Сегодня у них холодное мясо – ростбиф, оставшийся с воскресенья. Диана нацепила фартук и начала чистить картофель. Когда она представила себе взбешенного Мервина, у нее затряслись руки и она порезала палец картофелечисткой.
Держа палец под струей холодной воды, она попыталась взять себя в руки, вытерла ранку насухо и завязала ее бинтом. «Чего я боюсь? – спросила Диана себя. – Он меня не убьет. Он не сможет меня остановить: я взрослый человек, и мы живем в свободной стране».
Но от этой мысли легче не стало.
Она накрыла на стол и вымыла салат. Хотя Мервин работал очень много, домой он почти всегда приходил в одно и то же время. Он говорил: «Какой толк быть боссом, если я должен прекращать работу, когда все расходятся по домам?» Он инженер, у него фабрика по производству вращающихся лопастей – от мелких вентиляторов для систем охлаждения до громадных винтов океанских лайнеров. Мервин отлично преуспевал – он был хорошим бизнесменом, – но выиграл главный приз, начав производство пропеллеров для самолетов. Полеты – его хобби, у него есть маленький самолет «Тайгермот», который стоит на аэродроме неподалеку от города. Когда правительство два-три года назад приступило к строительству военно-воздушных сил, было очень мало людей, способных производить искривленные пропеллеры с математической точностью, и Мервин оказался одним из этих немногих. С тех пор его бизнес растет как на дрожжах.
Диана была его второй женой. Первая сбежала от него с другим мужчиной семь лет назад, прихватив с собой двоих детей. Мервин постарался побыстрее оформить с ней развод и сразу же сделал предложение Диане. Ей было тогда двадцать восемь, а ему тридцать восемь. Он был привлекателен, мужественен и состоятелен и просто боготворил ее. На свадьбу он преподнес ей бриллиантовое ожерелье.
Несколько недель назад, на пятилетие свадьбы, Мервин подарил ей швейную машинку.
Оглядываясь назад, она поняла, что швейная машина была последней соломинкой. Она хотела получить собственный автомобиль: водить она умела, и Мервин вполне мог себе такое позволить. Увидев швейную машину, она поняла, что их брачным узам наступает конец. Они прожили вместе пять лет, а он так и не заметил, что шить Диана не умеет.
Она знала, что Мервин ее любит, но как бы в упор не видит. Просто в его представлении есть человек, именуемый «женой». Она хорошенькая, славно выполняет светские обязанности, подает ему еду на стол, всегда готова к ласкам в постели: чего еще можно требовать от жены? Он никогда ни о чем с ней не советовался. Поскольку она не инженер и не бизнесмен, ему даже в голову не приходило, что у нее могут быть мозги. С мужчинами на фабрике он вел интеллектуальные разговоры, но не с женой. В его мире мужчины хотели иметь автомобили, а женщины – швейные машины.
Но при всем том это был умный человек. Сын токаря, он окончил среднюю школу и физический факультет Манчестерского университета. У него имелась возможность продолжить образование в Кембридже и получить там степень, но академические занятия были ему не по душе, и он предпочел место в отделе проектирования крупной инженерной фирмы. Мервин следил за новейшими достижениями физики и без конца говорил с отцом – и никогда, разумеется, с Дианой – об атомах, радиации и ядерной реакции.
Но, так или иначе, в физике Диана все равно ничего не понимала. Зато хорошо знала музыку и литературу и немножко историю, но Мервина культура мало интересовала, хотя он любил кино и танцевальную музыку.
Все могло бы сложиться по-иному, будь у них дети. Но Мервин уже имел двоих детей от первой жены и больше заводить не хотел. Диана была готова постараться их полюбить, но ей даже не дали возможности попробовать: мать настроила их против Дианы, выдумав, будто именно Диана явилась причиной ее развода с Мервином. Дианина сестра в Ливерпуле растила двойняшек с острым умишком и косичками, и Диана изливала на них все свои нерастраченные материнские чувства.
Вот по двойняшкам она будет скучать.
Мервин любил активную светскую жизнь в обществе ведущих местных промышленников и политиков, и какое-то время Диане доставляло удовольствие принимать гостей. Она любила и умела хорошо одеваться. Но ведь в жизни должно быть что-то еще.
Одно время она была этаким нонконформистом манчестерского общества – покуривала сигары, экстравагантно одевалась, рассуждала о свободной любви и даже коммунизме. Ей нравилось шокировать светских матрон, но Манчестер не отличался особой консервативностью, Мервин и его друзья являлись либералами, и ее поведение если и осуждали, то не слишком сильно.
Диана чувствовала неудовлетворенность жизнью, но не была уверена, имеет ли она на это право. Большинство женщин думали, что она счастлива: непьющий, надежный, щедрый муж, приятный дом, куча друзей. Она и сама убеждала себя, что счастлива. Но была несчастна – и тут появился Марк.
Она услышала, как к дому подъехала машина Мервина. Это был такой знакомый звук, но сегодня он показался зловещим, как вой опасного хищника.
Дрожащей рукой она поставила на плиту сковородку.
Мервин вошел в кухню.
