Кэтрин и Генри разом обернулись, причем вид у обоих был слегка виноватый. Родни был в вечернем костюме. Он не скрывал раздражения.
— Значит, вот где ты все это время сидела, — повторил он, глядя на Кэтрин.
— Я здесь всего десять минут, — ответила она.
— Дорогая моя, ты ушла из гостиной больше часа назад.
Она промолчала.
— А это так важно? — спросил Генри.
Родни, понимая, что его претензии выглядят как каприз, судорожно придумывал логичное объяснение.
— Им это не понравилось, — сказал он. — Не годится так поступать по отношению к старикам — оставлять их одних, хотя, конечно, сидеть тут и болтать с Генри гораздо приятнее.
— Мы беседовали об угольных шахтах, — спокойно пояснил Генри.
— Да. Но до этого — о более интересных вещах, — сказала Кэтрин.
Она произнесла это с вызовом, и Генри полагал, что Родни не замедлит ответить тем же.
— Понимаю, — усмехнулся Родни. Он оперся о спинку кресла и принялся барабанить по ней пальцами.
Наступившее вслед за этим долгое молчание становилось тягостным, по крайней мере для Генри.
— Там было очень скучно, Уильям? — вдруг спросила Кэтрин светским тоном, небрежно поводя рукой.
— Разумеется, — буркнул Уильям.
— Отлично, теперь ты посиди здесь и поболтай с Генри, а я спущусь вниз, — предложила она.
С этими словами она встала и, проходя мимо Родни, слегка коснулась его плеча. Родни схватил ее руку с таким пылом, что Генри сделалось неловко и он демонстративно уставился в раскрытую книгу.
— Я пойду с тобой, — сказал Уильям, когда она высвободила руку и хотела было уйти.
— Нет-нет, — остановила она его. — Ты останешься здесь и поболтаешь с Генри.
— Да, оставайтесь, — сказал Генри, захлопнув книгу.
Он сказал это вежливо, но без особого радушия. Родни, по-видимому, колебался, но, видя, что Кэтрин уже подошла к двери, воскликнул:
— Нет, я хочу с тобой!
Она оглянулась и, сделав строгое лицо, произнесла тоном, не терпящим возражений:
— Это не имеет смысла. Через десять минут я ложусь спать. Спокойной ночи.
Она кивнула им обоим, но Генри заметил, что последний прощальный кивок предназначался ему. Родни тяжело опустился на стул.
Он сидел такой подавленный и униженный, что Генри едва удержался от подходящей к случаю литературной цитаты. С другой стороны, если не подкинуть тему, Родни может заговорить о своих чувствах, а выслушивать его откровения будет крайне неприятно, во всяком случае, так ему сейчас казалось. Поэтому он избрал срединную тактику — то есть взял карандаш и написал на закладке следующее: «Ситуация становится крайне неудобной». И принялся обводить все это волнистой рамочкой с завитками, которые почему-то всегда появляются в таких случаях. И, сделав все это, подумал про себя: как ни трудно было Кэтрин, это не оправдывает ее поведения. Она обращалась с Родни слишком сурово, но, видно, женщины, от природы или намеренно, бывают слепы к чувствам мужчин.
Пока он черкал карандашом по бумаге, Родни вроде бы немного успокоился. Вероятно, будучи человеком тщеславным, он даже больше переживал не из-за того, что им пренебрегли, а из-за того, что Генри стал свидетелем этого унижения. Он любил Кэтрин, и это чувство не уменьшало, а еще более распаляло его тщеславие, особенно, как можно было предположить, в присутствии других мужчин. Но именно вследствие этого смешного и милого недостатка Родни храбрился: положим, он выставил себя на посмешище, подумал он, зато костюм на нем безупречного кроя. Он достал сигарету, постучал ею по тыльной стороне ладони, пристроил ноги в элегантных лаковых туфлях на край каминной решетки — и утраченное было чувство собственного достоинства вернулось к нему
— Здесь в округе несколько больших имений, Отуэй, — начал он. — И как охота? Посмотрим, какая тут наберется компания. Кто у вас верховодит?
— Сэр Уильям Бадж, сахарный король, у него самое большое имение. Он прикупил земли у бедняги Станема, когда тот обанкротился.
— Какого именно Станема? Вернея или Альфреда?
— Альфреда… Я сам не любитель охоты. Но вы хороший охотник, верно? Во всяком случае, вы отлично держитесь в седле, — добавил он, желая сказать приятное Родни.
— О, я обожаю верховые прогулки, — оживился тот. — А здесь можно достать лошадь? Ах, что я говорю! Я же не захватил с собой костюма. Не представляю, от кого вы могли узнать, что я люблю ездить верхом?
Честно говоря, этот вопрос и для Генри был непростым: он не хотел упоминать Кэтрин, а потому ответил довольно уклончиво, что, мол, давно слышал о том, что Родни отличный наездник. На самом же деле он мало о нем слышал, знал только, что этот персонаж вечно маячит на заднем плане в тетушкином доме и непонятно с какой стати стал женихом его кузины.
— Я не очень люблю охоту, — продолжал Родни, — но что делать: приходится, так сказать, держать марку. Осмелюсь заметить, здесь есть очень живописные места. Как-то я гостил в Болем-Холле. Вы ведь знакомы с младшим Грэнторпом, не так ли? Он женат на дочери старого лорда Болема. Очень приятные люди.
