— Ты видела то же, что и я? — спросил Генри.
Айрин покраснела.
— Да. Много-много маленьких фибиков, десятка полтора…
— Если не два, — заметил Генри.
— …с длинными белыми хохолками!
Хомо Сол
Семь тысяч пятьсот сороковая сессия Галактического Конгресса восседала торжественным конклавом в просторном полукруглом зале на Эроне, второй планете Арктура.
Председатель собрания поднялся во весь рост. Его широкое лицо аркгурианца слегка покраснело от волнения, когда он обвел глазами собравшихся делегатов, а любовь к драматизации заставила сделать некоторую паузу перед тем, как обратиться с официальным заявлением.
— Как бы там ни было, а принятие новой планетной системы в состав великой галактической семьи — это событие не из тех, что выпадает дважды на протяжении одной человеческой жизни.
Мертвое молчание было ответом на эту паузу. Двести восемьдесят восемь делегатов — по одному представителю от двухсот восьмидесяти восьми планет с кислородной атмосферой, входящих в систему, — терпеливо ожидали его слова.
Здесь были представлены существа всех человекообразных форм и обликов. Одни были высокими, жердеподобными, другие — широкими, дородными, третьи — низенькими и коренастыми. Одних отличали редкие длинные волосы, других — редкий серый пух, покрывавший всю голову и лицо, у третьих пышные кудри были уложены в высокую прическу, другие были полностью лысыми.
Одни выделялись крупными, поросшими волосами раструбами ушей, у других на макушке выпячивались слуховые мембраны. У одних были большие, словно газельи, глаза, отливающие глубоким пурпуром, крохотные зрачки других напоминали черные бусинки. Имелись делегаты с зеленой кожей, у одного был восьмидюймовый хоботок, у другого — рудимент хвоста. Вариации внутренних органов были бесконечны. Но все они были схожи по двум пунктам.
Все они были гуманоидами, и все обладали разумом.
Загудел голос председателя собрания:
— Делегаты! Система Солнца раскрыла тайны межзвездных перелетов и на основании этого факта может быть выдвинута для принятия в состав Галактической Федерации.
Буря аплодисментов поднялась при этом предложении. Арктурианин поднял руку, призывая к тишине.
— Передо мной официальный рапорт из системы альфа Центавра, на пятой планете которой высадились гуманоиды из Солнечной системы. Рапорт полностью положителен, и потому запрет на полеты в Солнечную систему и коммуникации с ней может быть снят. Солнце теперь свободно и открыто для кораблей Федерации. В настоящее время подготавливается экспедиция под руководством Джоселиана Арна с альфы Центавра с тем, чтобы предложить этой системе формальное приглашение на вступление в Федерацию.
Он сделал паузу, и двести восемьдесят восемь глоток принялись скандировать:
— Слава тебе, Хомо Сол! Слава тебе, Хомо Сол! Слава!
Таким было традиционное приветствие Федерацией всех ее новых членов.
Тан Порус распрямился во весь свой (пять футов два дюйма) рост — для ригелианца он был высок, — и его пронзительные зеленые глаза замерцали от раздражения.
— Такие вот дела, Ла-фан. Вот уже шесть месяцев этот уродец, проклятый спрут с беты Дракона IV ставит меня в тупик.
Ла-фан осторожно постучал себя по лбу длинными пальцами, и одно из его волосатых ушей судорожно передернулось. Он преодолел восемьдесят пять световых лет, чтобы оказаться здесь, на Арктуре II, у крупнейшего психолога Федерации и в первую очередь взглянуть на этого странного моллюска, реакции которого завели в тупик великого ригелианца.
Теперь он на него посмотрел: жирная тускло-пурпурная масса мягкой плоти, с равнодушным безразличием распустившая щупальца по всей поверхности огромного бака, в который ее поместили.
— Выглядит достаточно ординарно, — заметил Ла-фан.
— Ха! — фыркнул Тан Порус. — Сейчас увидите.
Он щелкнул выключателем, помещение погрузилось во тьму. Только луч тусклого голубого света падал на бак, и во мраке спрут с Дракона был прекрасно различим.
— Даем стимул, — сообщил Порус.
Экран над его головой наполнился мягким зеленым светом, точно сфокусировавшись на баке. Он продержался мгновение, потом сменился тускло-красным и почти сразу же ярко-желтым. С полминуты освещение менялось, сдвигаясь по спектру; когда же сделалось ослепительно белым, то прозвучал чистый, напоминающий колокольчик звук. Как только стихло его эхо, по телу спрута пробежала дрожь. Тело содрогнулось и медленно сместилось к краю бака. Порус потянулся к занавеске.
— Этот звук усыпляет, — проворчал он. — Еще одна неудача. Любой вид, с которым нам приходилось иметь дело, камнем бы пошел на дно при этом звуке.
— Усыпляет, вы говорите? Странно! Графики стимулов выстроили?
— Всенепременно! Там все в порядке. Отмечена длина используемых световых волн, отмечена продолжительность каждого цветового диапазона, указано точное значение светового диапазона, точное значение тона звукового сигнала в конце.
