Всего госпитальных комплексов было шесть — по одному в каждом секторе. Этот располагался выше остальных, поскольку здесь занимались исследованиями низкой гравитации с точки зрения биологии.
Все пятеро туристов совершенно спокойно держались в состоянии низкой силы тяжести — чуть больше четверти нормы. Меджим Набеллан споткнулась разок, но Элейн показалось, что это произошло по чистой случайности. Сансен был в ярости из-за того, что ему пришлось забраться выше, чем он собирался, и потому громко топал, но при этом твердо держался на ногах. Впрочем, даже Элейн время от времени забывалась и делала слишком большой шаг.
— Мне кажется, вас всех заинтересуют, — продолжала она свою экскурсию, — исследования низкой гравитации, проводящиеся в здешнем центре. На Земле подобными проблемами заниматься невозможно, и хотя все Орбитальные миры добились в этой области определенных результатов, Гамму превзойти не удалось никому. В данный момент мы входим в лаборатории, где специалисты расскажут вам о проводимых экспериментах и ответят на ваши вопросы. О, мистер Сансен.
— Да?
— Я хотела напомнить вам, что мы находимся всего в четырехстах метрах от ступицы. Я сейчас попробую получить для вас разрешение… — Они остались одни, поскольку все остальные члены группы отправились вслед за местным гидом. — Мне придется обратиться в Правительственный Центр, который находится на другой стороне мира.
Она в который уже раз махнула рукой… и сердце забилось у нее в груди. Сансен отреагировал на ее жест. Наверняка он!
Однако Элейн не смогла скрыть от него, что все поняла. Знание промелькнуло в ее глазах, и Сансен увидел… и, возможно, сообразил, что совершена ошибка. В следующее мгновение он словно сбросил с себя театральный костюм.
— Минутку, барышня, — сказал он, и в его голосе больше не было слышно дельтийского акцента.
Сансен метнулся к Элейн. Девушка попыталась ускользнуть от него — так матадор ловко избегает столкновения с быком.
Но в горле у нее почему-то стоял комок, и она не могла закричать, позвать на помощь. Неужели он посмеет ее убить? И каким образом объяснит ее смерть? Или ничто не должно помешать ему выполнить задание? Может быть, он ее прикончит, а потом поспешит сделать то, ради чего сюда прибыл?
Сансен повернулся и снова бросился на нее, но поскользнулся — забыв про низкую силу тяжести. Элейн поднялась на цыпочки и, воспользовавшись его промахом и призвав на помощь свое умение двигаться в состоянии низкой гравитации, проскочила мимо Сансена. Он до нее не дотянулся.
Тогда агент остановился, а потом попытался отрезать Элейн от двери, сбросил шляпу, расстегнул блузу и тоже отшвырнул ее в сторону. Он был мускулистым, сильным мужчиной, а его лицо не сулило Элейн ничего хорошего. В распоряжении агента имелось всего несколько минут, чтобы от нее избавиться, прежде чем кто-нибудь ему помешает. И вид у него был весьма решительный.
Теперь Элейн уже могла бы закричать, но она боялась, что крик отвлечет ее. Девушка не сводила с Сансена глаз, а сама в это время раскачивалась из стороны в сторону, была настороже. Он тоже максимально напрягся, принял во внимание низкую гравитацию, потом начал маленькими шажками продвигаться вперед.
Элейн, внимательно за ним наблюдая, отскочила от него. Изменила направление движения, метнулась вперед, делая большие шаги, затем развернулась у Сансена за спиной и толкнула его. Он начал падать вперед, но удержался и снова оказался между девушкой и дверью.
И тут Элейн потратила на одну секунду больше, чем следовало, пытаясь добраться до двери, потому что Сансен успел схватить ее за руку.
Одно короткое мгновение они не шевелились, а потом его губы растянулись в безжалостной ухмылке, и он притянул Элейн к себе. Девушка хрипло вскрикнула, попыталась его лягнуть, но он блокировал ее удар бедром. Элейн отчаянно пыталась вырваться, но Сансен не выпускал ее.
…Ив этот момент черная рука обхватила горло землянина, нажала на адамово яблоко, заставив его выпрямиться. Элейн была свободна.
— Спасибо, — прошептала она.
Лицо Меджим Набеллан потемнело, будто стало еще чернее, чем было.
— Неужели это дельтийское животное пыталось…
— Он не с Дельты, — тяжело дыша, ответила Элейн, которая наконец поняла, что все закончилось. Она оглядела собравшихся членов своей группы. — Вызовите, пожалуйста, полицию. И прошу вас, Набеллан, держите его покрепче.
— Не беспокойтесь, — ответила Меджим Набеллан. — Может быть, кто-нибудь желает меня заменить на минутку? А хотите, я сверну ему шею? — Видно было, что она вполне в состоянии выполнить свое обещание, и глаза землянина вылезли из орбит.
— Прошу вас, не нужно, — ответила Элейн. — Мне кажется, он нужен нашему правительству живым.
Элейн снова сидела в кабинете Яноса Тесслена. Со времени ее первого с ним разговора прошло два дня.
