контрабанды ветераны, разумеется, не везут. Ни с собой, ни на себе…
Берфитт усмехнулся; но только мысленно. Внешне он оставался спокойным, тяжеловесным, едва ли не дремлющим.
Мисс Кальдер прошла досмотр первой. Сумка ее была небольшой и очень легкой. Ее, правда, попросили раскрыть, но ограничились весьма поверхностным осмотром. Выйдя за барьер, она остановилась, повернулась лицом к ветеранам и — могло показаться — решила их сфотографировать. Но как раз в тот миг первая пара тяжело тронулась с места. Самую малость запнувшись перед тем, как разойтись, ветераны направились к двум соседним столам. Одновременно подняли сумки. Одновременно поставили на стол. Мисс Кальдер приблизилась к ним. Что-то объяснила сперва одному таможеннику, потом другому. И сама раскрыла сумки — одну, вторую. «Хорошо действует», — снова подумал Берфитт.
Сумки осмотрели внимательнее, чем у мисс Кальдер; но там, естественно, ничего не нашли — ничего там и не было. И собаки, тренированные, как знал Берфитт, на обнаружение наркотиков, равнодушно прошли мимо.
Тронулась вторая пара…
— Товарищ генерал…
Мерцалов, вместе с Миловым и Докингом, наблюдали за происходившим у таможенников на экране; в зале они не показывались, сидели в милицейских апартаментах.
— Ну, что там еще?
— Новые гости подъехали. Из Тирийского посольства. На дипломатической машине.
— Это неспроста. Смотреть в оба! Если попробуют контактировать с кем-то из прилетевших — слышать, что будет говориться, и все видеть!
Грибовский, не отрывавшийся от экрана, прервал Мерцалова:
— Есть! Есть контакт…
Действительно, уже и на экране было видно, как один из тирийских дипломатов подошел к таможенному барьеру в сопровождении еще одного человека. Обменявшись несколькими словами, предъявил какой-то документ и вошел за барьер.
— Сергей Симонович! Это же…
— Вижу, — ответил Мерцалов мрачно. — Знаю. Вопросы потом.
Дипломат между тем подошел к человеку, замыкавшему колонну ветеранов.
— Это Урбс, — вполголоса, словно боясь быть услышанным, проговорил Милов. — Начальник того Приюта, главный организатор переброски… Ах, черт! Да вы посмотрите…
Восклицание это относилось к действиям Урбса: тот отдал дипломату объемистый картонный ящик, еще не прошедший, естественно, досмотра. После чего тириец направился к другому выходу, которым обычно пользовались люди с дипломатическим иммунитетом.
— Уверен, что это будет обозначено, как дипломатическая почта, — проговорил Докинг, ни к кому в частности не обращаясь.
— Милов! По объему — может там быть тот груз?
— Пожалуй… Пожалуй, да.
— Под самым носом… Сукины дети!
Остановить, обыскать — значило вызвать едва ли не международный конфликт. На это у Мерцалова полномочий не было. И он колебался. Но люди с картонным ящиком еще не успели выйти из зала, как он рещился. Схватил телефонную трубку.
— Седов? Мерцалов. Сейчас из Шереметьева в Москву пойдет машина Тирийского посольства. С дипломатическим номером. Задерживать ее для проверки нет оснований — чревато последствиями. Конечно, если она попадет в какое-то ДТП… тогда уже милиция в своих правах. Ну, скажем, кто-нибудь врубится ей в багажник, деликатно столкнет с дороги… Если, не дай бог, такое случится, у них там такой ящик есть, картонный, фруктового типа — интересно было бы установить, что в нем… Рад, что ты понимаешь. Я тут, в Шереметьеве. В случае чего — звони по нашему номеру.
Он положил трубку.
— Еще не вечер, — пробормотал себе под нос. И уже громче спросил у Милова: — Это что — весь их багаж?
— Весь, — угрюмо ответил тот. — Эти вот сумки — и все. Не считая того ящика. С этим они и в самолет садились.
— А не может быть так, что вы ошиблись в расчетах?
— Все может быть…
Докинг пробормотал — голосом воришки, пойманного с поличным:
— Они действительно не везут с собою ничего. Но может быть — их груз, контейнеры с тканями, был погружен и укрыт в самолете заранее, и выгружать его они будут тоже потом и не здесь — может быть, механики…
— Поищем и там, — сказал Мерцалов.
— Груз заметный: контейнеры с человеческими органами. Они выглядят, как…
— Знаем, как выглядят, — сказал Мерцалов, щеголяя произношением.
— Скандала не будет? — спросил Милов. — Они там в Ксении народ обидчивый.
— Примем меры. Скажем: есть сообщение, что в самолете — бомба. Они рады будут сами показать все на свете.
— Остроумно, — сказал Милов. — Только ничего мы там не найдем.
— Значит, по-твоему, груза все-таки не было?
— Отчего же. Был. Но они только что его выгрузили. На наших глазах.
Докинг только пожал плечами. Мерцалов сделал вид, что ничего не слышал. А может, и слышал, но не понял. Так ему было спокойнее.
Пара белья, еще один — запасной — камуфляжный костюм, резервные солдатские башмаки, сандалии — вот и все, что содержалось в любой из ветеранских дорожных сумок. И ничего сверх: ни сигарет, не говоря уже о бутылке чего-нибудь, укрепляющего дух, ни колоды карт — или, скажем, игральных костей для скрашивания бесконечного инвалидного досуга; ни бритвы или мыльницы, зубной щетки…
Один из таможенников не утерпел, чтобы не поинтересоваться:
— У них что же — и бороды не растут? Хоть бы у одного нашлась бритва.
