А потом наступает момент, когда друзья начинают уходить. Каждый на своей станции. Это грустный момент. Они долго прощаются, улыбаются и ободряюще хлопают друг друга по плечу, но в груди предательски сжимается какой-то комок. Они уходят навсегда. Сначала один, потом другой. И человек остается совсем один. Пытается заговорить с другими пассажирами, но понимает, что они — другие, не такие, как те. С ними не так интересно, и даже в дурака они играют хуже. И он снова идет к своему окну. А что еще ему остается?
И в этот момент человек понимает, что устал. Устал мчаться куда-то на всех парах, проезжая леса и поля, оставляя позади мосты и развилки. И снова начинает вспоминать те перроны на остановках. Там, где играет музыка, улыбаются люди… Но уже поздно. До его пункта назначения осталось совсем немного. А потом состав замедляет ход, тормозит потихоньку и он понимает, что все… Приехал. Начинает судорожно собирать свои вещи, но его не покидает мысль: «А не забыл ли я что-нибудь? Все ли вещи я собрал?» Эта мысль не отпустит его до самого выхода. Затем скрип тормозов и все. С вещами на выход. А там его уже ждут…
— Это вы, конечно, интересно рассказали, — парень посмотрел на часы и, взявшись за ручки сумки, встал со скамейки, — но мне пора уже.
Не успел он договорить и сделать пару шагов, как вдалеке раздались крики. Резко обернувшись, он увидел, что метрах в пятидесяти что-то происходит. Люди столпились вокруг лежащего на земле мужчины и что-то бурно обсуждали.
— Врача! Есть здесь врач? Человеку плохо! Вызовите кто-нибудь скорую! — истошно верещала женщина, наклонившись над мужчиной.
— А вот и мой пассажир приехал, — оживился старик и, опершись на палочку, поднялся со скамейки.
— Кто? Тот мужчина? Может, помочь чем? — взволнованно спросил молодой человек.
— Ты иди, парень, иди, — хитро улыбнувшись, произнес старик, — без тебя разберусь. Опоздаешь еще на поезд, а билет-то оплачен.
— Да, но там же…
— Иди, — каким-то изменившимся голосом произнес старик и посмотрел парню прямо в глаза. На секунду тому показалось, что зрачки старика приобрели красноватый оттенок, но глаза тут же стали прежними — выцветшими и немного усталыми, — счастливого тебе пути. И не забывай выходить на остановках. Не так уж их и много в этой жизни.
Старик развернулся и медленно направился к скоплению людей.
Дорога в рай
— Вы — кузнец?
Голос за спиной раздался так неожиданно, что Василий даже вздрогнул. К тому же он не слышал, чтобы дверь в мастерскую открывалась и кто-нибудь зашел внутрь.
— А стучаться не пробовали? — грубо ответил он, слегка разозлившись и на себя, и на проворного клиента.
— Стучаться не пробовала, — ответил голос.
Василий схватил со стола ветошь и, вытирая натруженные руки, медленно обернулся, прокручивая в голове отповедь, которую он сейчас собирался выдать этому незнакомцу. Но слова застыли на губах, потому что перед ним стоял весьма необычный клиент.
— Вы не могли бы выправить мне косу? — женским, но слегка хрипловатым голосом спросила гостья.
— Все, да? Конец? — отбросив тряпку в угол, вздохнул кузнец.
— Еще не все, но гораздо хуже, чем раньше, — ответила Смерть.
— Логично, — согласился Василий, — не поспоришь. Что мне теперь нужно делать?
— Выправить косу, — терпеливо повторила Смерть.
— А потом?
— А потом наточить, если это возможно.
Василий бросил взгляд на косу. Действительно на лезвии было несколько выщербин, да и само лезвие уже пошло волной.
— Это понятно, — кивнул он, — а мне-то что делать? Молиться или вещи собирать? Я просто в первый раз, так сказать…
— А, вы об этом. — Плечи Смерти затряслись в беззвучном смехе. — Нет, я не за вами. Мне просто косу нужно подправить. Сможете?
— Так я не умер? — незаметно ощупывая себя, спросил кузнец.
— Вам виднее. Как вы себя чувствуете?
— Да вроде нормально.
— Нет тошноты, головокружения, болей?
— Н-нет, — прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, неуверенно произнес кузнец.
— В таком случае, вам не о чем беспокоиться, — ответила Смерть и протянула ему косу.
Взяв ее в руки, которые моментально одеревенели, Василий принялся осматривать ее с разных сторон. Дел там было на полчаса, но осознание того, кто будет сидеть за спиной и ждать окончания работы, могло продлить срок как минимум на пару часов.
Переступая ватными ногами, кузнец подошел к наковальне и взял в руки молоток.
— Вы это… Присаживайтесь. Не будете же вы стоять?! — вложив в свой голос все свое гостеприимство и доброжелательность, предложил Василий.
Смерть кивнула и уселась на скамейку, прислонившись спиной к стене.
Работа подходила к концу. Выпрямив лезвие, насколько это было возможно, кузнец, взяв в руку точило, посмотрел на свою гостью.
— Вы меня простите за откровенность, но я просто не могу поверить в то, что держу в руках предмет, с помощью которого было угроблено столько жизней! Ни одно оружие в мире не сможет сравниться с ним. Это поистине невероятно.
