мокрая дорога, редкие фонари, пустые, безлюдные улицы.
Водитель осторожно объезжал лужи, послушно останавливался у красных огней светофоров, хотя, кажется, на весь город его машина была единственной. Анатолий и Таня сидели молча. И даже, когда такси остановилось, Таня вышла, не сказав ни слова. Окна в доме были темные, но едва она постучала, тут же вспыхнул свет.
Костя не спал. Он вышел на порог, пропустил ночную гостью в дом, внимательно осмотрел двор и закрыл дверь.
— Не ждал? — спросила Таня.
— Ждал. Ты одна?
— Почему ты спрашиваешь? Разве не видно? За пазухой никого не прячу. Это бы испортило мне фигуру. Чем угостишь?
— Анатолий у тебя был?
— Да, и рассказал о вашем разговоре.
— Это он тебя прислал?
— Просил поговорить с тобой.
— О звездах?
— Нет, о нас всех. О сегодняшней ночи.
— И о том, кому идти в тюрьму, а кому оставаться на свободе?
— И об этом.
— Поговорим. — Костя отошел к плите, включил газ, поставил чайник. Заметив, что Таня стоит в мокрой куртке, помог ей раздеться. — Садись. Правда, я не представляю, что ты можешь сказать нового, после того, как мы тут потолковали с Анатолием.
— Слушай, Костя, какой-то ты самодовольный… Тебе не кажется? От тебя прямо сияние исходит. Такое впечатление, что все вокруг измазались в дерьме, стараются очиститься, а ты остаешься чистым и держишься на расстоянии, а все заискивают перед тобой, суетятся, что-то предлагают, а ты только брезгливо всех оглядываешь, выискивая, кто почище окажется…
— Ты почище, — улыбнулся Костя.
— Спасибо. Но ты ошибаешься. Боюсь, что почище всех выглядит Анатолий.
— Ого! Это уже что-то новое.
— Ничего нового, Костя, ничего нового. Ты осуждал Анатолия за его блуд, меня за легкомыслие, нас обоих за испорченность… Тебе приятно было сознавать, что ты лучше. А сегодняшний наезд еще раз убедил тебя в том, что ты прав, что действительно имел дело с людьми подловатыми, если уж на то пошло. Анатолию светит суд, я… Соучастница, любовница, распутница, не знаю, как ты еще меня называешь…
— Перестань, Таня! Все это твои выдумки. Если хочешь знать, я никогда…
— Продолжай, Костя. Смелее. Ты спросил — хочу ли я знать? Отвечаю — хочу.
— Хорошо… Дело в том… В общем, похоже на то, что я тебя люблю.
— Надо же… Это так мило!
— Тебе смешно? Ты оскорблена, что столь незавидный человек осмелился заговорить…
— Заткнись! Ах, какой ты хороший, какой примерный! И даже не замечаешь своей рабской гордыни! Костя, у тебя не гордость, а гордыня! У тебя не достоинство, а спесь! Носишься со своими разноцветными шариками и все боишься испачкаться. Но неужели, общаясь со столь низменными людьми, ты мог оставаться чистым? Нет, Костя, так не бывает. Мы все повязаны.
— Ну, ты даешь, — проговорил он растерянно, но Таня, кажется, не услышала его.
— Скажите, пожалуйста, он меня любит! Ты хоть раз сказал мне об этом открыто и честно? Нет. Ты потребовал ответа? Нет. Ты таился со своими чувствами, или как ты их там называешь, и осуждал, осуждал, осуждал! Тебя уязвлял ресторан, в который я пошла с Анатолием, необходимость доставлять меня к общежитию, тебя уязвлял Анатолий, заставляя работать после работы, при том, что ты не отказывался. Тебе это было выгодно, Костя, и не надо морочить мне голову, пудрить мозги, вешать лапшу на уши. Не надо говорить, что в этой сверхурочной работе было только злоупотребление твоими трудовыми правами. Анатолий с тобой расплачивался. Тебе сказать, чем он с тобой расплачивался?
— Не надо!
— Хорошо Не буду. Оставим в уме. Не будем вслух произносить о твоих левых рейсах, о том, на сколько каждый день отпускал тебя Анатолий в вольный промысел, как охотно и шустро ты доставлял меня к нему… Минута в минуту! Гостиничный номер, охотничий домик, квартира уехавшего зама… И все это — любовь?!
— Хочешь сказать, что я вел себя глупо?
— Ты вел себя как последний идиот. Ты рад, что Анатолий влип в эту историю, хотя это произошло не без твоей помощи. Во всяком случае, ты был не против.
— Таня, не заговаривайся!
— Зачем ты пошел в ресторан за сигаретами, там, в аэропорту? Зачем послушался его?
— Он попросил меня. Разве…
— Я спрашиваю о другом. Зачем ты пошел? Ведь у тебя в машине три пачки таких же сигарет! Да и я тебе напомнила о них, когда полезла в ящик. Но ты пошел в ресторан, зная наверняка, что когда вернешься, Анатолий будет сидеть за рулем. Ты хотел, чтобы он сел за руль. Хотел, Костя. Поэтому не надо раздувать щеки и выпячивать грудь.
— Ага. Понятно. Значит, то, что я выполнил просьбу своего начальника…
— Костя, это несерьезно. Это дешево. Да, на суде ты можешь так сказать, для кого-то это покажется убедительным, но мы-то, мы здесь, сейчас можем говорить откровеннее?