воет вокруг ветер, сквозь который они неслись к своему маленькому домику на берегу моря.
Нина продолжала неудержимо болтать. Единственным нормальным аспектом ее поведения была та легкость, то ненавязчивое умение, с которым она объединяла в себе обе ведущие диалог стороны.
— И конечно же, дорогой, я приготовила для тебя целого триптекса, зажаренного на вертеле и с гарниром из сарнеесов. И… ах да, что это была за история с новой планетой, Землей? Ведь ты ее так называл? Я тобой так гордилась, как только про это услышала. Я сразу сказала…
И так далее, пока ее голос не выродился в бессмысленный конгломерат звуков.
Где же были ее слезы? Где были ее попреки, угрозы, пылкая жалость к себе?
Перед обедом Тан Порус единым мощным усилием заставил себя встряхнуться. Он поглядел на стоявшую перед ним тарелку с испускавшим пары триптексом, почувствовал странное отсутствие аппетита и сказал:
— Это мне напомнило тот день на Арктуре, когда я обедал с председателем Собрания…
Он погрузился в подробности, живописуя шуточки, отклоняясь от сути дела, лирически гневаясь на собственное от них удовольствие, делая упор, почти незамаскированный, на тот факт, что он чуть было не потерял жену, и под конец, в последней дикой вспышке отчаяния, ненароком признал присутствие поразительного количества ригелианских женщин в системе Арктура.
Выслушав все это, его жена улыбнулась и сказала:
— Я так рада, мой дорогой. Это же просто замечательно, что ты был там счастлив. Ешь же своего триптекса.
Но Порус не мог есть своего триптекса.
При одной мысли о еде его начинало мутить. Медленно, растерянно и испуганно взглянув на жену, он поднялся со всем достоинством, на какое хватило сил, и отправился в свою комнату, в надежде найти там уединение.
Он лихорадочно пролистал расчеты, потом рывком опустился в кресло. Он кипел от злости, поскольку с Ниной явно происходило что-то недоброе, невероятно недоброе! Даже интерес к другому мужчине — он на мгновение предположил и такую возможность как вероятное объяснение — не мог так революционно изменить характер.
Он рванул себя за волосы. Существовал какой-то тайный фактор, еще более невероятный, чем этот, но он понятия не имел, что бы это могло быть. В это мгновение Тан Порус отдал бы все свои всемирные заслуги за то, чтобы появилась его жена и сделала хотя бы одну попытку снять с него скальп, как в старые добрые времена.
А рядом в столовой Нина Порус позволила веселым искоркам заиграть в своих глазах.
Лор Харидин отложил ручку и сказал:
— Войдите!
Дверь открылась, и появился его приятель Эбло Ранин, одним движением расчистил угол стола и уселся.
— Харидин, у меня идея.
Голос его прозвучал необычно, словно виноватый вздох.
Харидин покосился на него с подозрением.
— Вроде того случая, когда ты подстроил ловушку старику Обелю?
Ранин пожал плечами. Он два дня прятался в вентиляционной шахте после того, как та шутка великолепнейшим образом сработала.
— Нет, на этот раз все законно. Слушай, Порус поручил тебе заботиться о спруте, ведь верно?
— Ага, я вижу, на что ты нацелился. Ничего не выйдет. Все, что я могу, это кормить спрута, но ничего больше. Даже если я хлопну в ладоши, чтобы вызвать у него тропизм перемены цвета, шеф меня потом прикончит.
— Да и космос с ним! Он где-то там, за много парсеков отсюда. — Ранин извлек экземпляр «Журнала галактической психологии» и раскрыл его. — Ты следил за экспериментами Ливел-ла на Проционе V? Ну, за этими — с магнитными полями при наличии или отсутствии ультрафиолетового облучения?
— Это не моя область, — ответил Харидин. — Я слышал о них, но не более того. А в чем дело?
— Так вот, проявляется реакция Е-типа, которая порождает, хочешь — верь, хочешь — нет, стойкий эффект Фимбала практически в каждом случае, в особенности у высших беспозвоночных.
— Гмм!
— Так вот, если мы попробуем применить это к спруту, то получим…
— Нет! — Харидин неистово замотал головой. — Порус меня в порошок сотрет. Великие звезды и малые метеориты, что он тогда со мной сделает!
— Да послушай ты, дурачок! Порус и не может тебе сказать, что делать со спрутом. Тут последнее слово за Фрианом Обелем. Это же он глава Департамента психологии, а не Порус. Все, что от тебя требуется, — это обратиться к нему за разрешением, и ты его получишь. Говоря между нами, после прошлогодней заварухи с Хомо Сол он старается на глаза Порусу не попадаться.
Харидин слабо возразил:
— Вот ты и попробуй.
Ранин поперхнулся.
— Нет. Если по правде, то мне лучше к нему не соваться. Он, кажется, до сих пор подозревает, что ту штуку с ним выкинул я, так что я предпочитаю держаться от него подальше.
— Ладно, договорились.
Выглядел Лор Харидин так, словно уже неделю не спал как следует — лишнее доказательство, что порой видимость соответствует действительности. Эбло Ранин взглянул на него с кротким многотерпением и вздохнул.
