Чувствуя, что кто-то приближается, она поднимает глаза. Это Лиам.
— Вы тот, кто мне нужен, — с улыбкой говорит она.
— Я? — удивляется он.
— Да. Я подумала, если вы не заняты, мы можем поболтать, что скажете?
— Конечно, — отвечает он, — конечно. Здесь? Или?..
— Мне все равно.
— Я это к тому, что можно подняться в мою комнату. Я как раз шел туда. У меня есть холодное пиво.
Софи кивает и улыбается.
— Конечно, — говорит она, — это было бы здорово.
Комната Лиама не похожа на комнату Керрианны. Это прямоугольная коробка: кровать с одной стороны, диван с другой, раздвижные двери, выходящие прямо на небольшой балкон, и крохотный кухонный уголок, спрятанный в нише.
— Уютно, — одобрительно говорит она, машинально пробегая глазами по его книжной полке, когда проходит мимо.
— Да, — соглашается он, стягивая куртку и вешая ее на крючок у входной двери. — Небольшая, но места хватает. Ну, вы понимаете. Прошу вас сюда. — Он снимает какие-то бумаги с подлокотника дивана и предлагает Софи сесть.
Комната аккуратная, полная чистого, свежего воздуха и самых разных вещей, но все они как будто знают здесь свое место.
— Итак, — произносит Лиам, подходя к своему холодильнику, — как прошел ваш день?
— Довольно странно, — отвечает она. — Большую часть времени я провела с Ким Нокс. Ну, вы знаете, мать Таллулы. Мы пытались найти в Интернете Скарлетт Жак.
Он достает из холодильника две бутылки пива и передает одну Софи. Она снова обводит взглядом его комнату. Ее стены увешаны интересными картинами, и самая потрясающая из них — большой портрет на холсте. Она прищуривается, чтобы лучше его рассмотреть, и видит, что это довольно хаотичная картина. На ней изображена молодая женщина, сидящая на троне. Рядом с ней собака. И тут же все становится на свои места.
— Это?.. — спрашивает она, указывая на картину.
— Да. Это Скарлетт. Автопортрет. Она отдала его мне.
— Можно я посмотрю поближе?
— Конечно, — отвечает он. — Сколько угодно.
Она ставит пиво на журнальный столик и идет к картине. По мере того как она подходит ближе, открывается все больше и больше деталей. И на Скарлетт, и на собаке — короны. Скарлетт выглядит довольно властно. Ее руки лежат на открытых коленях, на каждом пальце красуется огромное золотое кольцо, написанное блестящей металлической краской. На столах на заднем плане лежат разные вещи, в том числе пульсирующее сердце на блюде и кусок торта, залитый кровью.
— Черт возьми, — говорит она. — Это… э-э-э… так странно.
— Верно. Очень странно. — Он пожимает плечами.
— Что все это значит? Сердце, например. Как вы думаете, что оно означает?
— Честно говоря, она никогда мне ничего не объясняла. Просто однажды пришла с картиной и спросила, не хочу ли я ее повесить у себя, и я сказал, что да, потому что знал, что это будет смотреться очень круто, а также потому, что… мне было бы приятно иметь здесь кусочек ее самой…
Он, не договорив, умолкает.
— Дело в том, — осторожно начинает она, — я на днях видела Хасинту Крофт. Мы болтали о Скарлетт, и она рассказала мне, что после того, как вы с ней расстались, вы были убиты горем.
Он кивает, всего один раз, и делает глоток пива.
— Думаю, да, был, — признается он. — В некотором смысле. Я имею в виду, такие девушки, как Скарлетт, встречаются не каждый день, особенно таким парням, как я. Она делала все вокруг себя волнующим и захватывающим. Благодаря ей я почувствовал себя особенным. Особенным. Потому что она выбрала меня. Ну, вы понимаете. Но… — он вздыхает, но быстро берет себя в руки, — …что было, то было. Теперь для меня это в прошлом.
— Кто-нибудь еще бывал здесь? — спрашивает она.
— Нет, — говорит он. — Нет. Никто. Нет, конечно, мой профиль есть на сайтах знакомств… не скажу, чтобы я был в активном поиске, но меня это не особо беспокоит. Ну, вы ведь понимаете?
— Значит, вы и Лекси?..
Он вопросительно смотрит на нее. Похоже, он сбит с толку.
— Лекси Маллиган? Бог мой. Нет. В смысле мы друзья и все такое прочее. Но нет. Не в этом смысле. Знаете, я почти уверен, что она даже не натуралка. Какое-то время она была по уши влюблена в Скарлетт. Но в любом случае… Нет. Только не с Лекси. Ни с кем. Только я.
— А в ту ночь? Когда полиция была здесь после того, как нашла вторую табличку с надписью «Копать здесь»?
Он кивает.
— Лекси была здесь той ночью?
— Здесь? Вы имеете в виду, в моей комнате?
— Да. В вашей комнате.
— Нет. Точно нет. Я вообще не думаю, что Лекси когда-либо была в моей комнате.
— Могу я выйти на ваш балкон?
— Разумеется, — отвечает он. — Дверь не заперта.
Она открывает раздвижную дверь и идет к краю балкона. Она бросает взгляд на цветочную клумбу, встает на цыпочки, наклоняется еще дальше через перила и понимает, что даже под этим углом и на такой высоте она не может видеть то место, где был знак «Копать здесь». Она оборачивается и смотрит наверх, но балконов выше ее нет. Лекси определенно солгала, что увидела картонку с надписью «Копать здесь» с балкона квартиры. Или откуда угодно, если на то пошло. Она знала о ней не потому, что ее видела, а потому, что она или ее мать положили ее туда.
