[24] «маршируй или подыхай», это значит — мало-помалу выпустить из рук судьбу страны, и выпустить безвозвратно. Единственный вопрос, который ставит подобная политика, это вопрос об отсрочке. Это хорошо известно Японии, которая не может больше иметь собственной внешней политики, выбора, альтернативы… Независимость, зависящая от ресурсов, намерений, причуд и платежных средств клиентуры, — это независимость мадам Клод[25]. Строить и развивать промышленный, экономический и социальный каркас Франции в полной зависимости от богатств и нужд Африки или Азии — это капитализм в бреду. Перефразируя Валери, эта «всегдашняя грядущая пустота», наступление которой хотят отсрочить, не будет грядущей вечно. Мы увидим, как французская экономическая реальность плавает в вакууме, пустоте, образовавшейся из-за растущего расхождения между специфически французской ситуацией и социально-промышленной структурой, построенной согласно африканским, азиатским и прочим ситуациям и находящейся в их власти. Разумеется, еще есть несколько лет для возможных манипуляций: контрактов, продажи оружия, ухищрений, — политики маневров и компромиссов во избежание худшего, в стиле Лаваля[26] за вычетом предательства… Я говорю с тобой о «Европе». Ибо, помимо вопроса о помощи и взаимодействии, что является священной человеческой обязанностью для бывших эксплуататоров и спекулянтов, единственная реалистичная и прозорливая политика в отношении третьего мира — это политика, которая осуществлялась бы на основе поддержки двумя геологически привилегированными столпами, коими являются СССР и Соединенные Штаты. Поэтому я говорю, что единственная возможная независимость для Франции и Европы — это «цивилизационная независимость», а она располагается и обсуждается там, где находится, то есть внутри одной и той же стяжательской материалистической цивилизации, которая уравновешивается Соединенными Штатами и Советской Россией как системой противовесов. А политика «Франция — третий мир» или «Европа — третий мир» — это мечта отрубленной головы, которая «вспоминает и оплакивает»… которая вспоминает об империи, о наших «заморских территориях», мечта сокровенная, она еще жива… Повторяю, господин Жискар д’Эстен не нуждается в мыслящих советниках, и из этого я делаю вывод, что правда об операции «Франция — третий мир» или «Европа — третий мир» заключается в том, что он видит ее элементом переговоров с Соединенными Штатами, а не с третьим миром. И он не в состоянии себе представить, что единственный урок, который можно извлечь из истории с нефтью, — это попросить еще… то же самое с ураном, медью, марганцем, со всем сырьем, питающим индустриальное общество. Это как винтовка, нацеленная на нашу «независимость»… Но все продолжают рассуждать, успокаивать себя, поздравлять себя и вести себя так, «как если бы»… Как если бы Франция пользовалась привилегированным, преимущественным правом у развивающихся стран — может быть, такова благодарность бывших эксплуатируемых и униженных? — и как если бы у этих стран не было другого выбора, других альтернатив, как если бы не существовало Соединенных Штатов, СССР, Германии, Японии, Великобритании… Вероятно, именно из-за этого в самый разгар нашей «арабской политики» строительство нефтепровода Суэц — Средиземноморье было доверено американской фирме, в то время как наши банкиры утверждали, что «он у нас в кармане»… Когда вы ввязываетесь в политику, в которой орудуют ножами, то существует угроза, что вы натолкнетесь на ножи подлиннее вашего… Третий мир отсылает Францию к Франции, Францию к Европе, а Европу — к ее двухполюсному миру… Можно спросить у «голлистов», где они за последние два-три года сумели схоронить формулировку «от Атлантики до Урала»?[27] Де Голль был прав, и нужно быть слепцом, чтобы не видеть, с кем он так говорил, к кому обращался по ту сторону и из каких переговоров рассчитывал не быть исключенным… Даже Египет получил Америку, обратившись к СССР, а думать, что Соединенные Штаты и СССР договорятся между собой «за спиной Европы», чтобы ее «нейтрализовать», — это бред, это то же самое, что сказать, будто СССР и Соединенные Штаты одновременно ощущают угрозу своему существованию, исходящую от Западной Европы. «Нейтрализация Европы» могла бы стать, в конце концов, во времена «холодной войны», блокады Берлина той отчаянной ценой, которую какой-нибудь мюнхенский[28] президент Соединенных Штатов замыслил бы заплатить, чтобы избежать ядерного конфликта, но сегодня это предполагало бы, по меньшей мере, наличие энергетически сильной Европы, способной составить конкуренцию Соединенным Штатам и заставить их дрожать так, что Америка была бы готова пожертвовать своими альянсами, базами и своей старшей дочерью, Германией, из страха перед нашей торговой конкуренцией… Это полная чепуха. Но до чего же восхитительна эта политическая птица высокого полета, этот двухглавый орел, одна голова которого упивается простором и мечтой о могуществе наравне с «колоссами», а другая заклинает призраков небытия, паралича и «нейтрализации», несмотря на ядерное оружие, нацеленное во все стороны, от которого «соперник» — или надо говорить «враг»? — никогда не заставлял нас отказаться, когда оно еще находилось на стадии разработки!.. Бедная птица, летучая мышь, которая расправляет одно крыло во всю широту «великих предназначений» и «ударной силы», но другое ее крыло