че и жестче. – Пусть боль разрушит ваши тела и поработит разум, и останется лишь жалкая оболочка! Только яд, слезы, агония! Тогда-то вы начнете грезить о смерти, но пусть даже она обходит вас стороной.
Тацуми, издав яростный, нечеловеческий рык, бросился в атаку. Камигороши алой вспышкой мелькнул в тусклом свете. Он сорвался с места раньше, чем великанша закончила свое проклятие, но та лишь грозно распрямилась. Под маской замерцали красные глаза. С ее губ слетел крик.
В этот раз крик обрел силу: он сшиб меня с ног и отбросил назад. Цветы пустились в дикую пляску, многие из них осыпались черной золой, и та взвилась в воздух. У меня на миг перехватило дыхание: в горле встал ком из соли, пепла и горя, а под кожу словно просочилось что-то зловещее.
Окамэ сдавленно застонал и упал на колени, выронив лук прямо в черные ирисы. Тацуми и Дайсукэ тоже упали, правда, убийца демонов, опустив плечи и вцепившись в меч, смог продержаться на ногах на несколько секунд дольше аристократа, но потом судорожно вздохнул и тоже рухнул в цветы.
– Тацуми!
Великанша тяжело опустилась на черные ирисы и поникла головой. Длинные волосы тотчас упали ей на лицо. На миг она застыла без движения. Я бросилась вперед. В уши ударил резкий крик Окамэ, от которого все у меня внутри сжалось. Добравшись до места, где упал Тацуми, я увидела, что он лежит среди черных лепестков, обняв себя руками и поджав колени к груди. Убийцу демонов била дрожь, он крепко сцепил зубы, а взгляд его остекленел. Когда я опустилась рядом на колени, он, кажется, даже меня не заметил. Я тронула Тацуми за руку – и похолодела. Мышцы у него были как стальные тросы, неподатливые прутья клетки, из которой было не вырваться. Я вдруг увидела, что его тело терзают пламенные оковы, туго перетянувшие грудь.
– Тацуми… – прошептала я, но во взгляде убийцы демонов ничего не изменилось, точно он меня не узнал. Чуть поодаль послышался пронзительный стон. У меня сжалось сердце. Никогда прежде я не слышала, как стонет Дайсукэ – ни от боли, ни от злости, ни от горя, ни от страха. – Что происходит? Как вам помочь?
Тацуми скривился, попытался опереться на руки и встать, но огненные оковы, опутавшие тело, вспыхнули. Он вскрикнул и снова упал в цветы.
– П… проклятие, – процедил он. – Н‑н-не могу… пошевелиться. – Тацуми скривился, сжал челюсти, чтобы сдержать стон. – Уничтожь… демона… Иначе… не выйдет… Ай!
– Тацуми. – Я вцепилась в его рукав, сама не своя от беспомощности, пока тело убийцы демонов билось в конвульсиях. Демоница, сидевшая у святилища, пошевелилась, медленно подняла голову. Наши взгляды встретились, и я успела увидеть за плачущей маской но ее глаза.
Сперва взгляд был ясным, и в нем угадывалась тень сожаления, но потом он затуманился безумной яростью и горем и остекленел.
– Ты! – Великанша распрямилась. Ее тень угрожающе поползла на меня по цветочному ковру. Я прижала уши к голове и заслонила собой Тацуми, чтобы хоть как-то уберечь его от опасности. Увы, и маленького движения хватило, чтобы сильнее распалить демоницу. Ее глаза вспыхнули, из-под маски опять побежали слезы. – Ты что же это, вора защищаешь? – спросила она голосом, от которого у меня по спине побежали мурашки. – Он похитил то, что принадлежит мне! И ты от меня его прячешь? – Она раскинула руки – казалось, за это время когти успели еще вырасти – и сделалась еще больше, я же съежилась от страха. – Ты что, тоже воровка?
– Нет! – торопливо заверила я демоницу. – Прошу, послушайте! Никакие мы не воры! И ничего у вас забирать не хотим, но можем помочь вам обрести покой!
– Воровка! – рявкнула демоница, надвигаясь на меня. – Предатели! Всех перебью! Своего не отдам! Я и так слишком много уже потеряла!
Меня пронзил страх. Я подняла руки, и из ладоней вырвалась волна лисьего пламени, осветив мрак синевато-белым светом. Как и прежде, в груди у меня затеплился сгусток волшебной силы, а жар от кицунэ-би мгновенно расплылся по пещере. Демоница вскрикнула, когда огонь охватил ее одежды и волосы, но продолжила идти сквозь стену пламени, пока наконец не нависла надо мной. Ее жуткое, горящее лицо встало у меня перед глазами. Я вскрикнула от страха и вытянула руки, окутанные лисьим пламенем, чтобы ее отогнать.
С душераздирающим воплем демоница бросилась в атаку. Что-то ударило меня в бок – сильно, точно молот. Я отлетела на несколько ярдов в сторону, кубарем прокатилась по цветочному ковру в облаке черной сажи и наконец остановилась. Голова страшно кружилась, а боль была такой сильной, что у меня выступили слезы. Но я сжала зубы и поднялась, судорожно выискивая взглядом Тацуми и демоницу.
Тацуми попытался встать, надсадно рыча от боли и злости. Когда он наконец распрямился, сжимая Камигороши вопреки агонии, выкручивавшей все его мышцы, демоница на миг застыла, потрясенная тем, что он сумел подняться.
Огненные оковы на теле Тацуми вспыхнули. Убийца демонов пошатнулся, а в следующую секунду демоница впечатала его в землю, прижала гигантской ладонью, чтобы он не смог увернуться, и замахнулась второй рукой со смертоносными алыми когтями. Они блеснули в темноте – казалось, Тацуми уже не спастись.
