— Ну, как — узнал? — спросил Мухин, внимательно наблюдавший за реакцией Вячеслава.
— Даже не знаю — по-моему, это похоже на мою собственную фотографию, неуверенно предположил Гусев.
— Похоже? Это не просто похоже — это ты и есть!
— Тогда почему, Алексей Иванович, силуэты зданий, машины и, самое главное, лица остальных людей чёткие, а моё — размытое? Здесь не может быть монтажа? — спросил Гусев.
— Исключено! — сразу же возразил Мухин. — Фотографии сделаны при помощи оперативной съёмки. Только съёмка не совсем обычная — цифровая видеокамера вместо двадцати пяти кадров в секунду слышала пятьсот. Но и это ещё не всё первый снимок сделали во время странного и загадочного ограбления банка, второй — вчера вечером возле управления…
— …а последний, — продолжал Мухин, — сделан днём возле банка как раз в то самое время, когда у инкассатора пропала валюта из сумки. Как ты думаешь — что из этого следует?
— Не знаю… Уж не то ли, что я ограбил банк и инкассатора?! постарался изобразить возмущение Гусев.
— Именно это и следует — ты очень точен в своих предположениях, кивнул Мухин. — Точнее, не обязательно ты лично, но твоё присутствие обозначилось ясно. И это ещё не всё — на ручке входных дверей банка остались отпечатки твоих пальцев — мы специально пропитали твои руки и перчатки заранее особым составом. А на ручку двери нанесли порошок-проявитель. В ультрафиолетофом диапазоне чётко просматривается рисунок твоих перчаток. И последнее — в управлении обнаружена крупная сумма валюты, примерно совпадающая с количеством украденной наличности в валютном филиале «Беларусбанка» на Ленина. Как только мы получили снимки, тут же устроили обыск в управлении и не ошиблись, как видишь, в своих предположениях. А после того, как нашли деньги, отправились к тебе. Ты не открывал дверь, а твоя соседка, выглянувшая на шум, сообщила, что ты приехал накануне пьяный. Пришлось сломать дверь. Ты лежал на полу в коридоре. В кармане твоего пальто была обнаружена сотенная купюра. Её номер совпадает с номером одной из купюр, которые вёз инкассатор — номера всех сотенных купюр последнюю неделю записывались по моему приказу. Мы проверили тебя на алкоголь — ты был трезвым. Согласись, что даже половины этих улик достаточно, чтобы понять, что ты напрямую связан с ограблениями. А тут ещё и смерть Барловского. В общем, Вячеслав, положение твоё хуже некуда! А теперь я хочу задать тебе несколько вопросов, если ты не возражаешь?! — Мухин смотрел на Гусева, словно удав на кролика, ожидая, что тот вот-вот поддастся чужой воле.
На этот раз Вячеслав даже и не пытался скрывать своего смятения больше всего его поразили новости о порошке и новых цифровых камерах. Гусев понимал, что его тайна почти раскрыта, но и Мухин чувствовал себя неуверенно, иначе он никогда бы не пошёл ва-банк и не рассказал бы Гусеву и половины того, что только что произнёс.
— Так ты ответишь на наши вопросы? — более настойчиво повторил Мухин.
— Да, конечно. Хотя то, что я сейчас услышал… Мягко говоря, просто дико, — пожал плечами Гусев.
— Тогда начнём. Ты был вчера возле валютного отдела «Беларусбанка»?
— Да.
— Во время ограбления?
— Когда случилось ограбление?
— В половине седьмого.
— Нет, я там был в районе шести. Я действительно дёрнул ручку двери, но не стал входить.
— Что тебе было нужно в банке?
— Я хотел посмотреть курс доллара.
— Почему не вошёл?
— Передумал. Я здорово переживал по поводу Барловского — мне было настолько плохо, что я пошёл в управление.
— Ты был вчера в управлении?
— Нет. На полпути я зашёл в «Шайбу» «Авроры» и там здорово выпил. Затем поймал такси и поехал домой. Что было дальше — не помню. Очнулся здесь, прикованный цепью к кровати.
— Откуда изображение в камере?
— Может, наслоилось более раннее?
— Нет — всё снято как раз во время ограбления.
— Не знаю. Тем более — разве я мог одновременно быть в момент ограбления и в банке, и в управлении? Там ведь тоже моё изображение.
— Откуда тогда эти изображения?
— Я не знаю, Алексей Иванович! Я этого не знаю! Может, какая ошибка, а, может…
— Что «может»? — Мухин внимательно посмотрел на Вячеслава.
— Может и провокация.
— Провокация?
— Во всяком случае, я сижу в одиночке, прикованный наручниками к спинке койки.
— И кто же, по-твоему, автор этой провокации? — Мухин встал с койки и принялся вышагивать взад-вперёд по камере.
— Не знаю. Пока я этого не знаю. У меня в последнее время всё время было ощущение, что что-то не так. Что-то изменилось в моей жизни.
— Что же именно? — вновь подключился к разговору Вишневецкий.
— Я даже не знаю… Это трудно выразить словами, — пожал плечами Гусев.
— А ты попытайся — это в наших общих интересах. Или ты думаешь, что смерть Барловского и кражи сотен тысяч долларов в городе просто так, за красивые глаза сойдут нам с рук?! — нервно спросил Мухин, продолжая шагать по камере.