— Мы их бреем, — охотно ответила мисс Кальдер. — Они сами просто не в состоянии. Вы посмотрите на них внимательно: они ведь и ногами с трудом двигают.
— Да, война… — сочувственно произнес инспектор.
— Вы еще не знаете, что такое африканская война, — ответила мисс Кальдер. — Гражданская. Где нет никаких законов.
Инспектор лишь вздохнул.
— Представляю, каково вам возиться с ними. Это не очень опасно? Все-таки, женщинам всегда труднее, а эти парни у вас какие-то мрачные.
Мисс Кальдер успокоила:
— Нет, они вообще-то очень тихие. Они сейчас скорее растения, чем люди. Живут чисто физиологически.
— Как же вы это выдерживаете?
— Мы должны быть гуманными, — строго сказала мисс Кальдер.
— Да, разумеется. Ну, что же, у вас все в порядке. Желаю успеха.
И таможенник проводил последнюю прошедшую досмотр пару печальным взглядом. За соседним столом в это время закончили досматривать Урбса. У него, разумеется, и бритва была, и зубная щетка. Но ничего такого, что было бы запрещено к ввозу в страну. Были и деньги; но очень немного. Инспектор деликатно не стал спрашивать приезжего по этому поводу, но Урбс объяснил сам:
— У нашего учреждения имеется счет в банке в этом городе. Так что необходимыми средствами мы обеспечены.
— Очень рад, — вежливо сказал таможенник. — А вы не скажете, что это у вас за консервы?
Банка была металлическая, литровая.
— Ананас, ломтиками. Обожаю…
— Да, вкусная вещь. Вы позволите?..
И, не дожидаясь согласия, протянул банку подошедшему чиновнику:
— Просмотри — на всякий случай…
Урбс улыбнулся:
— Собственно, я не собирался есть их сейчас. Но если вы настаиваете…
— Нимало. Съедите, когда будет желание, — ответил таможенник.
«Хорош бы я был, если…» — подумал Урбс.
Банка вновь оказалась на столе. Принесший ее сказал лишь:
— Соответствует.
Целость ее не была нарушена.
— Все в порядке, — проговорил инспектор, ставя штамп.
Надворов приземлился во Внукове. Пересел на заранее вызванный служебный вертолет. И приказал везти в Шереметьево. Глянул на часы и понял, что успеет вовремя.
— Болтуны, — сердито сказал Мерцалов. Они в помещении милиции слышали все эти разговоры до последнего слова. — Тем не менее, ясно: они не везут с собой ни-че-го. Вот так-то, господа хорошие. Так что, Милов, твоя правда: пустой номер. Мне вот только что доложили сообщение по интерполовской сети: где-то в Данзании взяли группу с тканями — в контейнерах. Старым способом перевозили. Так что вряд ли тут будут какие-то сюрпризы.
— Наверное, все увезено тирийцами, — предположил Докинг.
Милов вообще ничего не ответил; могло показаться, что он этих слов вовсе и не слышал. Он смотрел на экран монитора так, словно сейчас показывали самый лихой детектив. А к уху прижимал телефонную трубку: только что ему позвонили от Географа, и теперь внимательно слушал то, что ему объясняли. Потом ответил собеседнику на том конце провода:
— Это там было, я просто не сумел взять — такие были обстоятельства. На животных, да. А другие… видел и держал в руках. И сейчас же позвоню, узнаю результат. Скорее всего, это именно те штуки и есть. Приемные антенны.
Он набрал номер Евы в Штатах. Ему необходима была информация. И через минуту Ева сняла трубку.
— Слушаю. О, это ты, Дан? Как я рада… Где ты? Дома? Прекрасно. Я начала уже волноваться. Все благополучно?
— Об этом потом. Я сейчас на службе. И звоню по делу. Ты помнишь, тогда увезла с собой стимулятор из леса… Я просил тебя показать его специалистам. Ты сделала?
— Ах, ты вот о чем. А я-то подумала…
— Я позвоню тебе сегодня же вечером из дому, тогда поговорим по душам. А сейчас, повторяю, я на работе…
— Понимаю. Хорошо, буду ждать. О той штуке: я показала ее. Это не сердечный стимулятор, а совсем другая конструкция, оказывается. Мне объяснили, что это очень недавняя разработка, совершенно секретная, они не понимают, как она могла туда попасть…
— Об этом еще подумаем. И для чего же она служит?
— Она дает возможность управлять человеком при его отключенном сознании. Или подавленном. При помощи специального генератора определенных частот. Такие генераторы тоже существуют, но на рынке они никогда не появлялись.
— Выходит, появились — на черном рынке. Хорошо, это мне и нужно было знать. Большое тебе спасибо, и — до вечера.
Он положил трубку, жалея, что не было времени поговорить побольше за казенный счет. И снова повернулся к экрану.
А на экране были лишь ветераны; двадцать пар, словно мальчики из детского сада, только, в отличие от детей, смирные и равнодушные ко всему окружающему. Они ритмично и тяжело шагали к выходу. Девушка — впереди. Урбс — сзади. Раз — два. Раз — два…