Все это делалось неторопливо, тщательно и заняло в общей сложности едва ли не целый час. Наконец последний кубик улегся на место. Берфитт и Урбс одновременно вздохнули с облегчением. Однако, как оказалось, преждевременно.
— Теперь отпирайте вы.
И объяснявший, вынув ключ из запертого уже замка, протянул его Берфитту.
— Но, собственно, я не…
— Так указано. Вы, потом он.
Тренировка заняла еще несколько минут.
— Хорошо, — проговорил, наконец, обучавший. — Если есть вопросы или претензии, я готов выслушать.
Берфитт, проглотив комок, лишь покачал головой. Урбс ответил вслух:
— Нет.
— Подтвердите получение условленного груза в сохранности.
Запустив руку во внутренний карман, он достал плоскую коробочку. Нажал кнопку на ней.
— Приложите пальцы левой руки на отмеченные места.
Берфитт подчинился. Коротко прожужжало.
— Теперь вы.
Урбс проделал ту же операцию.
Сдавший груз человек аккуратно спрятал коробочку в карман.
— Ну, что же еще?.. Желаю удачи. Вряд ли нужно напоминать вам об охране. Если что-нибудь случится, за ваше благополучие я не дам и самого маленького медяка. Счастливо оставаться.
Он вышел из домика первым; не сразу, а сначала выглянув и убедившись в том, что охрана на месте и все благополучно. Кивнул, и шестеро, стоявшие слева, подошли к нему.
— Снимайте остальных, — распорядился он.
Один из шестерых негромко свистнул; вслед за этим из окружающего пространства появилось еще десятка полтора вооруженных молодцев. До сих пор их не было заметно.
— Уходим.
И все они исчезли так же неожиданно, как и появились: без единого звука. Берфитт, Урбс и шестеро охранников еще несколько мгновений стояли молча, словно ожидая, что растаявшие неизвестно где люди в следующий миг появятся снова, но этого не произошло. Тогда Урбс распорядился:
— Охранять Приют по периметру. Появится кто-то посторонний — без промедления уничтожать.
Они с Берфитгом вернулись в контору.
— Ну вот, теперь я почти готов отправиться с легкой душой. Надеюсь на вас, Урбс. В ваших руках теперь наше благосостояние… да не только оно — наши жизни тоже.
И, невольно подражая только что исчезнувшему, спросил:
— Все ясно?
И вот они снова оказались у подъезда.
— Я просто идиот, — сказал Милов хмуро. — Надо было предусмотреть что-то подобное…
— Ну, предусмотрел бы, и что? И почему ты не оставил им эти… эти… Ты что, потащишь это… брр… в Москву? Или еще куда-нибудь?
— Нет, конечно. Но хотя бы для себя составлю… протокол осмотра или что-то в этом роде.
— Если дело только в этом… Я сделала описание. Просто так, по привычке. У меня ведь блокнот с собой.
— Ты молодец.
— И что мне за это будет?
— Будет то, что мы сейчас поедем в агентство, и возьмем тебе билет до Кеннеди… Теперь смогу отправить тебя хоть первым классом.
— На это не рассчитывай и не повторяй: обижусь. Да и все равно обижусь: видно, придется мне улетать одной…
— Поглядим, — сказал Милов. — Пока сплошная загадка. А может, и тебе задержаться, а? По-моему, жизнь становится все интереснее… Понимаешь — у меня такое ощущение, что у этого парня за пазухой все время лежал какой-то камень — и вовсе не маленький…
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, хотя бы эти намеки на встречу с кем-то, на обмен сувенирами — тебе не показалось, что за этим что-то кроется?
— Право, не знаю, я не прислушивалась, мне так хотелось поскорее все это закончить…
— Ну ладно, — проговорил Милов со вздохом. — Поживем — увидим, что за всем этим кроется. Но тем больше оснований здесь задержаться, хотя бы ненадолго. Ничего конкретного, согласен, но чую носом…
— Может быть, тебе следовало все же оформить визу?
— Я уже составил представление об их деятельности: мы потеряли бы весь остаток дня. Провожу тебя — тогда, может быть…
— Ну что же — может, ты и прав. А времени у нас и так мало.
Берфитт недовольно сопел носом. Операционная в Приюте Ветеранов ему просто не нравилась. Он привык к другим условиям, в каких приходилось работать, когда он еще был врачом. Тут было тесно и примитивно. Конечно, вернее всего, ничего другого здесь и не требовалось из-за специфического характера оперируемых. Однако врачебное подсознание работало, и он непроизвольно морщился, сам того не замечая. И когда первого оперируемого положили на стол, невольно оглянулся, взглядом разыскивая анестезиолога. Не нашел. Подняв брови, обратился к доктору Курье:
— Что же с наркозом?
— Он сейчас не нужен, доктор. Мы просто…
И Курье помахал одним пальцем. Берфитт понял не сразу.
— А, да, разумеется. Я и забыл… Но это сейчас. А при первой операции? При вживлении стимуляторов?
— Тогда даем наркоз. Но с этим вполне справляется мисс Кальдер.
