. Мать вряд ли об этом знает. Пачка носовых платков с вышитыми инициалами М. О. От них пахнет духами.
Никаких драгоценностей. Черт возьми!
Гарри решил взять один из платков в качестве сувенира, и, как только он это сделал, мимо с подносом с супницами прошел Дэйви.
Он посмотрел на Гарри и, нахмурившись, остановился. Сумочка Маргарет, конечно, ничуть не была похожа на саквояж лорда Оксенфорда. Ясно, что Гарри не могли принадлежать обе эти вещи, значит, он рылся в чужом багаже.
Дэйви какое-то время смотрел на него с подозрением, но не решился напрямую обвинить пассажира. Наконец он выдавил:
– Сэр, это ваша сумочка?
Гарри протянул ему носовой платок:
– Стал ли бы я сморкаться в такой крошечный дамский платочек? – Он закрыл сумочку и поставил ее на место.
У Дэйви все еще был обеспокоенный взгляд:
– Извините, сэр, я надеюсь, что вы понимаете…
– Я рад, что вы проявляете такую озабоченность. Я вижу, вы дорожите своей работой. Меня мисс Маргарет попросила принести ей чистый носовой платок.
Он похлопал Дэйви по плечу. Теперь надо будет отдать платок Маргарет, чтобы придать своей истории достоверность. Он пошел в столовую.
Маргарет сидела за столиком с родителями и братом. Он протянул ей платок со словами:
– Вы его обронили.
Она удивилась:
– Разве? Спасибо!
Гарри молча поклонился и быстро вышел. Станет ли Дэйви проверять его историю, выясняя у Маргарет, просила ли она Гарри принести ей чистый платок? Вряд ли.
Он вернулся в свой салон, прошел мимо кухни, где Дэйви выгружал из тележки грязную посуду, и поднялся по винтовой лестнице. Как, черт возьми, проникнуть в багажное отделение? Гарри даже не знает, где оно расположено, он не видел, как загружают багаж. Но ведь где-то этот багаж лежит.
Между тем капитан Бейкер объяснял Клайву Мембери, как они ориентируются в океане, где глазу не за что зацепиться:
– Большую часть полета мы находимся вне зоны действия радиомаяков, поэтому лучший ориентир – звезды, если они видны.
Мембери посмотрел на Гарри.
– А где фотоаппарат? – удивился он.
Наверняка полицейский, подумал Гарри.
– Я забыл его зарядить. Глупо, правда? – Гарри огляделся. – Как вы отсюда следите за звездами?
– Штурман вылезает на крышу, – сказал капитан не моргнув глазом. Потом улыбнулся: – Шучу. У нас есть своя обсерватория. Я вам покажу. – Он открыл дверь в заднем конце пилотской кабины. Гарри последовал за ним и оказался в узком проходе. Капитан поднял вверх палец. – Вот купол нашей обсерватории. – Гарри взглянул туда без всякого интереса, его мысли целиком занимали драгоценности леди Оксенфорд. В крыше был застекленный пузырь, рядом на крюке висела стремянка. – Штурман взбирается наверх с октантом всякий раз, когда есть разрыв в облаках. Это, кстати, одновременно и ход в багажное отделение.
Гарри насторожился:
– Багаж загружают через крышу?
– Да. Вот здесь.
– И где же он сложен?
Капитан показал на двери по обе стороны узкого прохода:
– Там и сложен багаж.
Гарри не верил своей удаче:
– Весь багаж там, за этими дверями?
– Да, сэр.
Гарри попробовал одну из дверей. Не заперта. Он заглянул внутрь. Там лежали чемоданы и саквояжи пассажиров, аккуратно расставленные и привязанные к металлическим распоркам, чтобы не перемещались в полете.
Где-то там лежит Делийский гарнитур, роскошное будущее Гарри Маркса.
Клайв Мембери смотрел через его плечо.
– Поразительно, – процедил он.
– Не могу с вами не согласиться, – кивнул Гарри.
Глава четырнадцатая
У Маргарет было отличное настроение. Она даже забыла, что не хотела лететь в Америку. Она не могла поверить, что подружилась с настоящим вором! Если бы ей в обычных обстоятельствах кто-нибудь признался, что он вор, она бы не поверила, но в случае Гарри она знала, что это правда, потому что познакомилась с ним в полицейском участке и слышала, в чем его обвиняли.
Ее всегда восхищали люди, жившие за гранью установленного порядка: преступники, богема, анархисты, проститутки и бродяги. Они казались ей такими свободными. Конечно, они не свободны заказывать шампанское, летать в Нью-Йорк или посылать своих детей в университеты – она была не столь наивна, чтобы не видеть обстоятельств, с которыми приходится считаться этим отверженным. Но такие люди, как Гарри, никогда ничего не делают по чьему-то приказу, и это ее восхищало. Она мечтала стать партизанкой, жить в горах, носить брюки и держать в руке винтовку, красть продукты, спать под открытым небом и никогда не гладить одежду.
Таких людей она в своей жизни не встречала, а если и встречала, то не могла толком разглядеть, что они собой представляют. Кстати, разве она сама не сидела на ступеньках какого-то дома «на самой аристократической улице Лондона», не зная, что ее примут за проститутку? Как давно это было, казалось ей, хотя произошла та история лишь вчера ночью.
