— Как мне хорошо, комиссар, от того, что вы здесь! Есть люди, внушающие доверие с первого взгляда. Но они встречаются крайне редко. Я, во всяком случае, с такими людьми почти никогда не сталкиваюсь. А вот к вам почему-то сразу прониклась симпатией. Если желаете, курите, пожалуйста.
— Вы уже поели?
— Я не голодна. И вообще не могу понять, как я еще живу. Уже прошло ровно четыре дня после того, как нашли этот жуткий труп в автомобиле. А я все думаю. Все пытаюсь осмыслить случившееся, что-то понять.
— И вы пришли к выводу, что виновен ваш брат?
— Нет, Карла я обвинять не хочу. Тем более что если бы он даже был виновен в прямом смысле слова, то, видимо, действовал только в припадке безумия… Вы выбрали самое плохое кресло. Захотите прилечь — в соседней комнате стоит кровать.
Она была и спокойна, и лихорадочно оживлена. Но спокойствие ее было чисто внешним, волевым, достигнутым ценой мучительного напряжения. В отдельные моменты сквозь все это прорывалась судорожная тревога.
— Когда-то в этом доме уже разыгралась драма, вы не слыхали? Карл мне что-то рассказывал, правда, не слишком конкретно. Побоялся моей впечатлительности. Он всегда обращается со мной, как с маленькой девочкой.
Она изогнулась всем своим гибким телом и стряхнула пепел в фарфоровую чашечку на пуфе. Как и утром, ее пеньюар немного распахнулся, взору Мегрэ предстала маленькая округлая грудь, и хотя через две-три секунды она снова исчезла, он успел заметить шрам, вид которого заставил его нахмурить брови.
— Вы были ранены? Когда-то.
— Что вы имеете в виду?
Эльза покраснела и инстинктивно запахнула поплотнее на груди края пеньюара.
— У вас на правой груди шрам.
От этого замечания она пришла в крайнее замешательство.
— Извините меня, — сказала она. — Здесь я привыкла обходиться самой элементарной одеждой. И я не подумала… Что же касается этого шрама, то… Видите, вот еще одна подробность, о которой я вдруг вспомнила. В детстве мы с Карлом часто играли в парке замка, и я помню, как в день какого-то святого Карлу подарили карабин. Было ему тогда лет пятнадцать. И вот какая получилась нелепость, судите сами. Первое время он стрелял только по мишени. А потом нас как-то сводили в цирк, и на следующий день он решил поиграть со мной в Вильгельма Телля. Я держала в каждой руке по картонному кругу. Первая же пуля попала мне в грудь.
Мегрэ встал и направился к дивану. Его совершенно непроницаемое лицо насторожило Эльзу, и она обеими руками сжала края пеньюара.
Но он смотрел вовсе не на нее, а на картину с зимним пейзажем, висевшую теперь не косо, как раньше, а строго горизонтально.
Медленным движением руки он легонько сдвинул раму и обнаружил в стене нишу — два кирпича были вынуты из кладки.
В нише лежали шестизарядный пистолет, коробка с запасными патронами, ключ и флакон с таблетками веронала.
Эльза следила за ним и почти ничем не выдавала своего волнения. Чуть заметно порозовели скулы, чуть сильнее заблестели глаза.
— Я, безусловно, сама показала бы вам этот тайник, комиссар. И прямо сейчас.
— В самом деле?
Продолжая говорить, он сунул пистолет в карман, заметил, что флакон с вероналом наполовину пуст, подошел к двери, вставил ключ в замок и убедился, что ключ точно подходит.
Девушка встала. Грудь ее снова открылась, но это уже не беспокоило Эльзу. Она говорила, сопровождая слова порывистыми жестами.
— То, что вы сейчас нашли, подтверждает уже сказанное мною. Но вы должны меня понять. Могла ли я обвинить родного брата? Признайся я вам в первый же ваш приход, что я уже давно считаю его сумасшедшим, вы сочли бы мое заявление просто скандальным. А между тем это правда.
Когда она говорила в порыве горячности, ее иностранный акцент становился более заметным и придавал какую-то странность любой ее фразе.
— А пистолет?
— Как бы вам объяснить? Мы покинули Данию начисто разоренными. Но брат не сомневался, что при его образованности ему удастся занять в Париже блестящее положение. Этого не произошло, и его стали одолевать все более тревожные настроения. А когда он решил заживо похоронить здесь и себя и меня, я поняла — с ним творится неладное. Особенно когда он объявил мне о намерении запирать меня каждую ночь в моей комнате под предлогом, что некие враги могут напасть на нас. Вот и представьте себе, каково мне в этих четырех стенах при полной невозможности выйти отсюда, например, при пожаре или в случае любой другой катастрофы. От страха я перестала спать. Я была так напугана, словно меня заточили в подземелье. Однажды, когда он был в Париже, я вызвала слесаря, и тот изготовил мне ключ к моей двери. А иначе — хоть из окна прыгай. Так что ключ обеспечил мне свободу передвижения. Но этого мне было недостаточно. На Карла иногда нападало какое-то, я сказала бы, полубезумие. Он твердил, что скорее убьет себя и меня, чем примирится с полным финансовым фиаско. Как-то, во время очередной поездки брата в Париж, я побывала в Арпажоне и купила там пистолет. А из-за бессонницы запаслась вероналом. Так что, как видите, все просто… Но до чего же он недоверчив! Никто на свете не может быть более недоверчив, нежели человек, чей разум помутился, хотя все-таки сохраняет достаточно здравого смысла, чтобы понимать свое состояние… Ночью я устроила этот тайник.
