В наступившем после пятой атаки затишье он собрал возле раненого Ануфриева коммунистов и комсомольцев. Пришло девять человек, четверо из них — члены партии. В роте было больше коммунистов, но все сразу они не могли оставить обороняемые ими участки.
— Прошу садиться, товарищи, — устраиваясь в кругу бойцов на пододвинутый к нему железный ящик из-под патронов, пригласил Князев. — А ты лежи, лежи, Ануфриев, — остановил он ефрейтора. — Как чувствуешь себя?
— Спасибо, товарищ гвардии старший лейтенант. Бодрствую. — Бледное, измученное лицо Ануфриева на секунду озарилось доброй улыбкой.
— От души рад за тебя. Хорошо воюешь. Вот и Исаков с Крутиковым тоже начали силу свою развертывать. Верно я говорю?
— Точно, товарищ старший лейтенант, — за двоих ответил Исаков, выглядывающий из-за широченной спины сержанта Крутикова.
— А ты, Федин, что молчишь? Или приуныл? — обратился парторг к угрюмому, неразговорчивому солдату, до перехода в роту работавшему поваром. Его Князев хорошо знал.
— Характер мой не позволяет ныть, товарищ гвардии старший лейтенант. Верно, веселиться особливо тоже нет повода. Поэтому я, как бы сказать, в полном равновесии нахожусь.
— Равновесие тоже дело неплохое… Духом нам падать, друзья мои, нельзя. Вы сами видите, — парторг показал на север, где гремел бой, — наши однополчане захватили плацдарм, расширяют его. Нашим товарищам там, наверное, потруднее и много потруднее, чем нам. Там они каждый клочок земли берут с боем!
Парторг обвел взглядом бойцов — лица их были суровы и внимательны.
— Обстановка не позволила нам драться бок о бок с нашими товарищами. Мы оказались прикованными вот к этой траншее. И наш долг теперь — помочь им отсюда. Мы наступили врагу на больную мозоль. Враг всеми силами пытается уничтожить нас, развязать себе руки. Видите, как он настойчиво атакует. Но мы бьем врага, срываем его замысел.
— Должны бить, товарищ старший лейтенант, — хмуро и решительно произнес Федин. — Другого выхода у нас нет. Если бить не будем, погибнем.
Князев хотел возразить, но Федин рассуждал в сущности правильно.
— А ты, Крутиков, что на это скажешь? — обратился Сергей к сержанту. — Не пугает такая перспектива?
— Никак нет, товарищ старший лейтенант. Наше солдатское дело известное: ты врага не убьешь — он тебя убьет.
Князев искусно втягивал в разговор коммунистов, и скоро между ними завязалась живая откровенная беседа. Парторга радовало, что все, как и Федин, трезво смотрят на создавшееся положение, не умаляют опасности и задачу свою понимают правильно. Он еще и еще раз с гордостью и большой теплотой подумал о своих товарищах — простых русских людях: «Ни тени уныния или растерянности— вот оно истинное мужество!»
Зашел разговор о том, как вернее, с меньшими потерями отражать атаки противника. Все начали вносить свои предложения. Ануфриев говорил о взаимной поддержке во время атак, Круглов предложил лучше использовать маскировку, а Исаков, призывая экономнее тратить патроны, вызвал общий смех, сказав, что он будет стараться одним выстрелом снимать двух фашистов.
— Правильно, правильно, — улыбнулся парторг, довольный веселым оживлением среди бойцов. — Двух, может, одной пулей и трудновато снять, а вот по одной пуле расходовать на каждого фашиста можно и нужно. Мы обязаны выстоять! А для этого должны расчетливо вести огонь. Надо каждому понять: будут у нас патроны — враг не увидит нашей траншеи! И полностью прав сержант Крутиков, говоря, что каждый убитый нами фашист — прямая помощь нашим бойцам на плацдарме. Это мы должны разъяснить и остальным товарищам. Дрались мы до этого хорошо. Командир роты всем объявил благодарность. На похвалу командира надо ответить делом. Не успокаиваться, а еще лучше драться. Каждому строжайше выполнять приказ командира роты — стрелять только наверняка! Каждому фашисту — одну пулю! Будем воевать так, как коммунист Ануфриев. У него нога перебита, а он остался в строю, вместе с нами отражал все атаки. Хорошо дерется. Честь и слава ему!
Взоры всех обратились к Ануфриеву. Полными одобрения глазами смотрела на героя ефрейтора и Вера Казакова, сидевшая у него в изголовье. Трудная бессонная ночь наложила тень утомления на ее красивое лицо.
— Я кончаю, товарищи, — продолжал парторг, перекинувшись случайным взглядом с Верой. — Всего несколько минут назад убили наших дорогих друзей — Васина, Ерохина, Трофимова, Духовного. Пусть будет месть наша беспощадной! Бить, бить и бить врага! Одной пулей… Только одной пулей, наверняка бить!
Наблюдая за противником, Сотников заметил, что в его расположении производятся какие-то земляные работы. Вначале Сотников не придал этому значения, но вскоре подметил еще одну деталь: фашисты, залегшие во время атаки между траншеями, ползком, поодиночке перебирались обратно в свою траншею. Старшине стало ясно: немцы что-то затевают. Он сообщил о своих подозрениях парторгу и ротному, заглянувшим на его участок.
