Везение продолжало мне сопутствовать. Я оказался на наклоненной носовой части субмарины. Несколько мгновений мой мозг, переутомленный борьбой, отказывался верить моим глазам.
Поверхность подземного океана была освещена десятком фонарей, закрепленных на лодках, окруживших субмарину. Лодки медленно приближались, смыкая кольцо вокруг судна. Теперь я узнал тот звук, что слышал, находясь в субмарине, и не мог идентифицировать. Это были винтовочные залпы. В мерцающем свете фонарей я видел пассажиров лодок, они были людьми, такими же, как я. На носу каждой лодки стоял человек с винтовкой, которую он направлял на какие-то цели в воде и стрелял по ним. Звук выстрелов эхом отдавался от далеких стен сточной системы.
Я внимательнее осмотрел водное пространство вокруг субмарины и заметил две перевернутые лодки морлоков, истекающих красной жидкостью. Несколько морлоков все еще барахтались в воде, пытаясь избежать губительного огня – пули пронзали воду вокруг них. Мягкий звук металла, входящего в плоть, сопровождал воссоединение каждого очередного плавающего морлока с братьями по смерти.
Кто же были эти стрелки на лодках? И как они попали сюда? Разгадка этих тайн ждала меня впереди, а пока я с радостью смотрел на них хотя бы ради того, чтобы мельком разглядеть очертания человеческих лиц. Я с таким вниманием наблюдал за их сжимающимся охотничьим кольцом, что забыл о тонущей субмарине – она сама напомнила о себе, когда вода начала плескаться у моих ног. Я поспешно поднялся на ту малую часть лодки, которая еще оставалась над водой, и, чтобы привлечь внимание людей в лодках, начал кричать и молотить по металлу плавника, за который держался.
Пуля звякнула о плавник над моей головой, и это свидетельствовало о том, что меня-таки заметили. Последовало еще несколько выстрелов – пули попадали в корпус субмарины вокруг меня. Я в ужасе понял, что они приняли меня за одного из морлоков. Звуки стрельбы заглушали мои крики. Их фонари были еще слишком далеко и не высвечивали меня, как удобную цель, но точность их стрельбы обещала улучшиться по мере приближения лодок к субмарине.
Лодки приближались со всех направлений, так что я не мог чувствовать себя в безопасности ни по какую сторону большого плавника, на основании которого стоял. Холодная тьма поглотила меня, когда корпус полностью скользнул под воду. Если цепляться за субмарину, я утону вместе с ней; но если отпустить ее и поплыть, меня застрелят те люди на лодках.
Мой мозг застопорило между двумя этими жуткими возможностями, но тело с животным упорством цеплялось за жизнь. Влага стекала каплями по моей груди там, куда я засунул под рубашку Экскалибур. Мои пальцы, словно в стадии трупного окоченения, вцепились в плавник, а легкие всасывали в себя то, что через считаные секунды станет моими последними глотками воздуха.
Самая быстрая из лодок подгребла ко мне на расстояние одного ярда от моей головы, которую я держал над холодной поверхностью воды. В свете фонарей я увидел сверкающий металл стволов, направленных на меня. «Значит, меня ждет смерть от пули», – подумал я с неестественной ясностью сознания и закрыл глаза, услышав щелчок взводимого бойка.
– Стойте! Бога ради, не стреляйте!
Я решил, что сошел с ума, потому что узнал голос Тейф. Я открыл глаза и увидел ее на носу лодки, она оттолкнула человека с винтовкой и потянулась ко мне в тот момент, когда субмарина просела подо мной и пошла на дно, потащив за собой меня от света в темный, безжалостный холод.
8. Мир потерянной монетки
– Ну, Хоккер, мы было решили, что на сей раз мы вас точно потеряли. Как вы себя чувствуете?
Мои глаза широко раскрылись, позволяя свету и сознанию прогнать остатки цепляющегося за меня сна. По какой-то причине мне снилась шахматная партия, разыгранная на руинах… Впрочем, не имеет значения. Фантазия рассеялась, сменившись не менее фантастической реальностью, в которой я оказался. Я остановил взгляд на добром, раскрасневшемся лице Клэггера и кивнул.
– Я в порядке, – сказал я и приподнялся на локтях. Я лежал посредине широкой кровати. – А где Тейф?
– Где-то здесь, – ответил Клэггер. – Сохнет. Насколько можно высохнуть в этих влажных краях. Вы, видите ли, уже ушли глубоко под воду, когда Тейф спрыгнула с лодки и вытащила вас. Она сказала, что ничто в жизни не давалось ей с таким трудом, как отцепить ваши пальцы от этой железяки.
Ко мне мигом вернулось воспоминание о субмарине и поглощающих меня темных водах. Значит, меня спасли от смерти… Чего ради? Другая смерть еще хуже. Непосильная усталость сковала мое тело, а мои мысли были парализованы глубоким, зловещим страхом перед будущим и всем, что оно может с собой принести. Надежда рождается под солнечным светом на поверхности Земли, а здесь, в мрачном чреве камня и грязи, она умирает.
Клэггер прервал мои депрессивные размышления.
– Ну, хватит, – сказал он. – Оденьтесь, и давайте займемся делом. Насколько я понимаю, у вас есть ко мне кое-какие вопросы. Хотите пролить немного, так сказать, света на темноту. Что? Никаких вопросов у вас нет? – Он кинул мне мою одежду – сухую и заштопанную неизвестно кем – в изножье кровати.
