— Потому что я на вас пялился?
— Потому что вы заносчивы.
— Вот оно что!
— Как все американцы.
— А все кубинцы какие?
— Гордые.
Он улыбнулся:
— Судя по газетам, которые я читал, вы еще и ленивые, вспыльчивые, инфантильные и неспособные хранить деньги.
— Вы думаете, это правда?
— Нет, — ответил он. — Я думаю, что обобщения насчет целой страны или целого народа — чертовски глупая штука.
Она затянулась и некоторое время смотрела на него, а потом снова перевела взгляд на корабль.
Прибрежные огни окрасили нижний край неба бледно-розовым. За каналом, в дымке, спал город. На горизонте проступали тоненькие молнии — белые зигзаги вен под кожей мира. В их слабом свете, внезапно вспыхивавшем то там, то тут, виднелись разбухшие тучи, черные, громоздящиеся вдали, точно неприятельское войско. Прямо над их головами пролетел самолетик: четыре огонька в небе, один небольшой мотор, высота — сотня ярдов. Возможно, по вполне легальным делам, хотя и трудно придумать, какие могут быть легальные дела в три часа ночи. Не говоря уж о том, что Джо за свое недолгое пребывание в Тампе практически не сталкивался ни с какой деятельностью, которую он назвал бы легальной.
— Сегодня вечером вы сказали Мэнни, что вам все равно, погибнет он или останется жить. Вы и правда так думаете?
Отсюда они уже видели его: фигурка, идущая по пирсу к кораблю, ящик с инструментами в руке.
Джо облокотился на перила.
— В общем-то, да.
— Как человек делается таким жестокосердным?
— На это нужно меньше времени, чем вам кажется, — заметил Джо.
Мэнни остановился у трапа, где его встретили двое моряков из берегового патруля. Он поднял руки, и один из них охлопал его сверху донизу, а другой открыл ящик, порылся в верхнем отделении, вынул его и поставил на пирс.
— Если все пройдет хорошо, — проговорила Грасиэла, — вы возьмете в свои руки всю переправку рома в Тампе.
— Более того, в половине Флориды, — поправил Джо.
— У вас будет много власти.
— Видимо, да.
— И тогда ваша заносчивость станет беспредельной.
— Что ж, — отозвался Джо, — может ведь человек надеяться.
Патрульный закончил обыскивать Мэнни, и тот опустил руки, но потом этот моряк присоединился к своему напарнику, они наклонили голову и начали совещаться. Один держал руку на своем «сорок пятом».
Джо посмотрел на Диона и Эстебана, тоже стоящих у парапета. Они застыли, вытянув шею, не сводя глаз с ящика для инструментов.
Очевидно, патрульные велели Мэнни подойти к ним: он встал между ними и тоже, опустив голову, стал смотреть вниз. Один из них сделал указующий жест. Мэнни сунул руку в ящик и извлек оттуда две пинтовые бутылки рома.
— Черт! — произнесла Грасиэла. — Кто его просил их подкупать?
— Я не просил, — отозвался Эстебан.
— Он сам все на ходу изобретает, — пояснил Джо. — Просто охренительно. Великолепно.
Дион хлопнул ладонью по парапету.
— Я не велел ему это делать, — повторил Эстебан.
— Я ему велел этого не делать, — добавил Джо. — Я ему сказал: не импровизируй. У вас не хватило ума, чтобы…
— Они их берут, — заметила Грасиэла.
Джо прищурился и увидел, как каждый из патрульных сует бутылку в карман кителя и отступает в сторону.
Мэнни закрыл ящик и прошел по трапу.
На мостике над элеваторами воцарилась тишина.
Потом Дион произнес:
— Ну и ну! Просто зашибись об стенку, черт подери!
— Действует, — проговорила Грасиэла.
— Пока он только прошел на борт, — возразил Джо. — Ему еще надо сделать работу и благополучно смыться.
Он посмотрел на отцовские часы: вот-вот будет три ночи.
Перевел взгляд на Диона, который прочел его мысли:
— Сдается мне, они минут десять назад уже ворвались в ту забегаловку.
Они ждали. Металл мостика был еще теплый после целого дня поджаривания на августовском солнце.
Через пять минут один из береговых патрульных подошел к телефону, который зазвонил на палубе. Спустя несколько мгновений он пробежал обратно по трапу и хлопнул напарника по локтю. Они метнулись к открытой патрульной машине, стоявшей в нескольких ярдах, и вскочили в нее. Проехав по пирсу, повернули налево, направляясь в Айбор, в клуб на Семнадцатой улице, где в данный момент десяток людей из числа подручных Диона сцепился с двумя десятками моряков.
— Ну, пока что… — Дион улыбнулся, глянув на Джо. — Признай…
— Что признать?
— Все идет как по маслу.
— Пока что, — повторил Джо.
Грасиэла, стоявшая рядом с ним, затянулась сигарой.
До них донесся звук — эхо странно глухого удара. Судя по звуку, ничего особенного, но мостик под ними несколько секунд качался, и все они развели руки в стороны, точно стояли на седле одного и того же велосипеда. Корабль «Мёрси» содрогнулся. Вода вокруг него покрылась рябью, небольшие волны стали разбиваться о пирс. Жирные серые клубы дыма, напоминающие стальную стружку, повалили из дыры в корпусе судна. Дыра была размером с фортепиано.