Оба они минут пять внимательно изучали местность. Лицо Князева, обезображенное свежими, смазанными йодом шрамами, все больше и больше хмурилось.
— Хотят накрыть нас артиллерийским, а скорее всего, минометным огнем. Видно, подтянули кое-что.
И действительно, не успел старший лейтенант высказать свое предположение, как над их головами с шелестящим свистом пролетела мина. Метрах в сорока от траншеи прогремел разрыв; глухо ударились о землю осколки.
— Теперь жди ближе…
— Да-а, обстановка осложняется, — задумчиво проговорил Белов, — Старшина Сотников, передайте людям: по траншее попусту не ходить. При необходимости передвигаться только по одному. Еще передайте…
Белов не успел договорить — метрах в трех от них разорвалась мина. Все трое инстинктивно пригнулись и плотно прижались к стенке траншеи.
— Фриц голоса меня пытается лишить, — усмехнулся Белов, когда затих шорох падающих осколков. — Передайте: усилить наблюдение. Следует быстро разыскать ближайший наблюдательный пункт фашистского минометчика и снять его.
— Тут, братец мой, откуда ни глянь, всё нас увидишь, — заметил Князев.
— Однако ближайшего к нам корректировщика необходимо уничтожить. И еще: с минуту на минуту надо ожидать массированного минометного налета. А вслед за ним, можно наверняка сказать, последует новая атака. Поочередно нести наблюдение. Оно должно быть постоянным! Я передвинусь немного левее.
Князев и старшина разошлись по траншее в разные стороны, а Белов занял пустующий окоп и принялся лопатой расширять и улучшать сектор обстрела и наблюдения за врагом.
В это время к нему подошла Вера Казакова. Она неторопливо прислонила к земляной стенке свой автомат и заговорила:
— Товарищ гвардии лейтенант, сейчас я еще раз осмотрела раненых. Двое доживают последние минуты, пятерых надо срочно оперировать.
— Вы мне так говорите, Казакова, словно всё дело за мною, словно из-за меня вы не можете эвакуировать раненых, — недовольно и начальнически строго оборвал девушку Белов.
— Я сказала об этом для того, чтобы… Ну, как вам сказать… сообщить как-то… Командир полка сюда бросит силы… Ведь у нас совсем мало остается патронов.
— Да-а, патронов мало. И людей мало, — сразу как-то сникнув, согласился Белов. — Каждый боец у нас сейчас равен взводу. Вот поэтому я и не могу больше посылать связных. Кушко ушел и не вернулся. Видимо…
— Я сама готова выполнить задание. Надеюсь, ко взводу вы меня не приравняете?
— Вас послать не могу, слышите? — вновь резко перебил Белов. — Если бы у нас патронов оставалось еще меньше, я все равно вам такого приказа не отдал бы. Вы что, шутите? По открытой местности, на виду у врага… О Кушко забыли?..
— Кушко мог случайно выйти из строя.
Вера хотела сказать, что она уже продумала детали маршрута; трудно, но все же можно добраться до плацдарма. Однако Белов не дал ей больше говорить.
— Нет, нет. До вечера и так продержимся. Солдату, что с лодкой отправлен, приказано было сообщить, где мы высадились. Кушко послал… Хватит. Сходите и еще раз осмотрите раненых, помогайте им, — приказал Белов тоном, не терпящим никаких возражений.
Вера ушла, огорченная столь решительным запретом.
Оценивая обстановку по-своему, она пришла к твердому убеждению, что для спасения раненых у нее только один выход: добраться до своих, сообщить о роте, попросить поддержки — ведь силы очень неравные. Особенно встревожил Веру минометный обстрел: если мина угодит в траншею, сразу выведет из строя несколько человек. И раненых от мин нельзя уберечь…
«А что если обратиться к Сереже? — подумала она, но тут же отогнала эту мысль: — Нет, этого делать не следует. Он также не согласится. И тогда всё. Надо лейтенанта убедить. Только его!»
Проводив санинструктора, Белов снова принялся за устройство окопа. Но мысль о предложении Казаковой не оставляла его, и время от времени он поглядывал на дымящийся, грохочущий плацдарм.
«Доползти… надумала-таки. Смелая девушка, ничего не скажешь. Но затея безрассудная».
И как бы желая основательнее подкрепить принятое им решение, он измерил взглядом расстояние, отделяющее их траншею от южной оконечности плацдарма. На этот раз он более тщательно ощупал глазами каждую складку местности, каждый камень и попытался определить место, где могли снять Кушко.
— Новый НП готов? — послышался сзади голос парторга.
— В основном. — Белов уступил ему свое место в окопе, и старший лейтенант внимательно осмотрел вражеские позиции.
— Минометы пристрелял и выжидает?.. Дай-ка бинокль, — настороженно проговорил он. — Ну, точно. Какой-то стервец ползет в направлении отдельного дерева. И ловко ползет! Жаль, ой жаль нет винтовки! Впрочем, я из автомата попытаюсь, — с этими словами Сергей быстро вскинул свой автомат, но Белов остановил его и сам стал смотреть в бинокль.
— Ага, вижу, теперь вижу… Верно, направляется к дереву.
— Вот к дереву-то его и не следует допускать. Не иначе — очередной наблюдатель.
Белов прицелился из автомата и сделал несколько одиночных выстрелов. Немец замер на секунду и снова пополз.