И это действительно было красиво.
В мгновение ока Ночь Огня стала традицией. Сразу после заката в день зимнего солнцестояния Тандер-Бэй заполоняли свечи, фонари, костры…
Ветерок доносил голоса – в соборе пел хор, как будто согревая морозный воздух и дремлющие корни под нашими ногами.
Посмотрев налево, я увидел огни в деревне. Большая часть жителей наслаждалась празднествами и парадом, и, медленно поворачивая голову, я обвел взглядом мерцающие языки пламени и в городе.
Никакой другой праздник, даже Ночь Дьявола, нельзя назвать более волшебным. Сегодня выдалась самая длинная ночь в году – и это было нечто особенное.
Снег валил все сильнее, покрывал снежными хлопьями черные волосы Мэдса и Джетт, уже идущих впереди по мосту.
– Видите? – Джетт перегнулась через перила и указала на реку, несущую свои воды между берегов.
К нам приближался небольшой буксир, украшенный белыми огнями, и мы разом остановились. Дети смотрели, как судно исчезает под мостом, а затем перебежали на другую сторону и наблюдали, как оно появляется снова.
Мы с Бэнкс не торопились, поглядывая в сторону деревни, за которой находились Колд-Пойнт, остров Дэдлоу и курорт «Колдфайр Инн». Музыка, огни, облаченные в снег дома… Я сделал долгий и глубокий вдох и крепче обнял жену, готовый простоять здесь целую вечность.
– Мне нравится наш образ жизни, – прошептала она.
Я прижался губами к виску Бэнкс и закрыл глаза, разделяя ее чувства.
Абсолютное удовлетворение в редкие моменты спокойствия.
Но я вздохнул, зная, что ее брату потребуется ровно три секунды, чтобы все испортить уже сегодня.
Майклу и Уиллу может потребоваться чуть больше времени.
Мы двинулись дальше, пересекли мост и направились по тихой улочке к Святому Килиану, вдоль длинной подъездной дорожки которого выстроились чаши с огнем. Факелы украшали здание по периметру.
Глаза Джетт загорелись от возбуждения.
Рика сделала это для детей, но идея празднования Ночи Огня принадлежала Уинтер.
– А вот и мальчики! – крикнула Джетт.
Снегопад усилился.
Я кивнул, заметив неподалеку детей Дэймона, которые бегали под кронами деревьев и играли в прятки в темноте.
– Поиграй с ними, – предложил я дочери.
Она быстро спряталась за багажником автомобиля, ее блестящие черные туфельки с округлыми мысками и ремешками рыхлили снег, а изо рта валил пар, выдавая местонахождение.
Мы вошли в дом. Мэдс сразу же свернул на лестницу – его любимое укрытие находилось слева.
Бэнкс прижалась ко мне, коснулась своими губами моих и ненадолго затаила дыхание.
– Мне нужно поговорить с Эм и Рикой, хорошо?
Я кивнул, отпуская ее.
Жена поднялась по винтовой лестнице, перила которой были украшены вечнозелеными растениями и лентами. Я провожал Бэнкс взглядом, пока она не исчезла в сумрачной галерее. Затем я сорвал бутон розы из букета, оставленного на маленьком столике, прикрепил нераспустившийся цветок к лацкану пиджака и двинулся вперед.
Гости еще не прибыли, свечи в канделябрах не зажгли, и гирлянды на елке не горели. На улице под снегопадом смеялись и кричали дети, и я подошел к окну, чтобы полюбоваться, как они играют до начала праздника.
Но затем я услышал какой-то звук, взглянул вверх и широко распахнул глаза: Октавия свисала с перил второго этажа.
– Тави! – невольно вырвалось у меня.
Сжимая игрушечный меч в одной руке, она держалась за перила другой, ее личико исказилось от гнева.
Внезапно Октавия сорвалась и начала падать, я ахнул, бросился вперед и успел подхватить ее на руки.
– Проклятье. Какого черта?! – С бешено колотящимся в гребаном горле сердцем я прижал девочку к груди и крепче обхватил ее маленькое тельце, впиваясь ногтями в черный расшитый пиратский сюртук и кожаные сапоги.
А затем наткнулся на ее хмурый взгляд.
– Ты в порядке?
– Я перережу тебе глотку, грязный пес! – И она притиснула пластиковое лезвие меча к моей шее.
О господи. Я закатил глаза.
Я перекинул ее через плечо, направляясь на кухню.
– А ты определенно дочь своего отца, – поддразнил я.
Никакого осознания угрожающей ей опасности. И ноль осторожности.
– Отпусти меня!
– Ни за что, – возразил я. – О чем ты только думала?
– Я подкрадывалась к этому гаду! – объяснила девочка, пытаясь вывернуться и вырваться. – Он пытается переманить мою команду!
Я вошел в кухню, лавируя между обслуживающим персоналом, и плюхнул Октавию на боковую стойку, где она никому бы не помешала.
– Тебе нужно быть аккуратнее. – Я посмотрел в ее черные глаза. – Ты поняла?
Девочка нахмурилась, и над ее правым глазом обозначился шрам, полученный ею в два года в результате падения.
– Родители вряд ли обрадуются, если ты разобьешь свой маленький череп. – Я приблизился к холодильнику, достал упаковку с соком и проткнул запечатанное отверстие соломинкой. – Твой папа такого не переживет. Ты знаешь, как сильно все тебя любят?
