отношение к тому, что они делают… Франция — это были человеческие руки, с настоящим чувством осязания, глубины и формы, и за ними стоял народ, а не только демография, «чтобы противостоять Китаю в двухтысячном году» — не так ли, господин Дебре, господин Фуайе?..[39] Мишель Дебре всегда меня удивляет, когда говорит о «нации» применительно к Франции… Время, которое Франция провела как «нация» на шахматной доске истории, ничто по сравнению с историей ее рук и их творений… Франция была образом жизни и мысли, она не была Европой-протезом… Я ретроград? Старик, они вызывают у меня смех. Самый большой прогресс, который когда-либо знало человечество, произошел, когда Средневековье открыло для себя прошлое: оно открыло Античность, Грецию, и именно так оно открыло себе путь в будущее… Вообразить, что за пять тысяч лет труда не был посажен ни один постоянный корень — редкостное скудоумие… Французские руки — это была целая настоящая цивилизация до тех пор, пока к ним не прибавились карманы. Теперь страна состоит из карманов, которые необходимо набивать и расширять, чтобы набивать и расширять еще больше и еще больше… Вот именно это, а не Пентагон, и есть «американское господство». Начиная с того момента, когда мы утратили свое творение, когда мы стали не способны воссоздать его и пойти на жертвы, чтобы попытаться создать другое, в том же человечном духе, начиная с того момента, когда душа стала непрерывно растущим карманом, нужно принять реальность цивилизации, чрезмерно, оскорбительно тоталитарной в своем материализме, к которой мы принадлежим, и открыто там расположиться, не дожидаясь, что нас освободит Танзания или вытащит король Фейсал… В высоких сферах мне ответили, что как раз это «единство цивилизации» и следует открыть внешнему миру, развивающимся странам, но поскольку все индустриальные страны, начиная с Соединенных Штатов и СССР, только это и делают, то как находка, как французское решение, европейское и с «великим предназначением», оно и вправду потрясает своей хитроумностью… Нужно также сказать, что ханжеская ложь о Европе, которой нас пичкают, — это часть давней дымовой традиции, которая должна была бы умереть в 1940 году вместе с заявлениями «дорога к железу окончательно перекрыта»[40] или «мы победим, потому что мы сильнее»[41], вместе с линией Мажино. Но Европа-держава стала последним прибежищем правящих классов — ямкой, куда страус прячет голову, последней попыткой дешевого религиозного искусства. Я не утверждаю, что господин Ширак или господин Деффер в это верят; я говорю, что они искренне считают, что налицо благочестивая ложь, которая не может причинить нам вреда. Она отлично смотрится. Это — церковное утешение для благонамеренных, пребывающих в поиске псевдоуспокаивающих средств, политическая методика, которая отлично зарекомендовала себя: она позволила режиму Виши заполучить чуть ли не всю буржуазию, спекулируя на ее привычке создавать видимость и на ее святых образах. Мы не строим Европу, и это известно, мы занимаемся заклинанием духов в надежде изгнать настоящих демонов. Европеизм без Америки против Америки, без России против России, Европа-держава, Европа без питательной европейской геологии — это последняя рассудочная позиция Камасутры для импотентов, и не забудь, дружище, что это еще и экономическая «независимость» — та, что живет полностью за счет перерабатывающей промышленности на службе у третьего мира… — «независимость» ядерная, военная «по всем направлениям», благодаря урану из Африки и арабской нефти… Ты осознаешь, что это за гарантированное снабжение, со стратегической точки зрения, «по всем направлениям»? Это же значит наплевать на Декарта, Монтеня, Лафонтена, на старые руки Франции, на все, что «разумно», такая вот логика! Прежде хотя бы можно было утешаться, крича: «Все продались!»; но это тоже ханжество и благоглупость: Гамелен[42] был скрупулезно честен… В любом случае сейчас слишком поздно строить прошлое: независимая Европа-держава — анахроничная операция, которая упустила своего Бисмарка. Желание — впрочем, отсутствующее — дать рождение этому новому колоссу — пассеистская затея. Мы не успеем, потому что проблема завтрашнего дня — это конец гигантизма. Грядущие поколения увидят исчезновение колоссов по причине их гигантизма. СССР, Соединенные Штаты, Китай вступили в исторический цикл, когда им очень скоро останется предложить миру только одно: свой распад… Я думаю, это произойдет изнутри и не причинит особого вреда. Тут я полагаюсь на постоянно обновляющуюся молодежь мира, вся моя надежда на нее. Капиталистическая и советская системы уже достигли той стадии, когда единственный вопрос, который они сегодня перед нами ставят, это вопрос о преемственности… Сейчас есть истинная Европа, которая себя ищет, и которая себя ищет там, где она находится, в своих корнях, в своих культурных особенностях, социальные и духовные сообщества, «единицы жизни» в масштабе группы и человека, по мерке рук человеческих; и этот бурлящий дух не будет бесконечно мириться с царством протезов, он не даст себя заключить в рамки бюрократии и концентрационного этатизма, в башни Монпарнас в национальном или европейском масштабе. Мы живем в век демографического и бюрократического расплющивания, когда каждый чувствует себя стертым в порошок, «анонимизированным» до потери личности, и когда человек — молодым французам, молодым европейцам, во всяком случае, это становится очевиднее с каждым днем — ощущает потребность вернуть себе изначальный статус… Только вновь обретая, оберегая национальные и другие особенности, мы сможем укреплять и развивать транснациональную сеть связей, ассоциаций, коммуникации и координации в технически необходимом масштабе для всего сообщества, однако бюрократия будет всегда стремиться к автономности и к политическим манипуляциям посредством своей внутренней технократии Мансхольтского[43] толка. Но организация, какой бы она ни была, никогда не будет Европой. История не дает примера гуманной отчизны, родившейся из концепции или органиграммы. И я закончу, сказав то, что представляется мне очевидным: если бы у нас существовали, как и на уровне наций, так и на уровне человека, психологические, моральные и духовные условия, чтобы «построить Европу», нам бы не нужно было строить Европу, так как это называлось бы братством.
