— Не ожидал, что такое еще возможно, — сквозь зубы процедил Гектор. — Ну ты, посторонись! — и плечом толкнул одного из огнепоклонников, так что тот, шатнувшись, невольно отступил, пятясь, на несколько шагов, рассыпая журналы, кипу которых нес на вытянутых руках.
— Оказывается, возможно, — ответил Милов. — И об этом еще мало кто задумывается всерьез. Чем быстрей мы предупредим, тем лучше.
— Сюда, в этот подъезд, — проговорила Ева едва слышно.
Они подошли. Из дома тащили уже не книги, а книжный шкаф — старинный, резной, черный, одна дверца его все время открывалась, ее со злостью захлопывали, но она снова падала.
— Это не ваш, Ева? — спросил Гектор.
Она медленно качнула головой:
— Нет. У нас все современное, мы ведь здесь недавно…
Люди со шкафом застряли в подъезде, войти было невозможно.
— Гектор, помогите им, — попросил Милов.
— Чтобы я, своими руками?..
— Именно вы, и своими руками: должны же мы попасть внутрь.
Гектор выругался и пошел на помощь тащившим; те были хлипковаты, чего о корреспонденте не сказать было. С его помощью шкаф выволокли, бросили на улицу, стали, усердно пыхтя, разламывать на доски. Гектор вернулся.
— Чувствую себя подонком, — сказал он, снова взяв Еву под руку.
— Зачем, зачем? — снова не проговорила, скорее простонала Ева. Культура же не враг экологии, наоборот, зачем же они все это?
— Очень просто, — сказал в ответ Милов, — уничтожение экологии и есть уничтожение одной из форм культуры, как и истории, как и творчества. Покончив с одним — логически переходят к другому — это естественный процесс: если уж начато уничтожение, оно само собой завершится лишь тогда, когда уничтожено будет все — и сама жизнь.
— Но ведь провозглашается как раз обратное!..
— Когда же вы здесь, в вашем западном парадизе, научитесь понимать, что лозунг — одно, а действие — совсем другое, — с досадой пробормотал Милов.
— Теперь, наверное, уж никогда, — ответил Гектор, — просто не успеем. По-моему, третий этаж, Ева?
— Третий, — подтвердила женщина безразличным голосом. Лифт, естественно, не работал. Милов поднял Еву на руки, сказал Гектору:
— Идите вперед.
На площадке второго этажа двое, один с дубовым листом добровольца, другой в полицейской форме, но без нашивок, преградили им дорогу.
— Кто такие? Здесь живете? — спросил доброволец.
Полицейский молчал, внимательно глядя на Милова. Даниил опустил Еву, помог ей встать на ноги, чувствуя, что сейчас понадобятся свободные руки, тогда полицейский перевел взгляд на обезьяний галстук Милова — всмотрелся внимательно, словно там было написано нечто, потом посмотрел Милову прямо в глаза. Гектор тем временем тихо и зловеще втолковывал добровольцу: «Ты что, сукин сын, не видишь — это мадам Рикс?» — «А на ней не написано, какая она такая мадам», — не без некоторой наглости отвечал тот. Полицейский сдержанным и уверенным голосом произнес: «Пр-ра-пустить!» — «Слушаюсь!» — немедленно ответил доброволец. Полицейский, все еще глядя в глаза Милову, едва уловимо качнул головой, чуть заметно приподнял плечи, Милов же не то чтобы кивнул, но сделал какой-то неуловимый намек на такое движение. После этого он, поддерживая Еву, повел ее наверх. Гектор замыкал шествие.
— Сейчас, — сказала она и стала рыться в сумочке. Потом подняла глаза на Милова. — Наверное, вытащили с кошельком… Господи, я устала, устала, не могу больше… — и заплакала.
Милов смерил взглядом дверь — она была даже на вид массивной, не из тех, какие вышибают плечом или ногой с разбега.
— Ничего, — сказал Милов, — не волнуйтесь, Ева, милая: сейчас все уладим.
Он перегнулся через перила.
— Капитан, — крикнул он вниз, — поднимитесь, пожалуйста, нужна ваша помощь.
Человек в полицейском мундире поднялся по ступенькам.
— Мадам потеряла ключ, — объяснил Милов, — дайте возможность попасть в квартиру.
— Но, господин по…
Милов прервал мгновенно:
— Это моя личная просьба.
Полицейский, не колеблясь более, вынул из кармана черную коробочку с кнопками, повозился с полминуты, открыл дверь — за ней оказалась другая, она тоже отняла несколько секунд.
— Прошу, — сказал он и отступил в сторону. Ева вошла, за ней Гектор, Милов задержался на мгновение.
— Что тут? — спросил он капитана полиции. — Что-то еще можно сделать?
Полицейский покачал головой:
— Мы зашли в тупик, сейчас все порвано, обстановка неясная — пока стараемся уцелеть.
— Желаю, — кратко попрощался Милов, потому что изнутри уже звала Ева: «Дан, ну где же вы там!»
Он вошел, закрыл за собой обе двери.
— На засовы, пожалуйста, — попросила Ева, — вся механика ведь не действует.
Гектор задвинул засовы. Вслед за хозяйкой они вошли в обширную комнату, где она не села, а просто рухнула на широченный диван.
— Сядем, передохнем, — сказал Гектор, — тут мы в безопасности.
Милов кивнул: он знал это лучше Гектора, однако говорить об этом счел излишним: это только его было дело и еще нескольких человек в этой стране (и капитана полиции или бывшего капитана, черт его теперь знал) — и ничьим больше.