– Я ничего не боюсь.
Я уставился на ребенка. Такие разговоры могли завести на темную сторону, хорошо мне знакомую.
Я подошел к Октавии и вместо того, чтобы дать ей сок, водрузил упаковку на стойку и положил ладони по обе стороны от девочки.
– Посмотри на меня, – сказал я. – Конечно же ты ничего не боишься. Но страх и осторожность – две совершенно разные вещи. Если с тобой когда-нибудь что-то случится, твой отец этого не переживет. Ты это понимаешь?
Пятилетняя малышка недоуменно заморгала.
– Настоящий капитан подает пример. – Я постучал пальцем по ее макушке. – И он всегда думает головой, ясно? Когда-нибудь ты поймешь, что твоя жизнь может измениться в одно мгновение. Осторожность – это разумно, а разумные люди выбирают более безопасный путь.
– Но как определить разницу между страхом и осторожностью? – спросил вдруг кто-то.
Я выпрямился и увидел застывшего на пороге Дэймона. Он приоделся для сегодняшнего вечера – надел черные брюки и начищенные ботинки, уложил волосы. Но пиджак и галстук отсутствовали, а рукава белой рубашки были закатаны.
– По опыту, – задумчиво ответил он за меня и подошел к стойке.
Я невольно напрягся, поскольку методы воспитания являлись еще одной областью, в которой мы с Дэймоном сильно расходились во мнениях. Если бы дело касалось кого угодно, кроме членов моей семьи, мне было бы плевать, но Джетт и Мэдс привыкли к более строгой дисциплине, и мне становилось все труднее и труднее объяснять, почему детям Дэймона разрешают висеть на стропилах.
– И опираясь на мнение опытных людей, – возразил я, когда Дэймон подхватил дочь на руки.
Тот взглянул на Октавию, приподняв бровь.
– Он имеет в виду людей, которые подчинились правилам и потеряли способности к воображению.
Я прикрыл глаза.
– Папа разрешает тебе самостоятельно переходить дорогу? – спросил я у девочки.
Она потягивала сок через соломинку, даже в таком юном возрасте понимая, что не стоит ввязываться в глупые ссоры.
– В общем, как я уже сказал… – Я горько улыбнулся Дэймону. – Нужно слушать людей, которые знают больше.
– И как определить, кого стоит послушать? – спросил он Октавию, хотя на самом деле просто пытался вывести меня из себя. – Никак. Слушай себя, детка.
– А пока ты это делаешь, – выпалил я, – не забудь напомнить себе, что выбор имеет последствия, с которыми придется жить всю оставшуюся жизнь. Но, прислушавшись к мнению мудрых людей, ты сделаешь лучший выбор.
– Да ладно?! – Дэймон наконец взглянул на меня, и я сообразил, что он намекает на наше пребывание в тюрьме.
Сукин сын.
Он рос в плохой семье. Я – в хорошей. Но мы оба угодили за решетку.
Боже, как я его ненавижу!
То есть я бы определенно прыгнул с моста ради него, однако…
Он покинул кухню с дочерью на руках. На его губах играла самодовольная ухмылка. Я боролся с желанием швырнуть что-нибудь ему в затылок.
Я только что спас жизнь его ребенку. Или, как минимум, уберег малышку от переломов.
Но нет…
Для нее это был бы опыт, который бы пошел ей на пользу. Р-р-р!
Широкими шагами я вышел из кухни. Приторный ванильный аромат печенья, кондитерских изделий и прочих сладостей наполнил все вокруг, когда официанты понесли подносы в столовую.
Мэдден помогал Ивару зажигать свечи в канделябрах, неторопливо расхаживая взад и вперед, а я направился в бальный зал, но остановился, снова увидев Дэймона.
Верхний свет погасили, на золотисто-красном полу расставили свечи, а праздничные гирлянды из вечнозеленых растений, омелы и чернослива висели на каминной полке справа, в точности повторяя украшения на перилах лестницы позади меня.
Танцпол еще пустовал, если не считать моей жены, танцующей с братом.
Помедлив, я скрестил руки на груди и почувствовал, как смягчаюсь, увидев их вместе. Ладно, ладно. Я не испытывал к Дэймону ненависти.
Я не мог ненавидеть того, кто любил Бэнкс.
Он заставил ее откинуться назад и закружился, а Бэнкс очень широко улыбнулась, после чего рассмеялась и обняла брата, пока он танцевал все быстрее и быстрее.
Я тоже заулыбался, наблюдая за ними.
Неподалеку Рика отплясывала с моей дочерью. Они обе смотрели под ноги, пока Рика считала шаги для Джетт. Черное платье обтягивало небольшой беременный животик, срок составлял около пяти месяцев.
Дочки Уилла, Инди и Финн, вертелись вокруг танцующих, притворяясь балеринами. Черные перья в волосах Финн заставили желудок слегка сжаться при воспоминании. Казалось, будто еще вчера мы с Бэнкс стояли в бальном зале «Понтифика» и смотрели, как мать Дэймона, одетая в черные перья, передвигается словно призрак.
Холодок пробежал у меня по спине.
– Кай? – окликнул меня кто-то.
Я оглянулся: Уинтер спускалась по лестнице, вцепившись в перила.
Я протянул ей руку, чтобы помочь.
– Ага, он самый, – ответил я. – Ты меня по запаху узнала?
Как еще она могла определить, что это я?