Гигантское создание, плачущее у стены, судорожно вздохнуло.
– Ну почему? – простонала кидзё и тихо всхлипнула. – Их обоих больше нет. Нет! Как он мог меня предать? Я теперь одна-одинешенька…
Стоило нам зайти в пещеру, и горький, густой аромат цветов ударил мне в нос, встал в горле комом. Я почувствовал вкус соли и слез. Вдруг стало сложно дышать, будто это я проплакал несколько часов подряд и никак не могу успокоиться. Ощущение было тревожное, незнакомое, я с трудом удержался от громкого вдоха.
А Юмеко вздохнула – едва слышно, судорожно. Кидзё тут же затихла.
Она обернулась и уставилась на нас поверх цветочного ковра. Ее лицо закрывала белая маска – такие носят актеры в театре но – со скорбным выражением: сомкнутые веки, рот приоткрыт в горестном плаче, по одной из фарфоровых щек сбегают рисованные слезы. Над краем маски торчали два черных рога, а на пальцах алели яркие когти почти в фут длиной. Женщина выпрямилась, и я увидел, над чем она так горевала.
У дальней стены в окружении факелов было устроено небольшое деревянное святилище. Его двери были отворены, и за ними в оранжевом свете виднелось несколько предметов: сложенный пояс оби, куколка хина[21] в миниатюрном кимоно и с раскрашенным лицом, амулет омамори, дарующий удачу и защиту. Святилище, поблекшее, серое, источало угрозу и отчаяние, ими пропиталась вся пещера. Черные ирисы гуще всего росли у его основания и тихо шелестели. Великанша-кидзё уставилась на нас.
– Вы кто такие? – проревела она так громко, что цветы задрожали. – Зачем пришли? Хотите мое забрать? – Демоница шагнула вперед, заслонив алтарь своим исполинским телом, и прогрохотала: – Не выйдет! Это мое! И так всегда было!
– Простите, что помешали, – Юмеко сделала полшага вперед и примирительно подняла руки. Голос ее звенел, точно она изо всех сил пыталась не расплакаться. – Пожалуйста, извините. Мы ничего у вас забирать не будем! Просто хотим перебраться через горы.
– Воры! – заголосила кидзё. Ее так и распирало от ярости. Выпрямившись во весь свой ужасающий рост, она злобно взмахнула когтями. – Предатели! Не позволю! Мое! Это все, что у меня осталось!
Я вполголоса ругнулся и выставил меч перед собой. Чудовище заблудилось в собственном мире ярости и горя и совсем нас не слышало.
– Юмеко, назад, – скомандовал я и заслонил ее собой. – С ней бесполезно разговаривать. Она вот-вот нападё…
Кидзё взвыла так, что у меня в жилах застыла кровь, а цветы исступленно закачались. В следующий миг демоница выставила острые когти и точно лавина устремилась на нас.
23. Проклятие кидзё
Юмеко
Страх мгновенно вытеснил беспощадное отчаяние, которое грызло меня изнутри. Чудовище – то ли óни, то ли демоница, то ли еще кто-нибудь – взвыло и бросилось на нас. Оно всё было точно смертоносный вихрь, сотканный из ярости и тоски. Я отшатнулась, а Тацуми с Дайсукэ выскочили вперед, обнажив мечи. Окамэ проворно поднял лук и пустил в демоницу две стрелы. Одна ударила в лоб и отлетела под звон фарфора, зато вторая вонзилась монстру в грудь и глубоко ушла под пышные одежды. Великанша закричала, но этот, казалось бы, смертельный выстрел нисколько ее не замедлил. Она впилась взглядом в воинов, выстроившихся перед ней.
Когда демоница замахнулась на Тацуми и Дайсукэ, они бросились в разные стороны и смогли увернуться от длинных и острых, как серпы, алых когтей. Они синхронно взмахнули мечами и воткнули лезвия в бока демоницы, распоров ткань кимоно и пронзив плоть.
