Маргарет задумалась, действительно ли отца волнует безопасность Элизабет. Мать, конечно, да, но отца сердит главным образом сам факт неповиновения. Наверное, где-то в глубине его души под густым слоем гнева прячутся и осколки нежности. Он не всегда был таким суровым, Маргарет помнила моменты доброты, даже веселья в старые добрые дни. Мысль об этом навевала грусть.
– Я знаю, что это опасно, – сказала Элизабет, – но мое будущее поставлено в этой войне на карту. Я не хочу жить в мире, где господствуют еврейские финансисты и алчные профсоюзные боссы, находящиеся под пятой коммунистов.
– Это сплошное пустословие! – воскликнула Маргарет, но ее никто не слушал.
– Тогда поехали с нами, – сказала мать. – Америка – хорошая страна.
– На Уолл-стрит заправляют евреи.
– Я думаю, что это преувеличение, – твердо возразила мать, избегая смотреть отцу в глаза. – В американском бизнесе слишком много евреев и других недостойных типов, это верно, но гораздо больше честных, порядочных людей. Помни, что у твоего деда был банк.
– Это просто невероятно, что всего на протяжении двух поколений нам удалось пройти путь от точильщика ножей до банковского дельца, – сказал Перси, но на его слова никто не обратил внимания.
Мать продолжала:
– Ты знаешь, дорогая, мне близки твои взгляды, но верить во что-то – вовсе не значит отдавать за это жизнь. Никакое дело не стоит такой жертвы.
Маргарет была потрясена. Мать как бы говорила, что за дело фашистов нет смысла отдавать жизнь, а в глазах отца это было почти богохульством. Она никогда не слышала, чтобы мать подобным образом противостояла отцу. Она видела, что Элизабет тоже изумлена. Они обе посмотрели на отца. Он чуточку покраснел и неодобрительно кашлянул, но взрыва, которого они ждали, не последовало. И это, быть может, явилось для них самым большим потрясением.
Подали кофе. Маргарет увидела в окно, что они подъезжают к Саутхемптону. Через несколько минут будут на вокзале. Неужели Элизабет и впрямь с ними расстанется?
Поезд замедлил ход.
Элизабет сказала официанту:
– Я сойду на вокзале. Будьте добры, принесите из багажного вагона мои вещи. Это красная кожаная сумка с ярлычком «Леди Элизабет Оксенфорд».
– Конечно, миледи.
Красно-кирпичные дома пригорода шагали за окнами вагона как солдаты. Маргарет следила за отцом. Он молчал, но его лицо было туго надуто сдерживаемым гневом, как воздушный шар. Мать положила руку ему на колено и сказала:
– Пожалуйста, не устраивай сцену, дорогой.
Он ничего не ответил.
Поезд вкатился на станцию.
Элизабет сидела у окна. Она поймала на себе взгляд сестры. Маргарет и Перси встали, пропуская ее, и снова сели.
И тут встал отец.
Другие пассажиры почувствовали нарастающую напряженность и не без интереса смотрели на возникшую перед ними картину: Элизабет и отец стояли лицом друг к другу в проходе между креслами, ожидая, когда поезд остановится.
Маргарет снова подивилась, как точно Элизабет выбрала момент. Сейчас отцу трудно применить силу: если он попытается, его остановят другие пассажиры. Но от страха у нее все внутри похолодело.
Лицо отца раскраснелось, глаза были навыкате. Он тяжело дышал носом. Элизабет трясло, но губы были плотно сжаты.
– Если ты сейчас сойдешь, я больше не желаю тебя видеть, – сказал отец.
– Не говори так! – крикнула Маргарет, но опоздала: слова были произнесены и назад он их никогда не возьмет.
Мать заплакала.
– Прощайте, – только и сказала Элизабет.
Маргарет вскочила и обвила сестру руками.
– Счастья тебе, – прошептала она.
– И тебе, – сказала Элизабет, обнимая сестру.
Элизабет чмокнула брата в щеку, затем, неловко наклонившись над столиком, поцеловала мокрое от слез лицо матери. Выпрямившись, снова посмотрела на отца и дрожащим голосом спросила:
– Ты позволишь пожать твою руку?
На его лице лежала маска ненависти:
– Моя дочь умерла.
Мать всхлипнула.
В вагоне стояла мертвая тишина, словно все пассажиры поняли, что семейная драма подошла к своему завершению.
Элизабет повернулась и направилась к выходу.
Маргарет хотелось броситься к отцу, вцепиться в него, заставить встать и трясти так, чтобы у него застучали зубы. Его упрямство разозлило ее. Почему он не может уступить хотя бы единственный раз? Элизабет – взрослый человек, она не обязана подчиняться родителям до конца своих дней. Отец не имеет права так относиться к ее поступку. В слепом гневе он разрушил семью, бессмысленно и мстительно. Маргарет ненавидела его в эту минуту. Глядя на его воинственную, снедаемую ненавистью фигуру, она хотела ему сказать, что он несправедлив и глуп, но, как всегда, прикусила губу и промолчала.
Элизабет показалась за окном вагона с красной сумкой в руке. Она посмотрела на них, улыбнулась сквозь слезы и нерешительно, едва заметно помахала свободной рукой. Мать беззвучно плакала. Перси и Маргарет помахали сестре в ответ. Отец отвернулся. И Элизабет скрылась из виду.