Дым стал гуще, темнее, и Джо вдруг заметил желтый шар, расцветающий в глубине этого дыма. Шар пульсировал, точно бьющееся сердце. Джо продолжал наблюдать, пока не увидел, как с желтым мешаются красные языки пламени. Потом оба цвета скрылись за струями дыма, уже черного, словно вар. Дым заполнил канал, заслонил город, закрыл небо.
Дион расхохотался, и Джо встретился с ним взглядом, и Дион все хохотал, тряся головой и кивая Джо.
Джо знал, что означают его кивки: вот это — та причина, по которой они стали преступниками. Переживать минуты, каких никогда не испытают страховые агенты и агенты по продаже недвижимости, шоферы грузовиков, плотники, банковские кассиры. Минуты в мире без страховочной сетки — некому тебя поймать, некому подхватить. Джо посмотрел на Диона и вспомнил, что он чувствовал после того, как они в первый раз перевернули тот газетный ларек на Будуан-стрит, когда им было по тринадцать: мы наверняка умрем молодыми.
Но, вступая в ночную страну предсмертного часа и пересекая темные поля, что отделяют нас от туманного брега потустороннего мира, многие ли из нас, оглядываясь на пройденный путь, могут сказать: «Однажды я подорвал транспортный корабль водоизмещением десять тысяч тонн»?
Джо снова встретился глазами с Дионом и усмехнулся.
— Он так и не вышел обратно. — Грасиэла стояла рядом с ним, глядя на корабль, теперь уже почти целиком окутанный дымом.
Джо ничего не ответил.
— Мэнни, — пояснила она, хотя в этом не было нужды.
Джо кивнул.
— Он погиб?
— Не знаю, — произнес Джо. Но подумал: «Очень надеюсь, что да».
Глава пятнадцатаяГлаза его дочери
На рассвете моряки перенесли груз оружия с корабля на пирс. Ящики лежали в лучах восходящего солнца, и капли росы на них превращались в пар. Прибыло несколько шлюпок поменьше, и из них вылезли матросы, а за ними — офицеры. Каждый из офицеров осмотрел пробоину в корпусе. Джо, Эстебан и Дион бродили в толпе за оцеплением, установленным полицией Тампы, и услышали в этой толпе разговоры, что корабль сел на дно бухты и что неизвестно еще, удастся ли его благополучно поднять. Предполагали, что флотские пришлют из Джексонвилла кран или баржу, чтобы эту неизвестность разрешить. Что касается оружия, то военные хотят найти в Тампе подходящее судно, которое справилось бы с таким грузом. А пока им придется его где-то хранить.
Джо ушел с пирса. Он встретился с Грасиэлой в кафе на Девятой. Они сидели снаружи, в каменной галерейке, и смотрели, как по рельсам, проложенным посреди улицы, дребезжит трамвай, как он останавливается прямо перед ними. Несколько пассажиров вышло, несколько вошло, и трамвай загромыхал дальше.
— Вы его видели? Хотя бы какие-то признаки, что он выбрался? — спросила Грасиэла.
Джо покачал головой:
— Но Дион следит. Он послал в эту толпу двух своих ребят, так что…
Он пожал плечами и отпил кубинского кофе. Он провел на ногах всю ночь и не спал почти всю предыдущую, но, пока не кончился кубинский кофе, он мог, пожалуй, бодрствовать неделю.
— Что они кладут в эту штуку? Кокаин?
— Это просто кофе, — отозвалась Грасиэла.
— Вы еще скажите, что водка — это просто картофельный сок. — Он допил и снова поставил чашку на блюдце. — Вы по ней скучаете?
— По Кубе?
— Ну да.
Она кивнула:
— Очень сильно.
— Почему тогда вы здесь?
Она стала смотреть на улицу, словно могла увидеть Гавану на другой ее стороне.
— Вам не нравится жара, — произнесла она.
— Что?
— Вам она не нравится. Все время обмахиваетесь рукой или шляпой. Я вижу, как вы кривитесь и посматриваете вверх, на солнце. Словно хотите ему сказать: закатывайся скорее.
— Я не знал, что это так заметно.
— Вы и сейчас так делаете.
Она оказалась права: он и правда сбоку обмахивал шляпой голову.
— Вы про эту жару? — отозвался он. — Некоторые сказали бы, что это как жить на поверхности Солнца. А я бы сказал — внутри Солнца. Господи помилуй, как вам всем тут вообще удается функционировать?
Она откинулась на спинку стула, прелестная смуглая шея изогнулась на фоне кованого железа.
— Мне никогда не бывает слишком тепло, — сообщила она.
— Значит, вы безумны.
Она рассмеялась. Он смотрел, как смех бежит вверх по ее горлу. Она закрыла глаза и сказала:
— Вы ненавидите жару, но все-таки вы здесь.
— Да.
Она открыла глаза, слегка наклонила голову, посмотрела на него:
— Почему?
Он подозревал (да нет, он точно знал): то, что он чувствовал к Эмме, — это была любовь. Это была любовь. А значит, то чувство, которое возбудила в нем Грасиэла Корралес, следует назвать вожделением. Но вожделением совсем не таким, какое он когда-нибудь испытывал. Видел ли он когда-нибудь такие темные глаза? И она делала все с такой удивительной томностью: ходила, курила сигары, брала карандаш. Так легко было представить томные движения ее тела, обвивающегося вокруг его собственного. Как она впускает его в себя, нескончаемо выдыхает ему в ухо. Ее томность была точностью, а не леностью. Время над этой томностью не властно: это она сама подчиняет себе время. Скручивает его