– Я сделаю, я все сделаю, только отпусти!
Эдди испытал сильнейшее искушение выкинуть Лютера из окна, затем осознал, что теряет над собой контроль. Ему нельзя убивать Лютера, напомнил он себе, его нужно только напугать до смерти. Эдди этого уже добился. Пока достаточно.
Он опустил Лютера на пол и ослабил хватку.
Лютер рванулся к двери.
Эдди не стал его удерживать.
«Я веду себя как безумный», – подумал Эдди, и он знал, что в его нынешнем состоянии вполне мог исполнить свою угрозу – выкинуть Лютера из самолета.
Он прислонился к умывальнику, переводя дыхание. Безумное остервенение прошло так же быстро, как накатило. Он успокоился, но его самого шокировала недавняя вспышка слепого насилия, словно это сделал кто-то другой.
Минутой позже в туалет заглянул пассажир.
Это был человек, который сел в Фойнесе, Мервин Лавзи, высокий мужчина в полосатой пижаме очень нелепого вида. Это был стопроцентный англичанин лет сорока. Он увидел разбитое окно.
– Бог мой, что здесь произошло?
Эдди шумно сглотнул:
– Разбилось окно.
Лавзи насмешливо посмотрел на него:
– Это я понял без объяснений.
– Такое бывает иногда в шторм. Эти безумные порывы ветра несут иной раз куски льда и даже камни.
– Я летаю на собственном самолете уже лет десять и никогда не видел ничего подобного, – скептически заметил Лавзи.
Конечно, он был прав. Окна иногда разбиваются, но только в порту, а не над Атлантикой. На такой случай у них имеются алюминиевые щиты, именуемые глухими иллюминаторами, которые как раз и сложены здесь, в мужском туалете. Эдди открыл люк и достал один такой щит.
– Вот почему мы возим это с собой, – пояснил он.
– Никогда бы не подумал. – Лавзи наконец вроде бы поверил Эдди и скрылся в уборной.
Вместе со щитами в люке была и отвертка, единственный инструмент, необходимый для установки глухого иллюминатора. Эдди подумал, что, если он сам его установит, неприятностей будет меньше. Он вытащил из окна раму, извлек остатки плексигласа, поставил щит и установил раму на место.
– Очень ловко, – сказал Мервин Лавзи, выходя из уборной.
Эдди чувствовал, что тот все равно до конца ему не верит. Но вряд ли он поднимет переполох.
Эдди вышел из туалета и подошел к Дэйви, который в кухне взбивал молочный коктейль.
– В сортире разбилось окно, – сказал он.
– Я вставлю, как только обслужу княгиню.
– Я установил глухой иллюминатор.
– Спасибо, Эдди.
– Но тебе придется подмести осколки, когда освободишься.
– О’кей.
Эдди охотно подмел бы сам, все-таки именно он все это натворил. Но Эдди боялся, что, взяв на себя чужую работу, выдаст свою вину. Он вышел из кухни, испытывая муки совести.
Все же кое-чего Эдди добился. Он сильно припугнул Лютера. Теперь Эдди был уверен, что Лютер будет действовать в соответствии с новыми условиями и гангстеры доставят Кэрол-Энн к месту встречи. Во всяком случае, у него появились основания в это поверить.
Теперь его мысли занимала другая забота: запас топлива. Хотя заступать на вахту ему еще не настало время, он поднялся в кабину, чтобы переговорить с Микки Финном.
– Чудовищная кривая! – взволнованно сказал Микки, увидев Эдди.
«Хватит ли нам топлива?» – в очередной раз подумал Эдди. Но он ничем не выдал волнения:
– Покажи.
– Смотри – расход в первый час моей вахты был непомерно велик, но во второй час вернулся к нормальному.
– Так же было и на моем дежурстве, – сказал Эдди, стараясь выглядеть беззаботным, хотя испытывал жуткий страх. – Из-за шторма все становится непредсказуемым. – И задал мучивший его вопрос: – Топлива хватит? – Он затаил дыхание.
– Должно хватить.
Эдди весь буквально обмяк от облегчения. Слава Богу, хоть об этом можно не волноваться.
– Но у нас совсем ничего нет в резерве, – добавил Микки. – Молю Бога, чтобы не вышел из строя двигатель.
Такая редкая вероятность не могла взволновать Эдди, слишком много всего другого занимало его мысли.
– Каков прогноз погоды? Может быть, мы скоро пройдем шторм?
Микки покачал головой.
– Увы, – сказал он мрачно. – Шторм только усиливается.
Глава девятнадцатая
Нэнси Ленан испытывала неловкость от того, что приходится ночевать в комнате, где находился совершенно чужой ей мужчина.
Как уверил ее Мервин Лавзи, в номере для новобрачных, несмотря на такое название, имелось все же две койки. Однако он не мог из-за шторма сделать так, чтобы дверь была постоянно открыта. Как Мервин ни старался, дверь то и дело захлопывалась, и они оба в конце концов сочли за благо оставить ее в таком положении, чем поминутно вскакивать и пытаться ее открыть.
Она старалась не ложиться как можно дольше. Подумала даже о том, чтобы просидеть всю ночь в гостиной, но место это, к ее неудовольствию, превратилось в мужской клуб, пропахший виски и табачным дымом, где то и дело слышались смешки и брань игроков. Кончилось тем, что она предпочла лечь спать.