Он был на редкость красив. В темных волосах появилась проседь, но она придавала ему какую-то изысканность. Он был высок ростом и строен – в отличие от большинства его коллег. Тщеславие не было свойством его натуры, но Диана приучила его к хорошо сшитым костюмам, дорогим белым рубашкам, потому что хотела, чтобы его внешность говорила о том, что ему во всем сопутствует успех.
Она пришла в ужас при мысли, что он увидит виноватое выражение на ее лице и потребует объяснений.
Он поцеловал ее в губы. Стыдясь, она ответила ему поцелуем. Иногда при встрече он прижимал ее к себе, крепко ухватив за ягодицы, и бывало так, что они, почувствовав прилив страсти, спешили в спальню, оставляя еду подгорать на сковородке, но в последнее время такое случалось все реже, и сегодня, слава Богу, тоже не произошло. Он еще раз рассеянно поцеловал ее и отвернулся.
Мервин снял пиджак, жилетку, развязал галстук и расстегнул воротник, закатал рукава рубашки и ополоснул лицо и руки над кухонной раковиной. У него были широкие плечи и крепкие руки.
Мервин не почувствовал ничего необычного. Но ведь он и не смотрел на нее, просто она была здесь, как, например, кухонный стол. Ей нечего было волноваться. Он ничего и не почувствует, пока Диана ему не скажет…
«Сейчас ничего говорить не буду», – решила она.
Пока жарилась картошка, она намазала маслом хлеб и заварила чай. Ее слегка трясло, и она всеми силами старалась унять дрожь. Мервин читал «Манчестер ивнинг ньюс», не поднимая глаз от газеты.
– У меня на работе один тип ставит мне палки в колеса, – сказал Мервин, когда она поставила перед ним тарелку.
«Вот уж это меня вовсе не касается, – подумала Диана, чувствовавшая себя на грани истерики. – Теперь не касается», – мысленно уточнила она.
Зачем тогда она заваривает ему чай?
– Он из Лондона, район Бэттерси. Мне кажется, что он – коммунист. Требует повысить ему зарплату за работу на новом расточном станке. Это не лишено оснований, говоря по правде, но я установил расценки по старой тарифной сетке, и ему придется с этим смириться.
– Я должна тебе кое-что сказать, – сжав нервы в комок, выдавила Диана. И тут же ей захотелось, чтобы эти слова так и остались не произнесенными, но было уже поздно.
– Что такое с твоим пальцем? – спросил он, заметив повязку.
Этот простой вопрос выбил ее из колеи.
– Ничего страшного, – сказала Диана, тяжело опустившись на стул. – Порезала, когда чистила картошку. – Она взяла вилку и нож.
Мервин ел с аппетитом.
– Мне следует с большей осторожностью подбирать людей, которых я принимаю на работу, но беда в том, что хороших инструментальщиков сегодня нелегко найти.
Когда он говорил о своей фирме, не предполагалось, что Диана должна что-то отвечать. Если она вылезала с тем или иным предложением, он раздражался, точно Диана его перебила. Ей надлежало слушать.
Пока он говорил о новом расточном станке и о коммунисте из Бэттерси, она вспомнила день их свадьбы. Тогда была еще жива ее мать. Они поженились в Манчестере, прием был устроен в отеле «Мидленд». Мервин в домашнем халате казался ей самым красивым мужчиной в Англии. Диана думала, что так будет всегда. Мысль о том, что их брак может оказаться недолговечным, даже не приходила ей в голову. До Мервина она не сталкивалась с разведенными мужчинами. Вспоминая, что она тогда чувствовала, Диана готова была разрыдаться.
Она понимала, что Мервин будет потрясен ее уходом. Он представления не имел о том, чем заняты ее мысли. Тот факт, что подобным же образом от него ушла первая жена, только усугубляет ситуацию. Он просто будет потрясен. Но прежде всего – взбешен.
Он покончил с мясом и налил себе чаю.
– Ты почти ничего не ела, – заметил он. Диана действительно даже не притронулась к тарелке.
– Я хорошо перекусила в городе, – сказала она.
– Где ты была?
Этот невинный вопрос поверг ее в панику. Она перекусила бутербродами в постели вместе с Марком, в номере отеля в Блэкпуле, и спасительная ложь не шла в голову. Названия главных ресторанов Манчестера были на кончике языка, но не исключено, что Мервин побывал на ленче в одном из них. После мучительной паузы она сказала:
– В кафе «Уолдорф».
В городе имелось несколько кафе с таким названием – это была сеть недорогих ресторанчиков, где за шиллинг и девять пенсов давали бифштекс с картофельными чипсами.
Мервин не спросил, в каком именно.
Она собрала тарелки и встала. У нее была такая слабость в коленках, что Диана боялась упасть, но кое-как добралась до раковины.
– Хочешь чего-нибудь сладкого? – спросила она.
– Да, с удовольствием.
Она подошла к буфету, достала банку консервированных груш и сгущенное молоко.
Диана смотрела, как он ест груши, и ее охватывал все больший ужас перед тем, что она замыслила. Это казалось неоправданно разрушительным. Как грядущая война, задуманный ею шаг уничтожит все. Жизнь, которую они вместе с Мервином сложили в этом доме, безвозвратно рухнет.