– Уверен, они ужасно оскорбятся, – отозвался Тайо. – Но к счастью, сейчас их здесь нет. К тому же… – он немного помолчал, едва заметно качнув головой. – …не то чтобы меня теперь заботило их мнение.
– Что ж, это к лучшему. – Ронин сделал несколько шагов и поставил бутылки на маленький столик посреди комнаты. – Всегда говорил: одному лучше не пить. – Он распрямился и с неизменной улыбкой указал на стол. – Что скажешь, аристократ? Пропустишь со мной по бутылочке? Как знать, может, в последний раз.
Дайсукэ улыбнулся.
– Конечно.
Он вернулся в комнату с веранды и сел у столика, скрестив ноги. Казалось, само время остановило свой бег, пока эти двое попивали саке, говорили о своем путешествии, вспоминая былые опасности и тех, кого они потеряли, и гадали, что ждет их впереди. Суюки чувствовала, что ей пора. Что она присутствует при личной беседе, которая никак ее не касается. Но то ли от любопытства, то ли от тоски она так и не смогла заставить себя улететь. Да и потом, она была призраком, а кому есть дело до того, слушают их мертвецы или нет. Притаившись в уголке, по-прежнему незримая, она наблюдала за аристократом и ронином, которые опустошали бутылки при свете луны, поднимавшейся все выше по небосводу.
– Кажется, всё, – сказал Дайсукэ, когда ронин перевернул бутылку над своим стаканчиком и вниз упало лишь несколько капель. – Может, отправить слугу за добавкой, Окамэ-сан?
– Нет. – Ронин поставил бутылку и с непривычной серьезностью посмотрел на собеседника. – Не хочу сильно хмелеть сегодня, – признался он. – На носу ведь решающий бой. Не хватало еще, чтобы ноги заплетались, а вражеское копье пробило меня насквозь, потому что перед глазами все плывет.
– Да уж, в бою это не поможет, – согласился Дайсукэ. – Хотя я знавал одного учителя-пьянчужку, который мог бы это оспорить.
Ронин хохотнул.
– Знал бы я в юности про таких учителей… Сдается мне, я упустил свое призвание! – со вздохом посетовал он. – Но есть еще одна причина, по которой я решил сегодня остаться трезвым. Я хочу поговорить с тобой, Дайсукэ-сан, так, чтобы это не звучало как пьяные бредни. Вдруг… другой возможности не будет…
Ронин замолк. Он отвел взгляд, а его шея тут же залилась краской. Дайсукэ медленно распрямился и резко посерьезнел. От былой расслабленности не осталось и следа.
– Я… ну, то есть… ох, kuso. – Ронин потер затылок. – Может, и стоило напиться перед таким разговором.
– Тут нечего стыдиться, Окамэ-сан, – тихо заверил его Дайсукэ. – Мы здесь одни. Обещаю: что бы ты ни сказал, я не стану смеяться и издеваться. Я всегда восхищался твоей честностью, пусть порой твои речи непросто было выслушивать. Расскажи, что у тебя на душе. Клянусь, я не стану осуждать.
Ронин снова ругнулся вполголоса.
– Знаешь, из уст какого-нибудь другого аристократа это прозвучало бы заносчиво и снисходительно, но ты – другое дело. – Он фыркнул и покачал головой, но без злости или издевки, скорее смиренно. – Я еще не встречал таких как ты, Тайо-сан. Казалось бы, в тебе есть все черты самурая, которые я раньше так презирал, за одним исключением: ты искренне веришь в идеал Бусидо. В весь кодекс целиком, а не в отдельные пункты, которые были бы тебе на руку, помогали сохранять личную честь.
– Кодекс Бусидо полон противоречий, – серьезно проговорил Дайсукэ. – Как можно быть сострадательным и при этом повиноваться, если твой господин требует жестокости? Как сохранять самообладание, если можно прославиться, перерезав глотки своим врагам? И если честь – это самое главное, почему ее так легко потерять?