Ла-фан с сомнением изучал графики. Лоб его собрался морщинами, уши удивительно оттопырились. Он достал из кармана логарифмическую линейку.
— Какого типа нервная система у этого животного?
— Два-Б. Простенькая, несомненная и ординарная Два-Б. Я заставил анатомов, физиологов и экологов уточнять это, пока они не посинели. И все в один голос утверждают: Два-Б, проклятые дураки.
Ла-фан ничего не сказал, только аккуратно начал перемещать туда-сюда движок логарифмической линейки. Остановился, пригляделся как следует, пожал плечами и потянулся к одному из толстенных томов, стоящих на полке над его головой.
Зашелестел страницами, подбирая близкие значения среди приведенных в таблице. Потом снова взялся за линейку. Завершив эти манипуляции, он беспомощно произнес:
— Бессмыслица!
— Сам знаю! Я шесть раз шестью разными способами пытался рассчитать эту реакцию и каждый раз терпел неудачу. Даже если я выстраивал систему, объясняющую, почему эта тварь не засыпает, я не мог объяснить специфическое воздействие раздражителей.
— А оно очень специфическое? — спросил Ла-фан. Голос его звучал в самом верхнем регистре.
— И это самое скверное, — отрезал Тан Порус. Он наклонился вперед и похлопал собеседника по колену.— Если ты смещаешь длину волны любой световой комбинации на пятьдесят ангстрем в любую сторону — в любую, — и он не засыпает. Меняешь время светового облучения на плюс-минус две секунды — и он не засыпает. Меняешь высоту тона конечного сигнала на восемь октав в любом направлении — и он не засыпает. Но стоит дать верную комбинацию, и он тут же впадает в кому.
Уши Ла-фана превратились в два поросших волосами полотнища.
— Галактика! — прошептал он. — Так вы споткнулись на комбинации?
— Не я. Это случилось на бете Дракона. Мои коллеги проводили лабораторные занятия для первокурсников, демонстрируя реакцию моллюсков на цвет и звук, — это было несколько лет назад. При этом у некоторых студентов сложилась вот такая светозвуковая комбинация, и это пакостное существо погрузилось в сон. Разумеется, они побоялись за здравость своего рассудка и бросились к наставнику. Наставник проделал то же самое с другим спрутом — и тот заснул. Они изменили комбинацию — ничего не получилось! Они вернулись к начальной — сон! После того как они достаточно долго с этим провозились, пока не выяснили, что не могут понять даже, где в этом деле голова, а где хвост, они отослали спрута на Арктур, пожелав, чтобы я сам в этом разобрался. И вот уже целых шесть месяцев мне не удается даже уснуть спокойно.
Послышалась музыкальная нота, и Порус нетерпеливо повернулся.
— В чем дело?
— Посланник от председателя делегатов Конгресса, сэр, — раздался металлический голос из коммуникатора на столе.
— Пусть войдет.
Посланник приблизился к Порусу ровно настолько, чтобы вручить ему впечатляющим образом опечатанный конверт, и энергично произнес:
— Великие новости, сэр. Система Солнца квалифицирована достойной принятия.
— Что дальше? — фыркнул Порус, как только прибывший сделал паузу. — Мы все знали, что так и будет.
Он содрал с послания наружную упаковку из целловолокна, достал оттуда пачку бумаг, быстро проглядел их и скривился.
— О Ригель!
— Что-то не так? — спросил Ла-фан.
— Эти политиканы осмеливаются беспокоить меня по самому незначительному поводу. Можно подумать, что на Эроне не сыщется другого психолога. Взгляните только! Мы предполагаем, что соляриане откроют гиператомный принцип в ближайшее столетие. Они наконец-то до этого додумались, и их экспедиция совершила посадку на одной из планет альфы Центавра. Разумеется, для политиканов это праздник! Теперь нам следует отправить собственную экспедицию, чтобы пригласить их вступить в Федерацию. И, ясное дело, для этого нам необходим психолог, чтобы пригласить их самым милым образом и быть уверенными в их реакции, поскольку можно утверждать, что в армии не найдется ни одного человека, который обладал бы психологическими навыками даже в самой слабой степени.
Ла-фан совершенно серьезно кивнул.
— Знакомо, знакомо. У нас случались такие же трудности. Психологи им ни к чему, пока они не вляпаются в неприятность, тут уж они мчатся к вам со всех ног.
— Ладно, то, что я не собираюсь отправляться к Солнцу, это определенно. Этот дрыхнущий спрут слишком важен, чтобы обойти его своим вниманием. Работа там рутинная, как и всегда с присоединением новых миров: реакция A-типа, которая по силам любому второкурснику.
— И кого вы пошлете?
— Еще не решил. Под моим началом трудятся несколько юнцов, которые справятся с таким заданием с закрытыми глазами. Поручу кому-нибудь из них. Кстати, надеюсь увидеть вас завтра на вечере встречи факультета.
— Увидите и даже услышите. Мне предстоит произнести речь о рецепторах указательного пальца.
— Прекрасно! Я тоже над этим работал, так что будет интересно послушать, до чего вы там додумались. Значит, до завтра.