Знакомство с Гарри было самым интересным событием, случившимся с ней за долгое время. Он воплощал все, о чем она мечтала. Он мог делать все, что его душе угодно! Утром Гарри решил лететь в Америку, а днем он уже летит в самолете над Атлантикой. Если он хотел танцевать ночь напролет и спать потом весь день, то именно так и поступал. Он ел и пил что хотел и когда хотел, в «Ритце», или в пабе, или на борту самолета компании «Пан-Американ». Он мог вступить в коммунистическую партию, а затем выйти из нее, ни перед кем не отчитываясь. Когда ему нужны были деньги, он просто их брал у людей, у которых их имелось больше, чем они заслужили. Настоящий свободный дух!
Ей хотелось лучше узнать его, и было противно даже обедать не с ним.
В столовой стояли три столика на четыре человека каждый. Барон Габон и Карл Хартманн сидели за соседним с Оксенфордами столиком. Отец окинул их презрительным взглядом, когда они вошли, потому, наверное, что оба были евреями. С Хартманном и Габоном за столиком сидели Оллис Филд и Фрэнк Гордон. Гордон – немножко старше Гарри, красавчик с жесткой линией рта, а Оллис Филд – весь какой-то линялый пожилой человек, абсолютно лысый. Когда эта парочка осталась на борту самолета, пока все пассажиры пошли прогуляться в Фойнесе, о них начались пересуды.
За третьим столиком сидели Лулу Белл и княгиня Лавиния, которая громко жаловалась, что салат из креветок чересчур соленый. Их соседями оказались те двое, что сели на самолет в Фойнесе, мистер Лавзи и миссис Ленан. Перси сказал, что они заняли номер для новобрачных, хотя не женаты. Маргарет удивилась, что «Пан-Американ» смотрит на это сквозь пальцы. Наверное, приходится нарушать правила, потому что масса людей хочет лететь в Америку.
Перси уселся за столик в черной еврейской ермолке. Маргарет прыснула. Где он ее нашел? Отец сорвал ермолку с головы сына, сердито проворчав:
– Глупый проказник!
У матери все время было печальное лицо – с тех пор как она уняла слезы по Элизабет.
– Ужасно рано для обеда, – сказала мать, просто чтобы не молчать.
– Сейчас половина восьмого, – сказал отец.
– Почему же не темнеет?
Вместо отца все объяснил Перси:
– Темнеет дома, в Англии. Но мы в трехстах милях от побережья Ирландии. Мы гонимся за солнцем.
– Но все равно скоро станет темно?
– Часам к девяти, я думаю, – предположил Перси.
– Хорошо, – невыразительно проговорила мать.
– Понимаешь, если бы у нас была достаточная скорость, мы бы не отставали от солнца и никогда бы не темнело, – продолжал Перси.
– Думаю, нет никаких шансов, что люди когда-нибудь построят самолет, способный летать с такой скоростью, – снисходительно сказал отец.
Стюард Никки принес первое блюдо.
– Мне, пожалуйста, не надо, – заявил Перси. – Креветки – еда не кошерная.
Стюард посмотрел на него в изумлении, но промолчал. Отец залился краской.
Маргарет постаралась поскорее переменить тему:
– Когда следующая посадка, Перси? – В таких вещах он был всегда осведомлен раньше всех.
– Время полета до Ботвуда шестнадцать с половиной часов. Мы прибудем в девять часов вечера по английскому летнему времени.
– А сколько будет в Ботвуде?
– Ньюфаундлендское стандартное время отстает от среднего по Гринвичу на три с половиной часа.
– Три с половиной? – удивилась Маргарет. – Не знала, что есть места, где время отсчитывается с точностью до получаса.
– Ботвуд, как и Англия, живет по летнему сберегающему времени, поэтому в Ньюфаундленде будет пять тридцать утра.
– Я не проснусь, – устало проговорила мать.
– Проснешься, – уверенно заявил Перси. – Ты будешь себя чувствовать как в девять утра.
– Здорово мальчишки разбираются во всех технических деталях, – пробормотала мать.
Она всегда раздражала Маргарет, когда прикидывалась глуповатой, считая проявления интеллекта не женским делом. «Мужчины не любят слишком умных девушек, дорогая», – не раз говорила она дочери. Маргарет давно перестала с ней спорить, хотя не верила ни одному ее слову. Она считала, что мыслить так могут только недоумки. Умные мужчины любят умных женщин.
Она услышала, что за соседним столиком разговор ведется на повышенных тонах. Барон Габон и Карл Хартманн о чем-то спорили, а их соседи по столику в замешательстве молчали. Маргарет вдруг осознала, что они спорили всегда, когда она их видела. Наверное, удивляться тут нечему: если вы разговариваете с одним из самых блестящих умов во всем мире, то не болтаете о пустяках и выслушиваете совершенно неординарные вещи. Она уловила слово «Палестина». Ясно, говорят о сионизме. Она опасливо взглянула на отца. Он тоже понял, о чем идет речь, и выглядел сердитым. Прежде чем он успел что-то сказать, Маргарет вставила:
– На нашем пути шторм. Самолет будет швырять, как машину на кочках.
– Откуда ты знаешь? – спросил Перси. В его голосе слышалась ревность, потому что он считался экспертом, когда речь шла о полетных делах.
– Мне сказал Гарри.