— Я не вхож в это общество, — заметил Генри довольно резко.
Но Родни, нащупав приятную тему, все не мог остановиться. Он мнил себя человеком, который без труда станет своим в любом обществе, но при этом достаточно повидал свет и знает ему цену.
— О, так вам непременно следует познакомиться, — не унимался он. — Раз в год по меньшей мере там стоит побывать. Они такие внимательные, а женщины — само очарование.
«И он еще говорит о женщинах! — подумал Генри брезгливо. — Да какая женщина на тебя польстится?» Похоже, чаша терпения его вот-вот переполнится, и все же Родни ему нравился — вот что странно, поскольку Генри был весьма щепетилен и облил бы презрением всякого, кто осмелился бы при нем говорить такое. Просто ему стало любопытно, что за птица этот новоиспеченный жених его кузины. И каким характером надо обладать, чтобы так беззастенчиво выставлять на всеобщее обозрение свое тщеславие?
— Я не думаю, что мне удастся найти с ними общий язык, — ответил он. — Даже не знаю, о чем я стал бы разговаривать с леди Роуз, если бы встретил ее.
— А, ерунда, я вас научу, — хохотнул Родни. — Поговорите о детях, если у них есть дети, об их успехах — в рисовании, садоводстве, поэзии, — увидите, как они будут тронуты. Знаете ли, я правда считаю, что мнение женщины о стихах стоит выслушать. Не просите ничего объяснять, просто спросите, какие чувства они вызывают. Кстати о чувствах. Кэтрин, к примеру…
— Кэтрин, — быстро перебил его Генри, как будто само упоминание ее имени в устах Родни было для него оскорбительно, — Кэтрин не такая, как остальные женщины.
— Разумеется, — согласился Родни. — Она… — Ему хотелось поговорить о ней, но он запнулся, подбирая слова. — Она очень хороша собой, — сказал он, но как-то неуверенно, совсем не таким тоном, как раньше.
Генри едва заметно кивнул.
— Однако члены вашей семьи… подвержены перепадам настроения, как я понимаю?
— Только не Кэтрин, — уверенно сказал Генри.
— Только не Кэтрин, — повторил Родни, словно взвешивая эти слова. — Может, вы и правы. Но после помолвки она сильно изменилась. Разумеется, — добавил он, — этого следовало ожидать.
Он, видимо, ждал, что Генри согласится с ним, но тот помалкивал.
— У Кэтрин была в некотором смысле нелегкая жизнь, — продолжал Родни. — Я надеюсь, замужество пойдет ей на пользу. У нее большие способности.
— Да, — согласился Генри.
— Но как вы полагаете, в каком направлении они будут развиваться?
Родни перестал изображать из себя светского щеголя и, похоже, просил у Генри совета в том, что его всерьез волнует.
— Ну, не знаю… — осторожно ответил Генри.
— Как вы думаете, может, дети, хозяйство и всякое такое — может, ей будет этого достаточно? Учтите, я целыми днями на службе…
— Уверен, она справится.
— В том, что она справится, я не сомневаюсь, — сказал Родни. — Но… я не мыслю жизни без поэзии. А Кэтрин этого не дано. Она восхищается моими стихами, кстати сказать, но будет ли этого достаточно для нее?
— Нет, — ответил Генри. Он помолчал немного и добавил, словно подводя итог своим размышлениям: — Думаю, вы правы. Кэтрин еще не нашла себя. Она все еще живет в вымышленном мире… Порой мне кажется…
— Что? — быстро спросил Родни, надеясь услышать что-то важное. Но поскольку Генри молчал, Родни продолжил: — Вот почему я… — Однако договорить не успел, потому что дверь распахнулась — это был Гилберт, младший брат Генри.
С его приходом мужчинам пришлось прервать разговор, чему Генри был даже очень рад, поскольку и так сказал больше, чем ему бы хотелось.
Глава XVII
Когда проглядывало солнце, а в ту рождественскую неделю оно сияло с необычайной яркостью, сильнее бросалось в глаза все то, что поблекло, потерлось и вообще страдало от недостатка ухода как в Стогдон-Хаусе, так и в усадьбе с тем же названием. Сэр Френсис после индийской гражданской службы вышел в отставку с пенсией, по его мнению, далеко не достаточной для жизни и совершенно не соответствующей его чаяниям. Его карьера сложилась не очень удачно, и, хотя это был милейший пожилой джентльмен, с седыми усами на смуглом лице, на редкость начитанный и знающий множество занятных историй, нетрудно было догадаться, что произошло некое ужасное событие, помешавшее его честолюбивым планам: он был раздражителен и склонен лелеять прежние обиды. Обиды эти относились к середине прошлого столетия, когда в результате неких подковерных интриг его обошли — и то, что по заслугам полагалось ему, самым обидным образом досталось другому, младше его по чину.
Его жена и дети точно не помнят, кто был прав и виноват в этой истории — если допустить, что там вообще были правые и виноватые, — однако та давняя обида наложила отпечаток на жизнь всей семьи. Она отравила существование сэра Френсиса точно так же, как, принято считать, любовное разочарование отравляет жизнь женщины. Долгие размышления о причинах того ужасного провала, привычка вновь и вновь перебирать в памяти все свои надежды и неудачи сделали сэра Френсиса, что называется, эгоистом, а после отставки его характер стал еще более сложным и тяжелым.