– Дайсукэ-сан, – в голосе ронина слышались нотки веселья, но вместе с тем и сильная усталость. – Даже если бы я хотел обсудить с тобой противоречивость идей Бусидо и самураев, для этого я выпил слишком много. Я о другом собрался поговорить.
– О чем же, Окамэ-сан?
– Почему я?
Дайсукэ нахмурился. Было видно, что вопрос искренне его удивил; Суюки же вообще не понимала, о чем говорит ронин.
– В каком это смысле, Окамэ-сан? – спросил Дайсукэ, будто читая ее мысли.
– Ну… – Ронин запустил руку в волосы. Его шея снова покраснела. – Ты же Тайо. И можешь выбрать буквально любого в империи. Сказать по правде, я только за. И если я могу сбросить пар, затеяв драку в какой-нибудь деревне, ты – совсем другое дело. – Окамэ выдержал паузу, сдвинув брови и не сводя глаз с блестящей столешницы. Дайсукэ-сама сидел неподвижно, чуть дыша, точно боялся, что любое движение может разбить вдребезги мир вокруг. Его взгляд был прикован к собеседнику. – Так почему же я? – повторил Окамэ. – Я ронин, грязный пес, а ты – золотой Тайо. Между нами огромная пропасть. Кто же я? Лишь мимолетное увлечение? Парнишка, за которым ты решил приударить, пока родня не видит? Или тебе так наскучила и опостылела придворная жизнь, что ты решил выкинуть что-нибудь дерзкое всем назло?
– Ты… в самом деле так думаешь, Окамэ-сан? – голос Дайсукэ задрожал. – Правда?
Ронин выдохнул, медленно и отчаянно.
– Сам не знаю, – признался он, досадливо взмахнув рукой. – Нет. Пожалуй, нет. Просто… – Ронин уставился на блестящую столешницу и помрачнел, точно собственное отражение вдруг показалось ему ущербным. – Я никогда еще такого не чувствовал, – пробормотал он. – Ни к кому. И уж точно не к какому-то расфуфыренному придворному павлину, воплощению всего, что я ненавижу в самураях. Ты часто говоришь о благородной смерти, Дайсукэ-сан. Будто это игра, цель, к которой ты стремишься. Я же, сколько себя помню, каждый день борюсь за выживание. Не говоря уже о том, что мне бы хотелось, чтобы ты оставался рядом как можно дольше. Да, вот такой я эгоист. Но такова уж природа ронина, бесславного пса. – Он снова вздохнул, на этот раз печально, и поднял глаза на аристократа, который все сидел неподвижно. – Смерти я не боюсь, Дайсукэ-сан, – тихо сказал он. – Но если уж умирать рядом с кем-то… Я бы хотел, чтобы наши чувства были искренними.
Аристократ Тайо еще мгновение сидел не шелохнувшись. Его прекрасное лицо хранило невозмутимость, а взгляд был отсутствующим и непроницаемым. Ронин снова потупился, стал разглядывать свои руки.
Вдруг Дайсукэ поднялся одним изящным движением, в два шага обошел столик, опустился на колени за спиной у ронина, обвил ему шею руками. У того перехватило дыхание. Он закрыл глаза, а аристократ подался вперед, приблизил губы к уху Окамэ.
– Я не стал бы просить умереть вместе со мной первого встречного, Окамэ-сан, – прошептал он. – Ты не просто ронин. Ты верный, отважный, сердобольный, ты – идеал воина, а честности, с которой ты смотришь на мир, позавидовал бы любой самурай. Я был бы счастлив встретить славную смерть рядом с тобой.
– Дайсукэ… – едва слышно прошептал ронин и сжал пальцами руки аристократа. Суюки замерла в углу. Мысли закружили в голове, точно детский волчок, и никак не получалось сосредоточиться ни на одной. Чувства тоже поглотил хаос. – Может, мы не умрем, – хрипло продолжил ронин. – Может, мы все-таки выиграем ту битву.