Председатель Ассамблеи был невероятно весел и радостно заявил:
— Ты великолепно справилась с заданием, Элейн, лучше и не бывает. Это тот самый диверсант. Дельта заявила, что ничего про него не слышала — уж не знаю, правда это или нет, теперь они вынуждены как можно активнее выступать за союз. Мы в самых изысканных выражениях высказались о том, какую роль сыграла в этой истории Меджим Набеллан, а значит, и Тэта будет сражаться за объединение Орбитальных миров. Правительство Земли поставлено в тяжелое положение, празднование трехсотлетия Америки получило отличную рекламу. Конечно, всегда могут возникнуть непредвиденные сложности, но я уверен, что мы получим независимость и союз еще до того, как закончится две тысячи семьдесят шестой год. Расскажи-ка, как тебе удалось решить эту задачку, Элейн? Каким образом он себя выдал?
— Мне нужно было найти нечто такое, о чем землянин обязательно забудет, оказавшись на Орбитальном мире, хотя все они и построены по образу и подобию Земли — насколько это вообще возможно. Я подумала об искривлениях. Земля очень
большая, и люди живут на внешней поверхности, которая искривляется вниз совсем незаметно. На Орбитальных мирах мы живем на внутренней поверхности, которая искривляется вверх.
На Земле «другая сторона мира» находится внизу, далеко внизу. Я решила, что, когда об этом заходит речь, земляне или показывают вниз, или вообще не делают никакого жеста. И уж конечно же, не станут махать рукой наверх. На Орбитальном мире «другая сторона мира» — наверху, и жители других миров всегда поднимают голову, когда говорят о другой стороне. Вы так делаете, я так делаю, и все остальные тоже.
Ну вот я и попробовала провести эксперимент. Я упоминала другую сторону мира в присутствии каждого из членов моей группы и одновременно показывала вниз. Это не имело ровным счетом никакого значения. Четверо наших гостей все равно посмотрели наверх, чисто автоматически. Каждый из них бросил совсем короткий взгляд, но я сразу поняла, что все они настоящие жители Орбитальных миров. Когда же я заговорила с Сан-сеном, он проследил глазами за моим пальцем. Посмотрел вниз, и тогда я поняла, что он землянин. Он мгновенно сообразил, что совершил промах, но было уже поздно. Видите, я смогла определить по одному взгляду.
— Я бы в жизни до такого не додумался, Элейн, — признался Янос. — Твои усилия будут достойным образом вознаграждены.
— Благодарю вас, — ответила Элейн, — однако независимость и союз Орбитальных миров самая лучшая награда доя всех нас, не так ли?
Некролог
Мой супруг Ланселот имеет привычку читать за завтраком газету. Он выходит к столу, и первое, что я вижу, — это выражение неизменной скуки и легкого замешательства на его худом, отрешенном лице. Он никогда не здоровается. Газета, предусмотрительно развернутая, ждет его на столе, и через мгновение лицо его исчезает.
И потом в продолжение всей трапезы я вижу только его руку, которая высовывается из-за газеты, чтобы принять от меня вторую чашку кофе, куда я насыпаю одну ложку сахара. Ровно одну — не больше и не меньше. Иначе он испепелит меня своим взглядом.
Все это меня давно уже не волнует. По крайней мере за столом царит мир — и на том спасибо.
Но в это утро спокойствие было нарушено. Нежданно-негаданно Ланселот разразился следующей речью:
— Хос-споди! Эта дубина Пол Фарбер, а? Загнулся!
Я не сразу сообразила, о ком он говорит. Ланселот упоминал однажды это имя — кажется, это был кто-то из их компании. Тоже физик, и, судя по тому, как аттестовал его мой супруг, довольно известный. Во всяком случае, из тех, кто сумел добиться успеха, чего нельзя сказать о моем муже.
Отшвырнув газету, он уставился на меня злобным взглядом.
— Нет, ты только почитай, что они там наворотили! — проскрежетал он. — Можно подумать, второй Эйнштейн вознесся на небо. И все из-за того, что этого дурака хватила кондрашка.
Ланселот встал и вышел из комнаты, не доев яйца, не притронувшись ко второй чашке кофе.
Я вздохнула. А что мне еще оставалось делать?
Само собой разумеется, настоящее имя мужа не Ланселот Стеббинз: я изменила имя и некоторые подробности, во избежание осложнений. Но в том-то и дело, что, если б назвать моего супруга его подлинным именем, это имя вам все равно ничего бы не сказало.
Ланселот обладал удивительной способностью оставаться неизвестным. Это был прямо какой-то талант — ни у кого не вызывать к себе никакого интереса. Все его открытия уже были кем-то открыты до него. А если ему и удавалось открыть что-то новое, то всегда кто-нибудь другой в это время создавал нечто более замечательное, и о Ланселоте никто не вспоминал. На конгрессах его доклады никто не слушал, потому что именно в эту минуту в соседней аудитории кто-то делал более важное сообщение.
Все это не могло не повлиять на моего мужа. Он стал другим человеком.
Двадцать пять лет назад, когда мы поженились, это был парень что надо. Блестящая партия. Человек состоятельный, только что получивший наследство, и вдобавок уже сложившийся ученый — не лишенный честолюбия, энергичный и подающий большие надежды. Я тоже, по-моему, была очень недурна собой. Только от всей моей красоты ничего уже не осталось. А вот моя замкнутость, моя полная неспособность завоевать успех в обществе, как это полагалось бы жене молодого и многообещающего научного деятеля, — все это осталось при мне. Быть может, этим отчасти объяснялось то, что Ланселот был таким невезучим. Будь у него другая жена, он светил бы по крайней мере ее отраженным светом.