– Киёми-сама, стойте!
Мой крик, исступленный и испуганный, скользнул по цветочному ковру и эхом разнесся по всей пещере. Кидзё застыла.
Медленно опустила руку. Медленно повернула ко мне лицо, прикрытое жуткой маской, и впилась в меня взглядом пустых глаз. Меня затрясло от страха. Я невольно зарылась пальцами в землю, глядя, как демоница отпускает Тацуми и движется ко мне.
Я опасливо встала на ноги, стараясь двигаться плавно и неспешно, хотя руки и ноги дрожали, а сердце билось о ребра, будто мотылек. Меня тут же накрыла тень, а горло защипало от запаха слез и пепла. Я сглотнула и заглянула в остекленевшие глаза великанши.
– Это имя… – Голос демоницы был ровным. Да, ей было любопытно, но и об осторожности она не забывала. – Я его знаю.
Я медленно кивнула.
– Киёми-сама – правительница островов Цуки, – прошептала я. – Давным-давно возлюбленный предал ее и похитил дочь. Многие годы она жила в гневе и скорби. Думаю, со временем эти чувства отделились от нее, впитались в эту землю и почему-то застряли здесь.
– Дочь, – повторил дух Киёми-самы голосом тихим и бесцветным, точно она прокручивала в голове какие-то болезненные воспоминания. – Да, у меня была дочь. Давно-давно. Ее… У меня ее забрали. – Великанша задрожала, а вокруг нее закружили, точно щупальца, струйки черной золы. Она разжала пальцы. Глаза за маской вспыхнули красным. – Украли, – прошептала она. Печальная дрожь в голосе снова сменилась гневом. – Лишили меня дочери. Остались только воспоминания… воспоминания и… – Она обернулась и посмотрела на святилище, которое то вспыхивало красными огнями, то снова меркло у дальней стены. – Вам их не забрать!
– Ваша дочь жива! – воскликнула я. Демоница резко обернулась и занесла когтистую руку для удара. Я невольно зажмурилась. – Она вернулась на остров и… – Я осеклась. Ярко-красные когти нависли надо мной, а сердце бешено заколотилось. – Она… стоит прямо перед вами, – прошептала я. – Меня… зовут Юмеко, Киёми-сама. Я… и есть тот ребенок, которого вы потеряли. Та самая дочь, украденная у вас.
Великанша уставилась на меня.
– Юмеко, – повторила она шепотом. По ее телу пробежала дрожь, а когти медленно опустились. – Да… так ее и звали, – продолжила она точно в забытьи. – Так я и хотела ее назвать, это имя я и выбрала для своей малышки. Юмеко. Дитя грез. – Кидзё покачнулась, сжимая и разжимая кулаки, точно не знала, что делать дальше. Взгляд из-под маски задержался на мне. Глаза сощурились. – Тебя так долго не было. А я все это время тебя оплакивала, – продолжила она с нотками гнева в голосе. – Почему же ты не возвращалась? Почему?
– Простите, – прошептала я. На самом кончике языка тут же завертелись оправдания – я не знала о своем прошлом, меня долгие годы воспитывали в изоляции, – но я промолчала. Духа объяснениями не успокоишь, особенно если его снедают злость и отчаяние. – Теперь я перед вами, – продолжила я, заглянув в жуткие глаза под маской. – Если так вам станет легче, расквитайтесь со мной, Киёми-сама, а с моих друзей проклятье снимите. Они не виноваты в вашей боли.
– Расквитаться… – Великанша медленно подняла руку, широко расставив алые когти, и задержала ее всего в нескольких дюймах от моей головы. Я поморщилась, но кончики ногтей лишь легонько коснулись моей щеки, скользнули по ней, обвели контур лица. – Я никогда не хотела возмездия, – пробормотал дух Киёми-самы. – И мечтала лишь о том, чтобы смотреть на нее, наблюдать, как она растет, разделять все испытания и победы на ее пути. – Тут она подняла вторую руку, обхватила когтистыми ладонями мое лицо, пригладила мои волосы. – Она выросла такой сильной, такой красивой. Какая радость для матери!
У меня сдавило горло. И хотя сердце по-прежнему колотилось как сумасшедшее, а руки дрожали, я медленно вытянула их и притронулась к краям маски но, скрывавшей лицо демоницы. Холод фарфора обжег пальцы. Великанша впилась в меня пронзительным взглядом.
– Вы так настрадались, Киёми-сама, – тихо проговорила я. – Пора на покой.
Я осторожно потянула на себя маску. Хрупкая и безжизненная, она легко отделилась от кожи. Под ней оказалось лицо Киёми-самы: оно ничем не отличалось от человеческого, разве что на лбу торчали рога и на самом лице лежала печать бесконечной скорби и отчаяния. Зрачки заплыли кровью, острые скулы ярко выделялись на исхудавшем лице. От былой красоты ничего не осталось. Но взгляд, по-прежнему полный бездонной печали, не утратил своей ясности.
– Ты дома, – прошептала она и поймала длинным когтем прядку моих волос. – Теперь ты дома.
Я натужно сглотнула, глядя, как дух Киёми-самы начал рассыпаться облаками черной сажи, уплывавшей во мрак. Сперва исчез коготь, подцепивший мою прядку, потом и все запястье, и вот уже растворилась рука. Боковым зрением я заметила, что цветочный ковер тоже осыпается черным пеплом и поднимается в воздух, а потом сливается с чернотой под сводом пещеры.