«Это неплохой знак. Мухин никогда не даёт воли своим чувствам, если перед ним противник или враг. Значит, в глубине души он до конца не уверен в моей виновности, и это обязательно надо использовать», — решил Гусев.
— Я постараюсь, — согласился Вячеслав. — Это началось в середине декабря. В одну из ночей я увидел сон — по небу быстро движется луна, а я стою у окна и смотрю на неё. И это был как бы не совсем сон — я знал, что лежу в своей постели и одновременно… стою у окна. Произошло как бы раздвоение. На следующее утро ощущение раздвоения повторилось — мне показалось, что я сижу за своим столом в кабинете вместе с Романенко и одновременно брожу по городу, причём по городу необычному, как бы замершему и остановившемуся, словно время застыло, а моя душа, покинув телесную оболочку, бродит по улицам. Я, наверное, кажусь вам сумасшедшим?
— Продолжай, Вячеслав — мы тебя внимательно слушаем, — попросил Мухин, пропустив вопрос Гусева мимо ушей.
— Потом словно что-то начало тащить меня назад, в телесную оболочку — я вновь очутился в кабинете и тут же раздался взрыв, — продолжал пояснять Гусев, выбрав старую, хорошо известную и проверенную тактику, когда за основу берутся реальные события, которые дополняются выдуманными и одновременно кое-что из произошедшего, а небольшие, но значимые детали скрываются, что полностью меняет картину случившегося, сохраняя полное правдоподобие рассказа.
Так было гораздо легче не попасться на главном, а небольшие и неминуемые нестыковки частностей всегда можно было списать на неизбежные изъяны памяти.
— Потом такое случалось ещё несколько раз. Например, во время аварии на улице Шмырёва. Я сидел в машине и одновременно другой я вытаскивал всех из кабин. Время для первого я шло обычно, а для второго как бы остановилось. Это очень сложное ощущение. А потом первое я просто исчезло, и я пришёл в себя в стороне от аварии, где до этого находилось второе моё я. Мир тут же ожил и задвигался. То же и с валютным отделом — я одновременно шёл по улице Ленина, перед тем, как напиться в «Шайбе» и вместе с тем как бы оказался возле валютного отдела.
Вишневецкий вопросительно посмотрел на Мухина. Мухин перестал ходить по камере и вновь подсел к Гусеву на край койки:
— А раньше почему об этом никому не рассказывал?
— Меня бы сочли сумасшедшим или больным — в любом случае списали бы из органов. А жить как и на что?! Вот я и надеялся, что всё постепенно придёт в порядок.
— Этой ночью были какие-то видения?
— Нет, Алексей Иванович — спал, как мёртвый и пришёл в себя только в камере.
— Именно — как мёртвый. Ну да ладно — нам пора, — Мухин поднялся, собираясь уходить.
— А я? — спросил Гусев, указывая на цепь: — Я так и буду сидеть здесь, как собака на привязи?! Я же человек! С убийцами и то так не обращаются!
Мухин тут же возразил:
— По-разному обращаются, по-разному… Допустим, ты сказал правду и действительно ты не имеешь отношения к краже валюты или сделал это неосознанно, а смерть Барловского случайна, но… Твои слова к делу не подошьёшь, так что пока тебе придётся посидеть здесь.
— Тогда почему на цепи? Почему нельзя просто так запереть в камере? Я что, по-вашему — сквозь стены прохожу?! В таком случае и через цепь пройду!
Ничего не ответив, Мухин пошёл к выходу, где его уже поджидал Вишневецкий. Перед тем, как выйти, Мухин обвёл взглядом камеру, зачем-то постучал костяшками пальцев по стене и на прощание обронил гораздо более мягким тоном:
— Мы будем думать, как поступить. А пока, чтобы наручники не резали, сделаем на руку повязку.
— И на том спасибо, — ответил Гусев и, едва входная дверь захлопнулась, зло выругался.
«Во всяком случае, даже если они мне и не поверили, то засомневались наверняка. Да, вляпался я с этими новыми камерами и порошком, если только они не блефуют. Впрочем, похоже, что не блефуют — снимки по виду настоящие. Но даже эта злополучная сотня долларов, найденные деньги в управлении, мои фотографии и следы перчаток на дверях в валютном отделе не являются прямыми доказательствами моей вины. Всё это, как минимум, противоречит обыденному здравому смыслу, а революцию в науке из-за одного моего случая делать никто не решиться. И Мухин, и Вишневецкий, и даже те, кто в Минске, хорошо это понимают. Тогда что? Процесса в обычном понимании этого слова не будет меня станут изучать и, как личность и человек я просто-напросто исчезну. О Гале тоже можно будет позабыть. Обмануть их тоже вряд ли удастся. Да и наручники они одели на меня не просто так — бояться, наверное, чтобы я не убежал, замедлив время, когда по какой-либо причине откроется дверь. Хотя с таким же успехом они могут действовать по шлюзовой системе и отпирать дверь в камере только после того, как плотно закроют дверь, ведущую в мой отсек», — растянувшись на койке, Гусев внимательно изучал взглядом и без того уже хорошо знакомую ему камеру.
Глава двенадцатаяПОБЕГ
— Таким образом, вы считаете замедление времени вполне возможным? спросил Мухин у Фролова, специалиста-ядерщика, в последнее время занимающегося проблемами паранормальных явлений, который накануне специально приехал из Минска вместе с Глашкиным.