— Взгляните на него! Может, ты сесть соизволишь? Сантин сказал, что, возможно, получит окончательные результаты сегодня, так?
— Да знаю я, знаю. Но какой позор! Я семь лет убил на высшую математику, а теперь допускаю дурацкую ошибку и даже не могу ее найти!
— Может, ее и искать не надо? Не глупи, ответ и должен быть невозможен.
Высокий лоб Харидина пошел морщинами.
— О, я просто не знаю, что думать.
Не прекращая отчаянных размышлений, он продолжал свои настойчивые попытки избавиться от дремоты и желания растянуться на ковре, который лежал под ногами. Неожиданно он опустился на сиденье.
— Это всё временные интегралы. С ними просто невозможно работать, я же тебе говорил. Ты отыскиваешь их в таблице, тратишь полчаса, чтобы подобрать наиболее подходящее значение, и они дают тебе семнадцать возможных ответов. Ты пытаешься выявить хотя бы один, имеющий смысл, и — помоги мне Арктур! — получается, что они или все имеют смысл, или ни один! Составляешь таблицу для восьми из них, как в нашей задаче, и комбинаций получается столько, что разбираться с ними придется всю оставшуюся жизнь. Ложный ответ! Я удивлюсь, если после всего этого останусь в живых.
Взгляд, который он бросил на объемистый том «Таблиц временных интегралов» Хело, к величайшему удивлению Ранина, не испепелил переплет.
Замигала контрольная лампочка, и Харидин рванулся к дверям.
Он выхватил из рук курьера пакет и молниеносно распечатал его, яростно содрав упаковку.
Раскрыв ответ на последней странице, он уставился на заключительный абзац, написанный Сантином:
«Ваши вычисления правильны. Желаю успеха, но не стоит бить Поруса по голове, подкравшись со спины. Лучше сразу войдите с ним в контакт».
Ранин прочитал резюме, заглядывая через плечо напарника, и оба долго таращились друг на друга.
— Я был прав, — прошептал Харидин. — Мы обнаружили такое сочетание, при котором мнимые величины в квадрат не возводятся. Мы разработали предсказуемую реакцию, которая включает в себя мнимые величины!
Ранин сглотнул и с силой согнал с себя оцепенение.
— И как ты это интерпретируешь?
— Великий космос! Клянусь Галактикой, да откуда мне знать? Мы передадим это дело Порусу, вот и все.
Его напарник похрустел пальцами и ухватил своего коллегу за плечи.
— Нет, только не это! Это же великий шанс для нас. Если мы доведем это дело до конца, то обеспечим себе будущее. — Он не мог говорить от возбуждения. — Великий Арктур! Да любой психолог дважды заложил бы собственную жизнь за одну только возможность оказаться на нашем месте.
Спрут с Дракона благодушно плавал себе, не испытывая ни малейшего трепета перед гигантским соленоидом, окружившим его бассейн. Множество перепутанных проводов, освинцованных кабелей, подвешенных вверху ртутных ламп ничего для него не значили. Он довольно пощипывал листики морских папоротников, росших вокруг, и существовал в мире со всей вселенной.
Не то что два молодых психолога.
Эбло Ранин суетился над сложной паутиной соединений, пытаясь в последний раз все проверить. Лор Харидин помогал ему, когда кончал грызть ноготь на одном пальце, но еще не приступал к следующему.
— Все готово, — заявил Ранин и вяло провел тряпкой по вспотевшему лбу. — Бей его, не жалей!
Засветились ртутные лампы. Харидин задернул занавески на окне. В холодном тускло-красном свете два ставших зеленоватыми лица внимательно наблюдали за спрутом. Животное безостановочно шевелилось, при ртутном освещении его теплая розовая окраска сменилась на тускло-черную.
— Врубай ток, — холодно бросил Харидин.
Раздался мягкий щелчок — и ничего больше.
— Никакой реакции? — спросил Ранин, словно бы ни к кому не обращаясь.
Он туг же затаил дыхание, потому что его напарник склонился над спрутом.
— Со спрутом что-то происходит. Мне кажется, он начал слегка светиться. Или это обман зрения?
Свечение сделалось отчетливым. Казалось, оно отделилось от тела животного и образовало вокруг него сферическую оболочку. Томительно текли минуты.
— Он излучает какой-то вид радиации, полей, сил — можешь называть, как хочешь, — и похоже, со временем это усиливается.
Ответа не последовало, да никто и не ждал его.
Они продолжали терпеливо наблюдать.
Тут Ранин испустил приглушенный крик и с силой вцепился в локоть Харидина.
— Взрывающиеся кометы, это еще что такое?
Светящаяся сфера неведомо чего выбросила наружу ложноножку. Маленький мерцающий язычок коснулся покачивающегося стебля водяного папоротника, и в то же мгновение листья на нем побурели и завяли.
— Отключай ток.
Щелкнул выключатель, погасли ртутные лампы, тени сгустились. Экспериментаторы нервно переглянулись.
— Что это было?
Харидин покачал головой.
— Не знаю. Что-то определенно ненормальное. Я никогда не видел ничего подобного.
— Но ты никогда раньше не видел и мнимых величин в уравнении реакции, верно? К тому же я не думаю, чтобы это расширяющееся поле было какой-либо известной нам формой энергии…