– Надеюсь, – негромко проговорил в ответ Дайсукэ. – Я сделаю все, что только в моих силах, чтобы помочь Юмеко-сан одержать победу. Генно ждет поражение, а злое Желание не исполнится в нашу эру. Вот только главные герои этой истории – вовсе не мы, Окамэ-сан. Все в руках демона из Клана Тени и девушки-лисы. Только они могут спасти империю и привести нас к победе. – Он улыбнулся уголком рта. – Услышав эти слова, впору отчаяться, но я верю в нашу лисичку. Вспоминаю все, что мы повидали, все опасности, встретившиеся на нашем пути, и снова думаю: должно быть, нам благоволят сами боги. И я счастлив, что удостоился сыграть пускай маленькую, но роль в истории Юмеко.
– Да уж, – согласился ронин и невесело покачал головой. – Безумное выдалось путешествие. Ни на что бы его не променял. Пожалуй, ты прав, Дайсукэ-сан. Кажется… конец уже близок, каким бы он ни был. В этой самой битве за Драконий свиток выживут не все. – Он со вздохом запрокинул голову. – Надеюсь, поэты не понаделают ошибок в моем имени, когда начнут слагать о нас песни. – Он фыркнул. – Ладно, кого я обманываю? Буду счастлив, если меня вообще упомянут.
– Непременно, Окамэ-сан, – заверил его Дайсукэ. – Это будут песни о бесстрашном ронине и отважном аристократе, которые, вопреки всем непреодолимым трудностям и разнице в положении, вышли защищать империю. Вот о чем будут петь, вот о чем станут слагать легенды, Окамэ-сан. Мы обретем бессмертие в людской памяти. А значит, станем неразлучны.
– Пес и павлин, – подытожил ронин и хохотнул. Он поднял руку, запустил пальцы в длинные белые волосы аристократа, притянул его к себе поближе. – Отвратные получатся стишочки. Надеюсь, их кто-нибудь сочинит.
– И я, – тихо ответил аристократ. – А битва уже не за горами. Она с каждым мигом все ближе, но время еще не настало. – Он слегка опустил голову, коснулся губами плеча ронина. Тот судорожно вздохнул. – Посвятим эту ночь настоящему. Саке, воспоминаниям, мыслям о пройденном пути. А если завтра нас заберет Мэйдо, давай сегодня ни о чем не жалеть.
Ронин вздрогнул.
– Ни о чем, значит, а, павлин? – спросил он шепотом.
– Ни о чем.
– Что ж, за славную смерть. – Ронин повернул голову и прильнул к губам Дайсукэ своими. Больше никто не проронил ни слова.
Суюки поспешила прочь. Она пролетела сквозь потолок, поднялась к самым стропилам, пересекла верхние этажи, взмыла над крышей. Над ней раскинулось ночное небо, усыпанное миллионом звезд. За облаками серебряной монетой поблескивала бледная луна. Девушка-призрак зависла над самой высокой крышей, глядя на долину Клана Луны и пытаясь разобраться в чувствах, бурлящих в ее бесплотном теле.
Я любила Дайсукэ-саму. Суюки всегда это понимала. С той самой секунды, когда она чуть не сбила его с ног в Золотом Дворце, девушку пленили его красота, шарм, но главное, доброта. Даже к скромной служанке. Кто-то, наверное, с насмешкой сказал бы, что случайной встречи мало, чтобы полюбить человека всей душой. Но Суюки бы с этим поспорила. Она любила аристократа Тайо, хотя знала, что ее чувства навсегда останутся безответными, понимала, что он видит ее совсем в ином свете и надеяться можно разве что на беглую улыбку. А когда она умерла, ее душа осталась бродить по земле с единственной целью: убедиться, что Дайсукэ-сама в безопасности. Больше всего ей хотелось, чтобы он был счастлив.