Берфитт посмотрел на названную. Та лишь улыбнулась и кивнула. Настоящего анестезиолога здесь, естественно, не было, правда, операционная сестра оказалась неожиданно умелой. Инструменты были не самые современные, однако содержались в порядке, вообще определенный порядок у доктора Курье, надо признать, был. Стерилизатор, конечно, дышал на ладан, но это была вина не доктора, а возраста, какого достиг уже этот аппарат. В нормальной клинике его давно выкинули бы на свалку. Но, в конце концов, если что-то и не совсем так, то на век этих пациентов хватит…
Оперируемый уже спал на столе. Берфитт умело — ремесло не забылось — вскрыл грудную клетку, обнажая легкое. Невольно залюбовался, когда рану осушили:
— Прекрасное легкое.
— Совершенно здоровое, — подтвердил Курье.
— Прямо не хочется трогать.
— Я и не собирался.
— А придется.
Доктор Курье покосился на Берфитта:
— Однако, насколько мне известно…
Берфитт не дал ему договорить.
— Не сомневайтесь, доктор. Ну хорошо, начинаем. Вот так: две доли, вы понимаете? Этого вполне достаточно.
Он объяснял, работая.
— Видите? И сюда прекрасно ложится… Ну, назовем это хотя бы… компонент-два. Теперь уплотняем… Готово. И вот таким образом… Однако хочу вас предупредить: работать придется быстро.
— Боюсь, что это просто невозможно. И, в конце концов, я не уверен, имеете ли вы право здесь так командовать.
— Бояться вам нужно другого, доктор. А прав у меня столько, что я могу уволить вас сию минуту, не сходя с места. Что же вы тогда предпримете, хотел бы я знать?
Доктор Курье хорошо знал здешние порядки. Потому и помолчал. Всего насколько секунд. Потом пробормотал:
— Но восстановительный период затянется дольше, чем намечалось.
— Сделайте все, чтобы к сроку они чувствовали себя прилично.
— Наша методика не рассчитана на такие осложнения. Я, право, в растерянности…
— Пока у вас еще нет причин для этого. Зато если вы не сможете вовремя поставить их на ноги, у вас будет повод не только для растерянности, но и для ощущений куда более глубоких!
Берфитт проговорил это как-то лениво, но очень выразительно.
— Этого вы могли бы и не говорить.
— Repetitio est mater studiorum,[6] — усмехнулся Берфитт. — Et persuadendi.[7] Да, кстати…
Он не закончил: дверь отворилась, показался охранник.
— Шеф просит вас срочно, сэр: вам звонят откуда-то издалека.
— Вот как? — искренне удивился Берфитт. — Иду. Заканчивайте, доктор. И сразу принимайтесь за второго. У нас, как я уже говорил, не так много времени, чтобы создавать для себя щадящий режим. А уж для них и подавно.
Как был, в операционном костюме, он поспешил в контору. Взял трубку. Слышно было хорошо, хотя звонили действительно издалека — из Москвы. Он внимательно слушал, почти не отвечая. Лишь под конец проговорил: «Благодарю. Приму к сведению. Конечно, вы могли бы все-таки… Да ладно, ладно. Нет, планы остаются без изменения. Всего».
— Урбс! — сказал он затем, и в голосе его звучало недовольство. — То у вас убегает негр, то скрываются эти постояльцы, а теперь и еще вот… Прямо какая-то полоса невезений, честное слово, чтобы не сказать хуже. Черт знает, о чем они там думают! Только теперь сообщили, что меня высветили в Москве, а тамошние люди, на которых я надеялся почти как на самого себя, не смогли устранить сыщика. И он исчез! Это нехорошо. А вы как полагаете?
— Scheiße,[8] — кратко выразил Урбс свое отношение к происходящему.
— В общем, я с вами согласен. Хотя и не думаю, что вы представляете себе всю сложность обстановки. В Москве без труда установят — скорее всего, уже установили, — куда я улетел. Я сделал это совершенно открыто: не думал, что за мной погонятся и в Россию, я уже давно был, как говорится, на хорошем счету… — Он скорее размышлял вслух, чем разговаривал с собеседником, Урбс, тем не менее, внимательно слушал. — Тут я находился в приятной уверенности, что у меня есть еще самое малое три дня, а может быть, даже четыре, и я успею убедиться, что вы сделаете все, как следует… Важнейшее дело, Урбс. Оказалось же, что я в запасе имею целых двадцать четыре — но, увы, всего лишь часа. Что будем делать, по-вашему?
— Выполнять, — мрачно проговорил Урбс.
— А для этого придется покрутиться. Показать уровень нашего искусства в исполнении фуэте. Не так ли?
— Да, вроде бы, — согласился Урбс, не до конца понявший услышанное.
— Очень хорошо. Думаю, теперь я могу покинуть вас без особой тревоги за будущее нашего дела. Однако прежде чем расстаться, хочу поделиться еще одной идеей; она пришла мне в голову лишь недавно, и я хотел обсудить ее с вами обстоятельно, но, боюсь, на это уже не хватит времени. Так что я вынужден не обсуждать, а просто приказать вам.
— Я внимательно слушаю. Что вы предлагаете сделать?
— Отвлекающий маневр. Пожертвовать небольшим количеством материала, не моего, разумеется, об этом даже и думать вредно — но другого. То есть, теми же тканями, какие вы отправляли до сих пор по старым каналам — в контейнерах.