лишь обрубок ущемленности, фобий и неуверенности. В таком кортеже фантазмов греза о независимости «Европа — третий мир» лишь одна из многих… Если бы за нами последовали, то это было бы даже не «девять персонажей в поисках автора»[29], а девять персонажей в поисках комедии… Нужно ли напоминать, что двадцать лет назад, когда мы отказывались покидать Индокитай, вернуть независимость Тунису и Марокко и дать ее Алжиру, мы убеждали наших союзников в том, что для «построения Европы» мы должны преподнести ей в приданое все богатства наших колоний? К этой же хитрости мы и прибегаем сегодня, как если бы территории, которые мы потеряли, которые отвоевали или сумели сохранить свободу, подписали нам пустой бланк, который Франция и «Европа» были бы вольны заполнять, как им заблагорассудится. Эти заморские страны, от которых мы бы таким образом все больше и больше зависели по мере того, как их потребности и ресурсы обуславливали бы нашу жизнь и рост, но которые тем не менее позволяли бы Франции и Европе «держать в своих руках их судьбу», — церебральные выверты, типичные для тех, кто отказывается смотреть в лицо реальности. Ты только послушай того, кого по аналогии, если таковая имеется, с Верховным судом Соединенных Штатов я назову одним из наиболее высоконравственных авторитетов страны — председателя Конституционного совета господина Гастона Палевски. Отмечая идентичность взглядов на европейское строительство у господина Деффера и ЮДР[30], он нам напоминает, что Америка уважает только «сильных». Таким образом, Европа, прочно усевшись на заморских недрах, сможет наконец, объясняет он нам, разговаривать с Америкой на равных… Ни единого слова о СССР в этом видении Европы и мира, ни единого слова у этого приверженца достопамятной «Европы от Атлантики до Урала»… Нет, нужно сопротивляться Америке благодаря единой Европе, «сильной» геологическими богатствами Африки и Азии, которые она неизвестно как себе гарантирует… И господин Палевски называет это «великим предназначением». Просто наваждение какое-то, люди грезят наяву… Европа невозможна без СССР, потому что нет Европы без Соединенных Штатов…
Ф. Б.Однако ты совсем недавно дал интервью в Америке, в котором в весьма… резких выражениях одобрил позицию, занятую господином Жобером на Вашингтонской конференции?[31]
Р. Г. Конечно. Потому что речь шла не об энергии, не о Европе, просто господин Киссинджер хотел показать, кто хозяин. Это была манипуляция, классический «дипломатический маневр» в духе XIX века. Киссинджер добился того, что называется «дипломатической победой». На здоровье. Еще несколько таких побед — и ему ничего не останется, как пустить ко дну французский флот в Мерс-эль-Кебире[32]. Киссинджеру удалось самым неопровержимым образом доказать, что де Голль был прав и нельзя строить Европу без СССР…
Ф. Б.Все же есть Сообщество, которое существует и способствует процветанию своих членов, ведь так?
Р. Г. Да, есть клуб бонвиванов. Это даже лучше, чем Ганзейский союз в Средние века. Налицо бесспорный материальный успех, и он открывает новые перспективы для обогащения, для прибыли и превосходных деловых операций с Соединенными Штатами, СССР и третьим миром. Это нужно только поощрять в общем контексте организации рынков. Но как только заходит разговор о «европейской независимости», все словно забывают, что понятие под названием «Европа» было введено в обиход в 1947–1949 годах как некая идеологическая ценность, способная составить конкуренцию идее коммунизма, некое «нам тоже есть что предложить». Тогда все были заняты поисками наглядной, показной динамики, и «строительство Европы» было поначалу новой диалектической фигурой на шахматной доске холодной войны. Это было задумано и осуществлено из-за «русской угрозы», и Куденхове-Калерги[33], еще один из многочисленных «отцов» Европы, не уставал это провозглашать вплоть до самой смерти, которая случилась два года назад. Эта «европейская идея» во многом была творением Сталина, после блокады Западного Берлина. Вначале она означала «европейскую армию», а обернулась «многонациональными обществами», поскольку экономическое процветание одержало верх над чувством незащищенности. Поначалу это было не желанием перемен, а желанием защититься, а затем — желанием экономической консолидации и укрепления. Это «строительство Европы» вначале опиралось на военный, промышленный и энергетический потенциал Соединенных Штатов, идея посадить его сегодня на природные ресурсы третьего мира, «дабы избежать американского господства» и создать таким образом новое государство, наднациональную державу, внутри которой Франция останется Францией, Германия Германией, Англия Англией, — это из области «куда бы приткнуться», бредовые метания бывших хозяев мира, отчаянная ложь… Есть одна-единственная западная материалистическая цивилизация, которая породила на одном своем конце американский капиталистический материализм, а на другом — материализм советского толка, сращение же их еще не произошло. Этой точкой сращения является Европа. Все остальное — из области душевного томления, «Вишневый сад» Чехова. Или же — вступать в борьбу с материализмом, пытаться дать рождение иной цивилизации, но стремятся, похоже, не к этому… Это самое малое, что можно сказать. Правда заключается в том, что нельзя построить ту Европу, которую пытаются, так сказать, построить, потому что тогда б