Та взревела от боли и дернулась назад. Вместо крови из-под одежды посыпался пепел – он взвился в воздух, точно стая мух, и осел на цветы удушливым туманом. К горлу тут же подкатил ком, я сильно закашлялась, глаза защипало, а на губах появился соленый привкус слез. Тацуми и Дайсукэ зашатались, морщась и закрывая лица рукавами, а вой демоницы сменился пронзительным воплем.
– Больно! – воскликнула она сквозь всхлипы, разрывая кимоно когтями так легко, будто оно было бумажным. – Боль не проходит! Я больше ее не вынесу! – Новый всхлип – и она опять бросилась на Дайсукэ и Тацуми, обнажив когти. Я тут же упала на колени и сорвала цветок в надежде, что толпа иллюзорных Дайсукэ и Тацуми на время запутает великаншу – тут-то настоящие ее и прикончат, – но стоило ирису отделиться от дна пещеры, и он осыпался пеплом мне на ладонь, а потом обернулся черной пылью.
Истошно завопив, демоница набросилась на Дайсукэ. Аристократу чудом удалось пригнуться и отпрыгнуть в сторону, но великанша успела зацепить его волосы, и несколько светлых прядей, метко рассеченных пополам, упало на землю.
– Злодей! – крикнула ему демоница. – Изверг! А я любила тебя! Я все тебе давала!
Она снова бросилась в атаку и почти схватила Дайсукэ когтями, но тут воздух рассекла стрела и вонзилась ей в шею. Великанша скривилась, пошатнулась, а потом с очередным яростным воплем замахнулась на аристократа когтистой рукой. На этот раз он не отскочил. Лезвие меча сверкнуло, ударило демоницу по рукаву и перерубило запястье. Из раны опять посыпался черный пепел, а великанша нетвердо шагнула назад, заголосив еще истошнее, чем прежде. Потом я уловила краем глаза промельк черноты где-то сбоку – это Тацуми, увернувшись от когтей, подбежал и вонзил Камигороши демонице в шею, под самой маской, и провел лезвием вверх, так, что меч распорол голову надвое. Маска слетела и упала в цветы.
Демоница издала душераздирающий предсмертный вопль, от которого задрожала вся пещера, и рассыпалась черным пеплом. Я зажала нос и рот рукавом. Пыль, пролившаяся сверху темным дождем, окутала все кругом, легла на цветы, попала даже в глаза, и их мучительно защипало. Демоница исчезла, и повисла тишина, нарушаемая только оглушительным стуком сердца, отдающимся в ушах.
Тацуми и Дайсукэ убрали мечи в ножны и кивнули друг другу в знак уважения. Черная пыль успела припорошить и их. Суюки, о которой все на время позабыли, спустилась к нам. Ее глаза на прозрачном лице испуганно округлились, в них читался неподдельный ужас. Она смотрела туда, где мгновение назад стояла кидзё, а теперь висело облако пепла.
– Она… погибла? – шепотом спросила девушка.
Я осторожно отняла рукав от лица.
– Кажется, да, – пробормотала я в ответ. Глаза у меня слезились. – Видимо, об этом меня и предупреждал Кирин, – прошептала я, стирая последнюю слезинку. – О скорбном духе, который прячется на этом острове. Почему же бедняжка никак не могла покинуть этот край? Тацуми-сан?
Тацуми, аристократ и ронин присоединились к нам. Вид у всех был уставший, на лицах темнели пятна сажи, Окамэ стиснул зубы, точно пытался спрятать свои чувства. Даже в позе Дайсукэ, в его мрачно поджатых губах читалось напряжение.
Тацуми потер глаза.
– Не знаю, – признался он. – Я такого прежде не видел. Обычно женщины, которые превращаются в кидзё, состоят из плоти и крови, совсем как живые. Но это точно был дух. Может, это рэйки – демон, который уже умер, но так одержим местью, что не может вернуться в Дзигоку и переродиться.