Они выключили свет и забрались в свои койки. Нэнси лежала с закрытыми глазами, но не чувствовала никакого желания спать. Бокал коньяку, который выпросил для нее юный Гарри Маркс, ничуть ей не помог, и она была бодра, как в девять утра.
Нэнси понимала, что Мервин тоже не спит. Она слышала у себя над головой каждое его движение. В отличие от других салонов их койки не задергивались занавесками, поэтому уединение обеспечивала только темнота.
Она лежала без сна и думала о Маргарет Оксенфорд, такой молоденькой и наивной, не уверенной в себе и склонной к идеализму. Нэнси чувствовала, что в ее душе прячутся сильные страсти, и в этом отношении отождествляла себя с ней. У нее, Нэнси, тоже были битвы с родителями, ну по крайней мере с матерью. Та хотела, чтобы она вышла за юношу из старой бостонской семьи, но в шестнадцать лет Нэнси влюбилась в Шона Ленана, студента-медика, отец которого работал на папиной фабрике подрядчиком – вот ужас-то! Мать многие месяцы вела бои против Шона, распуская злые сплетни о нем и его связях с другими девицами, оскорбляя его родителей, притворяясь больной и ложась в постель, чтобы наутро снова обрушиться на дочь за ее бессердечие и эгоизм. Нэнси от этого ужасно страдала, но держалась твердо, и в конце концов вышла замуж за Шона и любила мужа до самой его кончины.
Но Маргарет не так сильна. «Наверное, я держалась в разговоре с ней чересчур сурово, – подумала Нэнси, – когда сказала ей, что если она не любит отца, то должна уйти из дома. Но похоже, что это необходимо – чтобы кто-то сказал ей: хватит хныкать, пора повзрослеть. В ее возрасте у меня уже было двое детей!»
Нэнси пообещала ей практическое содействие, дала ряд серьезных советов. Она надеялась, что сумеет выполнить свое обещание и взять Маргарет на работу.
Все теперь сошлось на Дэнни Райли, этом негодяе, от которого зависит исход ее схватки с братом. Нэнси снова начала нервничать по поводу своих дел. Удалось ли Маку, ее адвокату, связаться с Дэнни? Если удалось, то как Дэнни воспринял рассказ о расследовании его старых прегрешений? Заподозрил ли он, что все это выдумка, изобретенная лишь для того, чтобы оказать на него давление? Или же до смерти испугался? Она крутилась и ворочалась с боку на бок, перебирая эти остающиеся без ответа вопросы. Нэнси надеялась, что ей удастся поговорить с Маком по телефону во время следующей посадки в Ботвуде, в Ньюфаундленде. Может быть, Мак к этому времени хоть что-нибудь прояснит.
Самолет какое-то время швыряло во все стороны, отчего Нэнси нервничала еще больше, не находя себе места, а спустя два часа полет стал совсем невыносимым. Раньше она никогда не боялась летать в самолетах, но ведь она ни разу не попадала в штормовую погоду. Вцепившись в раму койки, она всем своим существом ощущала, как мощная машина пытается побороть неистовые порывы ветра. Ей многое приходилось преодолевать одной после смерти мужа, и Нэнси твердила себе, что надо быть смелой и не поддаваться невзгодам. Но она никак не могла избавиться от кошмарных видений – ломающихся крыльев или заклинившего двигателя, в результате чего они камнем падают в океанскую пучину, и приходила от этого в ужас. Она зажмуривалась и кусала подушку. Внезапно самолет опускался как бы в свободном падении. Нэнси ждала, когда это падение прекратится, но оно все длилось и длилось. Ей не удалось подавить крик страха, вырвавшийся из груди. Но в этот момент самолет наконец вроде бы подпрыгнул и выпрямился.
И тут она почувствовала на плече руку Мервина.
– Это шторм, – сказал он на своем чистом английском языке. – Я бывал в передрягах похуже этой. Не надо бояться.
Она нащупала его руку и крепко сжала. Он присел на край ее койки и, когда самолет выравнивался, легонько гладил ее волосы. Нэнси все еще была напугана, но держаться за его руку, когда самолет подпрыгивал, словно на кочках, было приятно и успокоительно.
Она не знала, сколько времени это длилось. Потом шторм несколько поутих. Нэнси пришла в себя и отпустила руку Мервина. Она не знала, что сказать. Как бы почувствовав это, он встал и вышел из номера.
Нэнси включила свет и вылезла из койки. Нетвердо держась на ногах, она накинула синий шелковый халат поверх черной ночной рубашки и присела у туалетного столика. Причесалась. Это занятие всегда ее успокаивало. Ей было неловко из-за того, что она держалась за руку Мервина. В тот момент Нэнси забыла о всяких приличиях и просто была благодарна, что кто-то попытался ее приободрить, а сейчас испытывала от этого неловкость. Но он достаточно деликатен, понял ее состояние и оставил на несколько минут одну, чтобы дать ей время прийти в себя.
Мервин вернулся с бутылкой коньяка и двумя бокалами. Он налил понемногу в каждый бокал и протянул один из них Нэнси. Она взяла бокал, держась другой рукой за туалетный столик, потому что снова началась качка.
Ей было бы совсем не по себе, если бы Мервин не находился в нелепой пижаме. Лавзи выглядел очень сме