— Двое? — удивился Джо. — Ты времени даром не теряешь.
— Мне всегда хотелось большую семью. А у тебя как с этим?
Джо не собирался рассказывать какому-то головорезу, даже в столь милой беседе, о своем грядущем отцовстве.
— Пока еще думаю об этом, — произнес он.
— Не жди слишком-то долго, — посоветовал Джино. — Пока они маленькие, тебе нужны силы.
Эта особенность их деятельности всегда казалась Джо и захватывающей, и нелепой: из пяти мужиков, идущих к лифту, четверо вооружены автоматами, у всех пятерых есть пистолеты, при этом двое мило беседуют о детишках.
У лифта Джо позволил Джино еще потрепаться о детях, а сам пытался обнаружить признаки засады. Как только они зайдут в лифт, все иллюзии насчет того, что для них существует обратный путь, рассеются.
Но это были именно иллюзии, ничего больше. Едва войдя в гостиницу, они уже отказались от своей свободы. Отказались от своих жизней, передав их в руки Мазо, а тот по какой-то старческой причуде, непонятной для Джо, легко может взять и решить положить этим жизням конец. Кабина лифта была всего лишь маленькой коробкой внутри большой. Но тот факт, что они попали в замкнутую коробку, никто бы не стал оспаривать.
Возможно, Дион был прав.
А возможно, Дион ошибался.
Есть только один способ это выяснить.
Они вошли в лифт, оставив братьев Валокко снаружи. Роль лифтера исполнял Иларио Нобиле, желтый от больной печени, но настоящий волшебник в обращении с огнестрельным оружием. Про него поговаривали, что он способен подстрелить из винтовки блоху во время солнечного затмения или написать на подоконнике свое имя с помощью «томпсона», не задев стекло.
Пока они ехали на верхний этаж, Джо болтал с Иларио так же непринужденно, как перед этим с Джино Валокко. С Иларио следовало говорить про его собак. В своем доме в Ревере он разводил гончих, которые славились необычайно мягким нравом и необычайно мягкими ушами.
Но, поднимаясь в этой кабине, Джо все-таки снова подумал: может, Дион и правда что-то почуял. Братья Валокко и Иларио Нобиле — всем известные снайперы. Это не гора мышц и не острые мозги. Это убийцы.
Однако в коридоре десятого этажа их поджидал всего один человек — Фаусто Скарфоне, еще один кудесник оружия, но он был один, а значит, в коридоре их было поровну — двое парней Мазо и двое ребят Джо.
Мазо сам открыл двери в люкс «Гаспарилья», самый роскошный в гостинице. Он обнял Джо, взял его лицо в ладони и поцеловал в лоб. Снова обнял, крепко похлопал по спине:
— Как твои дела, сынок?
— Все прекрасно, мистер Пескаторе. Спасибо, что спросили.
— Фаусто, узнай, не нужно ли чего-нибудь его людям.
— Забрать у них пушки, мистер Пескаторе?
Мазо нахмурился:
— Конечно нет. Располагайтесь, джентльмены. Мы недолго. — Мазо указал на Фаусто. — Если кто-нибудь захочет сэндвич или еще что-то, закажешь в номер. Все, что ребята пожелают.
Он провел Джо в люкс и закрыл за ними двери. Часть окон выходила на переулок и соседнее здание из желтого кирпича, где некогда размещалась фабрика роялей, разорившаяся в 1929 году. Осталось лишь поблекшее имя владельца на кирпичной стене, «Гораций Р. Портер», да несколько заколоченных окон. Впрочем, вид из других окон номера ничуть не напоминал о Великой депрессии. Эти окна выходили на Айбор и каналы, впадавшие в бухту Хиллсборо.
В центре просторной гостиной, вокруг дубового столика, располагались четыре кресла. Посреди столика красовались серебряные кофейник, сахарница и сливочник. Кроме того, здесь имелась бутылка анисовой водки и три небольшие рюмки, уже наполненные. Санто, средний сын Мазо, сидел, ожидая их. Он поднял глаза на Джо, наливая себе чашку кофе и ставя ее на столик рядом с апельсином.
Тридцатиоднолетний Санто Пескаторе носил кличку Крот, но почему — никто уже не мог припомнить, даже сам Санто.
— Санто, ты помнишь Джо.
— Не знаю. Может, и помню. — Он приподнялся и сунул Джо влажную вялую руку. — Зови меня Крот.
— Рад снова встретиться. — Джо сел напротив него, а Мазо, обойдя столик, устроился рядом с сыном.
Крот чистил апельсин, бросая корки на столик. На его длинном лице застыла вечная гримаса недоуменного подозрения, словно он только что услышал шутку, которой не понял. Его курчавые темные волосы редели на лбу, шея и подбородок были мясистыми, а глазки он явно унаследовал от отца — темные и маленькие, словно карандашные острия. Но в нем ощущалась какая-то заторможенность, туповатость. Он не обладал отцовским обаянием или отцовским хитроумием, потому что они ему никогда не требовались.
Мазо налил Джо чашку кофе и протянул ее через стол:
— Все в порядке?
— В полном, сэр. А у вас как?
Мазо покачал рукой в воздухе:
— Бывают хорошие дни, а бывают плохие.
— Надеюсь, хороших больше, чем плохих.
Мазо поднял рюмку анисовой, чтобы за это выпить:
— Пока да, пока да. Salud![49]
Джо тоже поднял рюмку:
— Salud!