Смерть, сидевшая на скамейке в непринужденной позе и разглядывавшая мастерскую, заметно напряглась. Темный овал капюшона медленно повернулся в сторону кузнеца.
— Что вы сказали? — тихо произнесла она.
— Я сказал, что мне не верится в то, что держу в руках оружие, которое…
— Оружие? Вы сказали — оружие?
— Может, я не так выразился, просто…
Василий не успел договорить. Смерть, вскочив с места, через мгновение оказалась прямо перед лицом кузнеца. Края капюшона слегка подрагивали.
— Как ты думаешь, сколько человек я убила? — прошипела она сквозь зубы.
— Я… Я не знаю, — опустив глаза в пол, выдавил из себя Василий.
— Отвечай! — Смерть схватила его за подбородок и подняла голову вверх. — Сколько?
— Не знаю…
— Сколько? — выкрикнула она прямо в лицо кузнецу.
— Да откуда я знаю, сколько их было? — пытаясь отвести взгляд, не своим голосом пропищал кузнец.
Смерть отпустила его подбородок и на несколько секунд замолчала. Затем, сгорбившись, она вернулась к скамейке и, тяжело вздохнув, села.
— Значит, ты не знаешь, сколько их было? — тихо произнесла она и, не дождавшись ответа, продолжила: — А что, если я скажу тебе, что я никогда, слышишь? Никогда не убивала. Ни одного человека. Что ты на это скажешь?
— Но… А как же?..
— Я никогда не убивала людей. Зачем мне это, если вы сами прекрасно справляетесь с этой миссией? Вы сами убиваете друг друга. Вы! Вы можете убить ради бумажек, в угоду вашей злости и ненависти, вы даже можете убить просто так, ради развлечения. А когда вам становится этого мало, вы устраиваете войны и убиваете друг друга сотнями и тысячами. Вам просто это нравится. Вы зависимы от чужой крови. И знаешь, что самое противное во всем этом? Вы не можете себе в этом признаться! Вам проще обвинить во всем меня. — Она ненадолго замолчала. — Ты знаешь, какой я была раньше? Я была красивой девушкой, я встречала души людей с цветами и провожала их до того места, где им суждено быть. Я улыбалась им и помогала забыть о том, что с ними произошло. Это было очень давно… Посмотри, что со мной стало!
Последние слова она выкрикнула и, вскочив со скамейки, сбросила с головы капюшон. Перед глазами Василия предстало испещренное морщинами лицо глубокой старухи. Редкие седые волосы висели спутанными прядями, уголки потрескавшихся губ обвисли, обнажая нижние зубы, кривыми осколками выглядывающие из-под губы. Но самыми страшными были глаза. Абсолютно выцветшие, ничего не выражающие глаза, уставились на кузнеца.
— Посмотри, в кого я превратилась! А знаешь почему? — Она сделала шаг в сторону Василия.
— Нет. — Он мотнул головой, сжавшись под ее пристальным взглядом.
— Конечно, не знаешь, — ухмыльнулась она. — Это вы сделали меня такой! Я видела, как мать убивает своих детей, я видела, как брат убивает брата, я видела, как человек за один день может убить сто, двести, триста других человек! Я рыдала, смотря на это, я выла от непонимания, от невозможности происходящего, я кричала от ужаса!
Глаза Смерти заблестели.
— Я поменяла свое прекрасное платье на эти черные одежды, чтобы на нем не было видно крови людей, которых я провожала. Я надела капюшон, чтобы люди не видели моих слез. Я больше не дарю им цветы. Вы превратили меня в монстра. А потом обвинили меня во всех грехах. Конечно, это же так просто… — Она уставилась на кузнеца немигающим взглядом. — Я провожаю вас, я показываю дорогу, но я не убиваю людей! Отдай мне мою косу, дурак!
Вырвав из рук кузнеца свое орудие, Смерть развернулась и направилась к выходу.
— Можно один вопрос? — послышалось сзади.
— Ты хочешь спросить, зачем мне тогда нужна коса? — остановившись у открытой двери, но не оборачиваясь, спросила она.
— Да.
— Дорога в рай… Она уже давно заросла травой.
Одиночество
Этот утес нравился ему больше других. Здесь он любил сидеть и смотреть на окружающий мир. Один. Ни разу он не был здесь с кем-то, если не считать маленького глиняного чертика, которого он вылепил когда-то давно и сделал своим талисманом. Так и сегодня, усевшись поудобнее, он достал его из кармана и поставил рядом на камень. Чертик смотрел застывшими глазами куда-то за горизонт и, как всегда, не проявлял эмоций от красивого вида.
— Не знаю, почему ты молчишь, но это место одно из самых прекрасных. Вот когда солнце подходит к тому… — Он посмотрел на чертика и махнул рукой. — Да кого я обманываю? Все я прекрасно знаю. Молчишь, потому что ты из глины.
Чертик, как всегда, промолчал, а он вдруг, как никогда остро, ощутил свое одиночество. Не то, о котором пишут в слезливых романах или пытаются показать в современном кино. Нет, не такое. А полное одиночество. Без надежды на спасение, зато с абсолютным осознанием того, что ты один в этом мире. Сколько времени он гнал от себя это чувство. Но чем больше проходило лет, тем ближе оно подкрадывалось к нему, сжимая что-то в груди так, что опускались руки.