– Как бы там ни было, этой твари больше нет, – вмешался Окамэ. – Ох и не понравился ты ей, павлин! – добавил он, покосившись на Дайсукэ. – Признавайся, ты, часом, не злил демонов в прошлой жизни?
– Ничего об этом не знаю, – отозвался аристократ. Его голос, всегда такой спокойный, едва заметно дрогнул. Он поморщился, закрыл ладонью глаза. Окамэ взглянул на него с тревогой. – Прошу прощения, – сказал Дайсукэ. – От аромата этих цветов мне сложно сосредоточиться. Боюсь, если мы тут останемся, я скоро начну позорно рыдать. Думаю, можно продолжить путь, раз духа мы победили.
– Вот только… – Суюки робко огляделась. – Я слышу… как она плачет.
Мы затихли и похолодели. По цветочному ковру вокруг нас и впрямь гуляло эхо всхлипов. Деревянное святилище у дальней стены занялось зловещим алым сиянием. Черные кусочки пепла и сажи потихоньку поднялись с лепестков ирисов и закружили в воздухе. С каждым мигом этот вихрь становился все плотнее, все темнее. Белая маска театра но, покрытая трещинками, но по-прежнему целая, поднялась, бесшумно пролетела через пещеру и зависла у черного облака.
Плач усилился – теперь он отчетливо доносился из вихря рядом со святилищем. У меня екнуло сердце. Последний пронзительный вопль – и пепельное облако превратилось в огромную демоницу, невредимую и вполне себе живую. Она запрокинула голову и взвыла.
– Kuso! – ругнулся Окамэ и, вскочив, выхватил лук. – Это надолго! Сколько же нам придется ее убивать?
– Святилище, – Тацуми достал Камигороши. Меч засиял. Демоница опустила руки и повернулась к нам. – Святилище – это якорь, – процедил Тацуми, сощурившись, и впился взглядом в деревянное сооружение за чудовищем. – Саму кидзё нам не убить. Что-то удерживает ее в этом мире. Надо уничтожить святилище, и якорь исчезнет.
– Не-е-е-е-е-е-е-е-ет!
Исступленный вопль заставил меня поморщиться и зажать уши: даже цветы – и те от него задрожали. Демоница резко развернулась и заслонила святилище своим исполинским телом, обняла его руками.
– Не вздумайте! – сквозь всхлипы воскликнула она, глядя на нас. – Мое! Не отнимайте! Воспоминания о ней – все, что у меня осталось!
Воспоминания о ней.
Я вздрогнула, удивленно округлила глаза. Неужели это…?
Тацуми и Дайсукэ, вскинув мечи, медленно направились к великанше. Окамэ положил стрелу на тетиву. Демоница все плакала, обнимая святилище. Ее гигантское тело сотрясали всхлипы.
– Простите нас, – сказал Дайсукэ, подбираясь вместе с убийцей демонов к плачущему монстру, – Никто не заслужил жизни в таком кромешном отчаянии. Кем бы вы ни были, мы вас освободим.
Причитания стихли. Великанша подняла голову, хотя так и не повернулась к приближавшимся к ней воинам.
– Я вас проклинаю, – прошептала она. Казалось, сам воздух вокруг нее – и тот мгновенно застыл. Даже со своего места я почувствовала, до чего могущественны ее слова, сколько в них горя и ненависти. У меня внутри все сжалось. – И пусть вы познаете ту же боль. Пусть она так крепко вопьется вам в душу, что воспоминания станут ядом, пусть вы потонете в реке слез. Пусть боль осколком зеркала вонзится вам в сердце и будет вспарывать его на всяком вдохе, и с каждым ударом рана будет становиться все шире и шире. – Демоница обернулась, подняла руку с ярким когтем длиной в фут. Ее голос стал гром