Отец сел на свое место, Маргарет последовала его примеру.
Прозвучал свисток, поезд медленно тронулся.
Они снова увидели Элизабет, стоящую в очереди у выхода. Она подняла глаза, когда их вагон проплывал мимо. На этот раз не последовало ни улыбки, ни взмаха руки. Ее лицо было печально и сурово.
Поезд набрал скорость, и Элизабет осталась позади.
– Какая замечательная вещь – семейная жизнь, – сказал Перси, и в этом саркастическом замечании не слышалось юмора, скорее горечь.
Маргарет подумала, доведется ли ей когда-нибудь увидеть сестру.
Мать вытирала глаза маленьким носовым платком, но продолжала всхлипывать. Она редко теряла самообладание. Маргарет никогда не видела ее плачущей. Перси явно пережил потрясение. Маргарет огорчала приверженность сестры столь недостойному делу, но она не могла не восхищаться Элизабет. Сестра сделала это: столкнулась с отцом лицом к лицу, победила его и ушла своей дорогой.
«А если смогла Элизабет, то смогу и я».
Она почувствовала запах моря. Поезд въезжал в док. Он медленно катился вдоль кромки воды, мимо причалов, кранов, океанских лайнеров. Несмотря на печаль расставания с сестрой, ее охватило острое чувство ожидания.
Поезд остановился позади здания, на котором красовалась надпись «Дом Империи». Это было ультрасовременное сооружение, чем-то похожее на пароход: углы закруглены, на верхнем этаже широкая веранда с белыми перилами, напоминающая палубу.
Вместе со всеми пассажирами Оксенфорды взяли свои сумки и вышли из вагона. Пока их зарегистрированный багаж доставят из багажного вагона в самолет, они совершат в «Доме Империи» последние предотъездные формальности.
У Маргарет кружилась голова. Мир вокруг нее менялся слишком быстро. Она попыталась уйти из дома, потеряла сестру, вот-вот полетит в Америку, а ее страна вступила в войну. Ей хотелось остановить часы хотя бы на время, постараться вобрать в себя происходящее.
Отец объяснил служащему «Пан-Американ», что Элизабет не летит, на что тот ответил:
– Это не проблема, всегда есть безбилетники, желающие улететь. Они ждут в надежде на чудо. Я об этом позабочусь.
Маргарет заметила в углу профессора Хартманна, он курил сигарету, нервно глядя по сторонам. Явно не находит себе места, подумала Маргарет, ожидание его нервирует. Вот до чего довели профессора люди вроде сестры. Фашисты преследовали его, превратили в нервнобольного. Стоит ли винить ученого, что он торопится покинуть Европу?..
Из зала ожидания самолета не было видно, поэтому Перси отправился на поиски более удобного места для наблюдения. Он вернулся, полный всяческой информации:
– Вылет по расписанию в два часа дня. – Маргарет ощутила дрожь нетерпения. Перси продолжал: – Первый отрезок полета займет полтора часа, до Фойнеса. В Ирландии, как и в Англии, летнее время, значит, мы будем там в половине четвертого. Стоянка один час на дозаправку и уточнение плана полета. Поэтому вылет оттуда – в половине пятого.
Маргарет заметила в зале новые лица, это были люди, которых она не видела в поезде. Некоторые пассажиры приехали утром прямо в Саутхемптон, а может быть, и ночевали в местной гостинице. Размышляя об этом, она заметила удивительно красивую женщину, которая подъехала на такси. Блондинка за тридцать в потрясающем кремовом платье в красный горошек. Рядом с ней мужчина довольно заурядной внешности с улыбкой на лице и в кашемировом блейзере. Все смотрели на них, у этой пары был счастливый и очень привлекательный вид.
Через несколько минут объявили посадку.
Они вышли из главного подъезда «Дома Империи» прямо на набережную. Там раскачивался «Клипер», мягко вздымаясь и опускаясь, и солнечные лучи играли на его серебристых боках.
Он был огромен.
Маргарет никогда еще не видела самолета даже вдвое меньшего размера. Он оказался высотой с дом и длиной с теннисный корт. На его китообразном носу был нарисован американский флаг. Крылья расположены наверху, на уровне верха фюзеляжа. Четыре громадных двигателя вделаны в крылья, а размах пропеллеров составлял футов пятнадцать.
Как это чудовище может летать?
– Он такой легкий? – невольно произнесла она вслух.
– Сорок одна тонна, – тут же сказал Перси.
Все равно что поднять в воздух целый дом.
Они подошли к краю набережной. Трап вел на качающуюся палубу. Мать ступала очень осторожно, изо всех сил цепляясь за поручень, она нетвердо держалась на ногах, точно вмиг постарела лет на двадцать. Отец нес обе их сумки – мать никогда ничего не носила в руках, то была одна из ее причуд.
С плавучей палубы более короткий трап вел в нечто, выглядевшее как укороченное нижнее крыло, наполовину погруженное в воду.
– Гидростабилизатор, – со знанием дела пояснил Перси. – Известен также как «водное крыло». Предотвращает наклон самолета набок в воде.
Поверхность водного крыла была слегка наклонной, и Маргарет испугалась, что соскользнет, но ничего похожего не случилось. Теперь она оказалась в тени огромного крыла над головой. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до одной из громадных лопастей пропеллера, но, конечно, она не смогла бы до них дотянуться.