Софи идет обратно к дивану, и в этот момент ее взгляд привлекает другая картина на стене комнаты. Это меньший по размеру холст, нежели автопортрет Скарлетт, но он написан теми же мазками и в той же яркой цветовой гамме. Это каменная винтовая лестница. Ее ступени окрашены в кричащие радужные тона, которые сливаются и перетекают друг в друга как расплавленный воск. Из круглого окна наверху башни, в которой находятся эти ступени, струится яркий золотистый свет и пронзает каменный пол внизу, создавая шлейф пурпурно-серого дыма и блестящие искры. Сбоку от дыры лежит еще один нож, тоже измазанный чем-то похожим на кровь.
— Что это, черт возьми?
Лиам пожимает плечами.
— Еще одна работа Скарлетт. Она написала ее во время нервного срыва. Сказала, что хочет, чтобы я сохранил ее. Для потомков.
— Но что на ней?
— Если честно, не знаю. Вернее, я знаю, на что это похоже, — в ее доме есть лестница, в самой старой части здания. Что-то вроде башни с крошечной комнатой наверху с узкими бойницами. Они никогда не использовали эту комнату. Она была слишком маленькой, чтобы в нее можно было поставить хоть какую-то мебель.
Софи пристально смотрит на картину, пытаясь угадать в ней еще какой-то скрытый смысл.
— Скарлетт когда-нибудь говорила что-нибудь об этой комнате?
Она подходит ближе и всматривается в детали. Вокруг нижней ступеньки есть нечто вроде светового прямоугольника. Он как будто кровоточит через небольшую щель. Кровь с ножа стекает в эту щель, а затем исчезает. Глядя на нож, Софи замечает, что на самом деле это вовсе не нож, что у него загнутый конец с U-образным вырезом. Это не нож, это рычаг. Она чувствует, как ее сердце на долю секунды замирает, а затем начинает биться снова, уже в два раза быстрее.
— Не возражаете, — говорит она, — если я это сфотографирую?
— Нет проблем, — небрежно отвечает он. — Как вы думаете, это какой-то ключ к разгадке?
Софи кивает.
— Да, — отвечает она холодным тоном, хотя на самом деле ее нервы напряжены до предела. — Думаю, это вполне может быть он.
— 51 –Июнь 2017 года
Зак и Таллула шагают через луг, направляясь в паб. Сквозь побеги ивы у пруда пробиваются яркие лучи солнца. Пока они идут, Зак берет Таллулу за руку и трещит без умолку. Он рассказывает ей про парня на работе, который только что завел себе собаку-спасателя, которая не умеет лаять, и про еще одного чувака на работе, чьего сына на прошлой неделе арестовали за вандализм. Затем сообщает о возможности арендовать на недельку у друга одной из его сестер «караван» — они могли бы поехать во время ее летних каникул в Нью-Форест. Таллула кивает, улыбается и издает воркующие звуки, потому что теперь ей нечего терять из-за того, что она мила с ним. К концу этого вечера они никогда больше не будут держаться за руки, он больше никогда не будет так болтать с ней. К концу сегодняшнего вечера между ними вырастет сплошная стена, которая, как она знает, будет абсолютно неприступной, потому что такой уж Зак. Так что пока светит солнце, пока ее ждет вино, пока нет больше никаких экзаменов, а впереди — вечеринка в пабе, почему бы ей не побыть с ним милой, почему бы не сделать вид, что все замечательно?
Терраса перед пабом переполнена. Паб «Лебедь и утки» пользуется популярностью, это не только местное, но и туристическое питейное заведение. Люди приезжают сюда из всех окрестных деревень, особенно в солнечный июньский вечер пятницы.
Внутри паба тише. Бармен показывает им их столик, и у Таллулы перехватывает дыхание. На столе в хромированном ведерке стоит, охлаждаясь, бутылка шампанского, а рядом два фужера.
— Та-дам, — произносит Зак, ведя ее к столу.
Она хочет вытащить свой стул, но Зак ей не дает.
— Нет, позволь мне, — говорит он и сам выдвигает для нее стул и усаживает ее.
Таллула улыбается.
— Вот это да, спасибо. У меня нет слов.
— Это самое меньшее, что ты заслужила, — отвечает Зак, выдвигая свой стул и садясь.
Таллула смотрит на него. Его лицо мягкое, оно расплывается в улыбке. Сейчас он похож на того милого мальчишку, который пришел к ним в школу в середине учебного года, и она чувствует, что ее решимость дает трещину.
— Мы оба это заслужили, — говорит она. — Прошел уже целый год.
Его улыбка слегка тускнеет.
— Это да, целый год, — соглашается он и поворачивается, чтобы открыть бутылку шампанского. — Верно, — говорит он. — А теперь не дай мне все испортить.
Он вытаскивает пробку из бутылки. Таллула на всякий случай подносит к горлышку бутылки фужер, но пробка выскакивает гладко, с легким хлопком, и Зак наливает ей бокал, затем себе, после чего подносит свой бокал к ее бокалу и говорит:
— За нас. За Зака и Таллулу. И за Ноя, лучшего человечка в мире. Твое здоровье.