— Понимаю, — сказал он, — раз тут живет Рикс, то и охрана выставлена, не так ли?
— Если бы только Рикс! — усмехнулся Гектор. — Там, на втором этаже, где они стоят — сам Мещерски.
— Ах, да, Мещерски, — сказал Милов с понимающим видом, — Ну конечно, как же я сразу не подумал! Кстати, а кто такой этот Мещерски?
Тут они оба расхохотались.
— Нет, Дан, в покер с вами я не сяду, — сказал, посмеявшись, Гектор. — Я, было, и вправду поверил, что вы в курсе всех дел. Мещерски — это тот, кто выступал на площади вслед за Растабеллом. Глава добровольческого движения, председатель партии борьбы за жизнь, и так далее.
— Высоко залез, — сказал Милов. — Судя по фамилии, он мой соотчич? Из эмигрантов, что ли?
— Нет, не думаю, чтобы он был русским — возможно, кто-то из предков, но вообще-то он свой род ведет, по слухам, от каких-то греков или из тех краев, во всяком случае.
— Интересно, — проговорил задумчиво Милов. — Деятель культуры и глава штурмовиков — в одной упряжке?..
— Ну, это до поры до времени, — уверенно молвил Гектор, — Растабелла они сразу же, как только утвердятся у власти, ну, не то чтобы выкинут, но сделают из него — как это у вас, русских, называется — образец…
— Образ, — поправил Милов, — икону, вы это имели в виду?
— Вот-вот, и будут ему поклоняться, но делать-то станут по-своему.
— Ясно, — сказал Милов и встал. — Ева, — позвал он осторожно: женщина лежала с закрытыми глазами и отозвалась лишь на повторное обращение. — Вам что-нибудь нужно?
— Спасибо, Дан, ничего, я просто полежу, только, если можно, снимите с меня ваши туфли — я вам очень благодарна за них, но теперь я уже дома.
Милов осторожно снял с нее туфли.
— Ева, с ногами нужно что-то сделать. Где тут поблизости живет врач?
— Не нужно врача, в ванной откройте аптечку, там есть такая коричневая туба с мазью — это все, что нужно.
Милов не сразу (жилище было обширным) нашел ванную, принес требуемое, выдавил мазь на пальцы, осторожно начал втирать.
— Как приятно, — тихо проговорила Ева, — еще, пожалуйста… и вторую тоже…
Это заняло минут пятнадцать; Гектор тем временем, сперва поглядев на них с иронией, закрыл глаза и, кажется, задремал.
— Я еще полежу немного, — сказала Ева, — а потом чем-нибудь покормлю вас.
Милов и в самом деле почувствовал, что закусить было бы нелишне. Услышав о еде, Гектор мгновенно открыл глаза.
— Кстати, о еде — а где у вас телефон? Серьезный, я имею в виду.
— В его кабинете, — сказала Ева бесцветным голосом. — Из холла по коридору прямо, в самом конце.
— Да не работают телефоны, Гектор, — напомнил Милов. — Тока ведь нет все еще.
— Ну, — сказал Гектор, — правил без исключений не бывает, это-то вам известно?
— Тогда я с вами, — сказал Милов.
Он снова подошел к Еве, погладил ее по голове — она слабо улыбнулась. Гектор уже вышел, чтобы, по журналистской привычке, первым захватить связь.
— Дан, — тихо сказала женщина, — вы меня презираете?
— За что, Ева?
— Ведь Рикс — мой муж, вы знаете… И он во всем этом играет какую-то роль, похоже — немалую. Но я не знала и сейчас не знаю, честное слово…
Милов пожал плечами:
— Ну и что? Почему вы должны стыдиться своего замужества? Я вот тоже был женат, и надеюсь, что вы простите мне это: тогда я ведь не знал вас…
Он ожидал, что она снова улыбнется, но женщина оставалась серьезной.
— Рикс, — повторила она, — он ведь тоже стоял там, на балконе, по соседству с Растабеллом и Мещерски.
Милов присвистнул.
— Но какое отношение он, иностранец, может иметь…
— Я не знаю, как и что, — сказал она, — честное слово, хотя и видела, что у него есть какие-то дела с политиками, но ведь деловому человеку без этого нельзя. Но я не предполагала, клянусь вам…
— Ева, — серьезно сказал Милов, — я тоже клянусь вам, что никогда не стану целоваться с Риксом.
На этот раз она все же подняла уголки губ.
— А со мной?
— Если бы не Гектор поблизости…
— А мне все равно, — сказала она, — хоть бы он даже стоял рядом.
— Я вовсе не настолько близок с ним, — сказал Милов, — чтобы доставлять ему такое удовольствие. Но вас, Ева, я не отдам больше ни Риксу, ни Гектору — никому!
— Хорошо, — сказала она, — я потерплю, я очень терпеливый человек.
— Пойду, попробую позвонить, если это и на самом деле возможно, — сказал Милов, нагнулся и поцеловал ее; поцелуй был долгим.
— Идите, — сказала она, — не то моего терпения не хватит.
Он прошел в кабинет. Гектор сидел за обширным пустым столом. Тихо звучал транзисторный приемник; передача шла на английском. Кроме приемника, здесь были два телефона, стояли телекс, факсмашина, на отдельном столике — персональный компьютер, по стенам — закрытые полки с видеокассетами и дискетками. Гектор нажимал клавиши одного из телефонов. Окна были зашторены, шум улицы сюда не доносился.