Мазо с Джо выпили. Крот бросил в рот дольку апельсина и стал чавкать, не закрывая рта.
Джо в который раз подумал, что в их довольно-таки жестком деле крутится неожиданно большое число самых обычных парней, которые любят жену, проводят выходные с детьми, чинят свои машины, рассказывают анекдоты в ближайшей закусочной, беспокоятся, что о них думает мать, и ходят в церковь попросить у Господа прощения за все те ужасные вещи, которые им, отдавая кесарю кесарево, приходится совершать, чтобы прокормить семью.
Но в их деле существовало такое же количество свиней. Злобных выродков, главное свойство которых заключалось в том, что они сочувствовали ближнему не больше, чем осенней мухе, бьющейся в стекло.
Крот Пескаторе относился как раз ко второй категории. К тому же он являлся сыном отца-основателя того дела, что объединяло их всех. Так уж получилось, что все они оказались причастны к этому делу. Привиты к нему, как к стволу дерева. Зависели от него.
За эти годы Джо успел познакомиться со всеми тремя сыновьями Мазо. Он встречался с Бадди, единственным сыном Тима Хики. Он видел сыновей Чьянчи в Майами, сыновей Батроне в Чикаго, сыновей Диджакомо в Новом Орлеане. Все их отцы являли собой грозный пример людей, которые сделали себя сами. Людей с железной волей и с некоторой долей проницательности. Людей, совершенно не ведающих сочувствия. Но все-таки людей, без всякого сомнения — людей.
А сынки этих людей, думал Джо, слушая, как Крот чавкает на всю комнату, — каждый их сынок — просто оскорбление для человечества, черт побери.
Пока Крот поедал апельсин, а потом еще один, Мазо с Джо обсудили, как прошла эта поездка Мазо на юг, обсудили жару, Грасиэлу и будущего ребенка.
Когда эти темы были исчерпаны, Мазо извлек газету, засунутую в соседнее кресло. Он захватил бутылку, обошел столик и уселся рядом с Джо. Налив им еще по рюмке, он развернул «Тампа трибьюн». С газетной полосы на них глядело лицо Лоретты Фиггис, а сверху шел заголовок:
СМЕРТЬ МАДОННЫ
— Это та девчонка, из-за которой вышли нелады с казино? — спросил он Джо.
— Она самая.
— Почему ты ее не убрал?
— Эффект мог бы получиться противоположным. Весь штат наблюдал за нашим противостоянием.
Мазо освободил апельсиновую дольку от кожуры.
— Верно. Но причина не в этом.
— Не в этом?
Мазо покачал головой:
— Почему ты не шлепнул этого паскудника, о котором я тебе говорил?
— Тернера Джона?
Мазо кивнул.
— Потому что мы с ним пришли к согласию.
Мазо покачал головой:
— Тебе не приказывали приходить к согласию. Тебе приказали убить этого сукина сына. И ты этого не сделал. По той же причине, по какой не убил эту puttana pazo.[50] Потому что ты не убийца, Джозеф. В этом и проблема.
— В этом? И давно?
— Сейчас — проблема. Ты не гангстер.
— Пытаешься задеть мои чувства, Мазо?
— Ты — нелегал, преступник-чистюля. А теперь, как я слышал, ты вознамерился уйти в законный бизнес?
— Подумываю об этом.
— Значит, ты не будешь против, если я тебя здесь кем-то заменю?
Джо почему-то улыбнулся. Нашарил свои папиросы, закурил.
— Когда я сюда приехал, Мазо, здешняя прибыль составляла миллион в год.
— Я знаю.
— А с тех пор мы стали получать в среднем почти по одиннадцать миллионов в год. С тех пор, как я сюда приехал.
— Но это в основном на роме. Те дни подходят к концу. Ты пренебрегаешь другим бизнесом — девками и наркотиками.
— Чушь, — отозвался Джо.
— Прошу прощения?
— Я сосредоточился на роме, потому что он действительно выгоднее всего. Но наши продажи наркотиков выросли на шестьдесят пять процентов. Что касается девочек, то за мое пребывание здесь мы устроили еще четыре заведения.
— Но ты мог устроить и побольше. К тому же девки жалуются, что их редко бьют.
Джо обнаружил, что смотрит на столик, на фотографию Лоретты. Он поднял взгляд, снова опустил. Пришла его очередь глубоко вздохнуть.
— Мазо, я…
— Мистер Пескаторе, — поправил Мазо.
Джо ничего на это не сказал.
— Джозеф, — произнес Мазо, — наш друг Чарли желает внести кое-какие изменения в управление конторой.
«Наш друг Чарли» — Счастливчик Лучано из Нью-Йорка. По сути дела, настоящий король. Император Жизни.
— Поскольку ближайший помощник Счастливчика из жидков, эти изменения могут показаться немного смешными, даже несправедливыми. Я не стану тебе лгать.
Джо натянуто улыбнулся Мазо, ожидая, когда старик перейдет к сути.
— Чарли хочет, чтобы ключевые посты занимали итальянцы, и только итальянцы.
И что смешнее всего, насчет ближайшего помощника Мазо не шутил. Все знали, что при всем своем необычайно остром уме Счастливчик был бы никем без Мейера Лански. Этот Лански, еврей из Нижнего Ист-Сайда, сделал для их бизнеса больше кого бы то ни было, обратив сборище семейных лавчонок в огромную корпорацию.