– Вы подождите секунду-другую, – пробурчал я с легкой ноткой раздражения. – У меня к вам тысяча вопросов, хотя, какой толк будет от этой информации, мне в данный момент не понять.
Одеваясь, я обвел недружелюбным взглядом помещение, в котором оказался. Весь его вид говорил о былой роскоши. Сама кровать, в которой я лежал, приходя в себя и восстанавливая истраченные силы, представляла собой не что иное, как просевшие груды парчи и других изысканных материалов, грязных после многих лет использования и небрежного обращения. На стенах темного камня висели тяжелые расшитые портьеры, но и их время не пощадило. Их разодранные середины проседали к полу, как старческая кожа.
На всем явно чувствовалась очевидная печать влаги и гниения, словно пары́ сточной системы проникали сюда через каждый атом находящихся здесь вещей. И моя собственная кожа ощущала что-то в этом роде, претерпевая пронзавшие плоть до самых костей изменения, вызванные пребыванием в сточной системе. Меня невольно трясло, когда я надевал на себя одежду, которая на самом деле высохла не до конца, и это чувствовали мои конечности. Какие ужасные метаморфозы произойдут со мной, если я в скором времени не вернусь под солнечные лучи, которые освещают наш наземный мир?
Клэггер все еще ждал моих вопросов.
– Что это за место? – спросил я. – Насколько я понимаю, это и есть то самое место, куда вы собирались провести нас, поскольку, судя по вашему виду, оно не вызывает у вас опасений. – Я пока отложил вопрос о том, как он и Тейф спаслись, не утонув в том подземном океане. Просто это был еще один пробел в моем знании, который предстояло заполнить.
– Оно самое, – сказал Клэггер, энергично кивая в подтверждение моих слов. – И немногие трешеры могут его найти. Потому что из всех тех, кто знает о его существовании, как его найти, известно лишь единицам.
– Не сомневаюсь в ваших обширных знаниях. – Рыбацкое хвастовство старого трешера начало меня утомлять. – Но все же… Что это за место?
Седые брови старика вспорхнули вверх ввиду важности этого откровения.
– Не что иное, как Мир потерянной монетки.
– Никогда о таком не слыхал.
– Что ж, ваше невежество вызывает только сожаление, хотя его и разделяют все те, чья нога никогда не ступала в царство сточной системы. Даже зеленый мальчишка, залезающий в уличные люки, чтобы достать оттуда уроненный кем-то через решетку крышки шиллинг, слышал об этом месте.
Я надел туфли и встал. Влажный холм моей кровати благодарно вздохнул, как отпущенное на свободу животное.
– После одного не так уж далекого вечера, – сказал я, – когда я впервые разговаривал с нашим общим другом доктором Амброзом, передо мной несколько раз открывалась все новая степень моего невежества. Единственный другой факт, с которым я познакомился в тот вечер, сводится вот к чему: любой, кто обладает каким-то знанием, пойдет на какие угодно уловки, чтобы превратить свое знание в таинство.
– Да-да, тут вы правы. – Он проглотил мой комментарий и глазом не моргнув, хотя не мог не понять, что я намекаю на него. – Могу вам сказать, что доставить сюда этих людей, убедить их рассказать о себе потребовало немалой настойчивости. И имейте в виду, я задавал вопросы вовсе не из праздного любопытства. Все это делалось в целях высочайших интересов науки и истории.
– Не сомневаюсь. И где же результаты вашего… м-м-м… расследования?
– Ах, мистер Хоккер, у меня есть столько всего рассказать, что во рту все пересохнет, несмотря на здешнюю влажность. Так что подождите чуток и вскоре узнаете всё за лучшей снедью и выпивкой, какие только может приготовить здешний народ без благодати созданного богом солнца и зелени, которая идет в рост под его лучами. Но они стараются изо всех сил, в чем вы вскоре сами убедитесь.
– «Они?» – повторил я следом за ним. – Кто же такие эти «они», кто обеспечивает все это?
– Тс, Хоккер, попридержите ваши вопросы. Хотя мне и известно немало, есть люди, более способные дать вам ответы, включая человека, который первым рассказал мне об этом месте. Так что потерпите, они вскоре закончат подъем субмарины, которая утонула под вами, а это должно заинтересовать нас обоих.
Я подавил в себе негодование и последовал за ним из комнаты. Как и все другие тайны, предшествовавшие этой, эта тайна явно тоже будет раскрываться постепенно. Чем бы все ни кончилось, мои приключения по сей час превосходно обучали меня искусству терпения – этого у меня уже никто не отнимет.
Коридор, по которому мы шли – стены здесь были такие же влажные, как и в комнате, где я проснулся, – был освещен грубо сработанными факелами, которые давали не только неустойчивый свет, но и приторный, смоляной запах. Я отметил, что факелы были закреплены на латунных креплениях, которые, как машинерия субмарины, были украшены рисунками, основанными на британских и кельтских орнаментах. Замысловатая, переплетающаяся вязь, несмотря на все мастерство, требовавшееся от ее создателей, теперь казалась странным образом похоронной, как и росписи на надгробных камнях вымершего народа. Их вид вызывал у меня чувство подавленности, какое я испытал всего раз в жизни, когда Амброз своими магическими способностями пок