Ф. Б.Какова твоя позиция по отношению к буржуазии?
Р. Г. Она внутри. Я просто пытаюсь держать нос снаружи и принимаю ванны. Я отлично знаю себя в социологическом плане: я либеральный буржуа с гуманитарными устремлениями в стиле «Вандреди», еженедельника 30-х годов, я никогда не изменюсь; и когда ультраправые или ультралевые говорят о «блеющем идеализме» или «блеющем гуманизме», это всегда обо мне. Так что я принадлежу к тем, кого Горький называл «лирическими клоунами, выступающими со своими номерами терпимости и либерализма на арене капиталистического цирка»… Когда «лирические клоуны» выполняют этот номер на арене советского мелкомарксистского цирка, их помещают в психбольницу, ссылают в Сибирь или выгоняют из цирка. В политическом плане я стремлюсь к социализму «с человеческим лицом», тому, что аккумулировал все неудачи, но не перестал указывать единственное направление пути, которое, на мой взгляд, заслуживает того, чтобы по нему идти.
Ф. Б.А де Голль, где он во всем этом?
Р. Г. Де Голль был счастливой эксцентричной выходкой истории, которой Франция отлично сумела воспользоваться.
Ф. Б.Ты меня извини за то, что я не являюсь приверженцем этого культа, но это твое дело… А как получается, что, несмотря на твое стремление к социализму «с человеческим лицом», о котором ты только что поведал, ты всегда отказывался подписывать какие бы то ни было манифесты, петиции?..
Р. Г. Я не составляю петиций, не угрожаю, не марширую, потому что за моей спиной творчество, двадцать томов: оно протестует, участвует в манифестациях, подает петиции, взывает, кричит, показывает и вопит, и это — единственный стоящий вклад, который я могу внести. Мои книги существуют, они говорят, и лучше этого я ничего сделать не могу.
Ф. Б.Я знаю, что несколько дней назад ты вышвырнул за дверь несколько человек, которые пришли попросить тебя подписать протест против грубости полицейских…
Р. Г. Население, которое ежегодно оставляет на дорогах пятнадцать тысяч погибших, не вправе сетовать на грубые действия полицейских. Это тот же «мачизм», те же свиньи, не важно, в форме они или нет… И эти вот мерзавцы, перед тем как подняться ко мне, оставили свою тачку на тротуаре, перегородив вход… Типично. Я не стану затевать тут дискуссию и выяснять, что было сначала — яйцо или курица, но наших полицейских убедили. Им внушили. Когда ты начинаешь ненавидеть какую-то группу, то в конце концов она усваивает это и начинает делать все, чтобы заслужить ненависть, это известный исторический процесс. Об этом уже говорилось: Средневековье объясняло евреям, что они презренны, и в силу этого ему удалось создать евреев без чувства собственного достоинства…
Ф. Б.А коммунизм?
Р. Г. Тут все как надо, спасибо. Они поняли, что капитализм сейчас обеспечивает свое собственное исчезновение и делает это очень успешно. Поэтому они довольствуются тем, что извне подталкивают его в этом направлении при помощи профсоюзов, манипулируют капитализмом, и все идет в точности как они того хотят.
Ф. Б.Если бы они пришли к власти во Франции, что бы ты делал?
Р. Г. Это зависит от того, как бы они к ней пришли и с какой стороны были бы трупы.
Ф. Б.А как писатель?
Р. Г. Думаю, что если бы коммунисты пришли к власти во Франции, проблемы возникли бы главным образом у интеллектуалов-коммунистов… Ромен Гари? Да им было бы на него наплевать. Думаю даже, что они бы позволили мне писать и печататься, чтобы обласкать. Это будет не завтра… Но надо сказать, что буржуазия делает все, чтобы ускорить этот процесс… Послушай-ка вот это… Я занимался судьбой одного студента, негра. Он закончил учебу со всеми возможными дипло