— Это все?
Грубость вопроса ошарашила ее.
— Вы мне не верите?
Он не ответил, подошел к окну, отворил его, распахнул ставни и с наслаждением вдохнул свежий ночной воздух.
Шоссе казалось потоком чернил, который при прохождении машин озарялся лунными отблесками. Свет фар возникал где-то очень далеко, его было видно, быть может, километров за десять. Свет быстро приближался, наконец, словно циклон, налетал стремительный шквал плотного воздуха, гул, рокот, и красный огонек уносился, исчезая вдали.
Бензоколонки были освещены. На вилле Мишонне светилось только одно окно на втором этаже и по-прежнему, словно в театре китайских теней, за шторкой из сурового полотна виднелся силуэт кресла и сидевшего в нем страхового агента.
— Закройте окно, комиссар.
Он обернулся. Эльза в плотно запахнутом пеньюаре дрожала.
— Вы хоть теперь понимаете, как я волнуюсь? Вы заставили меня рассказать все… Только бы не случилось несчастья с Карлом! Этого я ни за что не хочу. Он мне часто повторял, что мы с ним умрем вместе.
— Прошу вас, помолчите.
Мегрэ вслушивался в ночные шорохи. Он пододвинул кресло к открытому окну, поставил ноги на опорную перекладину.
— Меня знобит, — сказала Эльза.
— Наденьте еще что-нибудь.
— Вы мне не верите?
— Тихо, черт возьми!
И он раскурил трубку. С далекой фермы доносились неясные шумы, потом замычала корова, а из расположенной рядом авторемонтной мастерской слышались звонкие удары стальных предметов, затем загудел электронасос для автомобильных шин.
— Я так доверилась вам! А вы вдруг…
— Да что же это такое! Замолчите вы или нет?
За одним из деревьев на автостраде, недалеко от дома, он заметил едва различимую тень. «Видимо, один из инспекторов», — подумал Мегрэ.
— Я голодна.
Он рассерженно обернулся и посмотрел Эльзе в лицо. У нее был совсем жалкий вид.
— Если вы голодны, пойдите и поешьте чего-нибудь.
— Я не решаюсь спуститься. Боюсь.
Он пожал плечами, снова прислушался и, убедившись, что снаружи все спокойно, вдруг решил сойти на первый этаж. Он уже знал, где кухня. На столе у плиты он нашел остатки холодного мяса, хлеб и початую бутылку пива.
Все это он принес наверх и поставил на пуф, рядом с чашечкой-пепельницей.
— Вы злитесь на меня, комиссар.
Теперь она казалась совсем маленькой девочкой, которая вот-вот расплачется.
— Мне, знаете, недосуг быть злым или добрым. Ешьте.
— А вы-то сами не голодны? Наверное, ругаете меня за то, что я сказала вам правду?
Но он уже стоял к ней спиной и смотрел в окно. Г-жа Мишонне за шторкой склонилась над мужем и держала на уровне его лица ложку — вероятно, давала ему лекарство.
Эльза прихватила кончиками пальцев кусок холодной телятины и с удовольствием принялась его уплетать. Потом налила себе стакан пива.
— Невкусно! — с отвращением сказала она, отпив глоток. — Но почему вы не закроете окно? Мне так страшно. Неужели в вас нет хоть капли жалости ко мне?
Внезапно он в сердцах захлопнул окно и с недовольным видом человека, готового не на шутку рассердиться, смерил ее недобрым взглядом.
Эльза побледнела. Ее голубые глаза закрылись, а правая рука, словно ища опоры, вытянулась назад. Он едва успел подскочить к ней и подхватить за талию.
Поддерживая Эльзу, Мегрэ приподнял ей веко, чтобы заглянуть в глаза. Свободной рукой он взял стакан с пивом, и поднеся его к носу, уловил горький запах.
На пуфе лежала чайная ложечка, которой он разжал Эльзе зубы, затем без колебаний вдвинул ложечку глубоко в рот, стараясь провести черенком по небу, коснуться глотки.
Лицо Эльзы судорожно исказилось. Тяжело дыша, она опустилась на ковер. Из-под век, словно невесомые, сочились слезы. Потом ее голова склонилась набок, и у нее началась сильная икота. Наконец манипуляции с ложечкой сделали свое дело — ее желудок освободился.
Мегрэ взял с туалетного столика кувшин с водой, смочил край полотенца и протер Эльзе лицо.
То и дело он нетерпеливо оборачивался к окну.
А она все никак не приходила в себя, только издавала слабые стоны. Наконец приподняла голову, потом встала, все еще нетвердо держась на ногах, растерянно огляделась, увидела испачканный ковер, ложечку, стакан.
Сжав голову ладонями, она несколько раз судорожно всхлипнула.
— Значит, не зря я так боялась, сами видите… Они попытались отравить меня. А вы не хотели мне верить! Вы…
Они одновременно вздрогнули. Напрягая слух, оба застыли в неподвижности.
У самого дома, скорее всего, в саду, прогремел выстрел, за которым последовал хриплый крик.