И Кристиана, и Наталья, и Гэбриэл – они поступали неправильно.
Но ведь еще остался я.
И Бэнкс. И Рика. Несмотря ни на что, мы стали лучше родителей.
Бэнкс и Рика ни в чем не обвиняли родителей. Ни разу. За последние десять лет я только и делал, что винил Кристиану.
А вдруг однажды и мои дети сделают то же самое? Я безумно их люблю, но они могут возненавидеть меня.
Я замедлил шаг, испытав внезапно такую усталость, словно тяжесть всего мира легла мне на плечи.
И я испугался. Кристиана хотела наладить со мной отношения, но ей не удалось. А если я попаду в схожую ситуацию? Разве я имею право судить ее, держаться с ней высокомерно и властно? Никто не знает, что ждет тебя в будущем.
Кристиана посмотрела на меня, когда мы остановились, и ее улыбка померкла, но я промолчал.
Медленно попятившись, я развернулся и направился в бальный зал, сразу же пустившись на поиски Уинтер.
Музыка неприятно резала слух. Я заметил, что жена разговаривает с Майклом и Эмми, и подошел к ним.
Когда я взял Уинтер за руку, она мгновенно узнала меня по прикосновению, просияла и ухватилась за меня другой рукой.
– Где Октавия? – спросила она.
– Охотится за сокровищами вместе с Мэдсом, – пробормотал я и увлек жену за собой, не обращаясь к ее собеседникам и толком не взглянув на них. – Пойдем.
Без вопросов Уинтер последовала за мной, и я повел ее через фойе, освещенное свечами в канделябрах, к двери, за которой находились катакомбы.
Я открыл задвижку, пропустил Уинтер вперед и закрыл за нами дверь, а затем взял жену на руки и начал спускаться по лестнице.
– Что случилось? – спросила она, обвивая рукой мою шею.
– Мне нужно обнять тебя.
– Ты уже обнимаешь.
– Ты знаешь, что я имею в виду, – прошептал я, целуя ее в губы.
Она не стала расспрашивать, просто позволила мне отнести ее в ванну и поставить на ноги. Катакомбы были озарены свечами, джакузи наполнилось водой, пар поднимался с поверхности.
Я осторожно повернул кран, отверстия на потолке ожили, и в небольшой бассейн хлынуло около двадцати различных по силе потоков воды, образующих круг. Это смахивало на фонтан, льющийся вниз.
Я сорвал пиджак и рубашку, бросил их на пол, отправил следом и остальную одежду, а затем принялся трудиться над Уинтер. Расшнуровал корсет и спустил платье до самого пола, а потом снял с нее и нижнее белье, оставив лишь ленты в волосах.
При виде обнаженной Уинтер жар пробежал по моей коже, я притянул жену к груди и слегка приподнял.
– Иди сюда, – выдохнул я ей в губы.
Она обхватила меня ногами, и я забрался в просторную ванну, ощутив, как тело покрылось мурашками из-за горячей воды.
Я сел под падающими на нас водяными струями, увлекая Уинтер за собой, прильнул к ней и зарылся лицом в ее волосы.
Она напряглась, но я только крепче сжал ее в объятиях, пытаясь обрести душевное равновесие. Я ненавидел сомнения и чаще всего был настолько занят, что не позволял себе беспокоиться о детях, но понимал одно: вряд ли я тем самым отличаюсь от любого другого взрослого.
– Убегай сколько хочешь, Маленький Монстр, – произнес Кай угрожающим тоном. – Мы быстрее. © Пенелопа Дуглас.«Испорченный»
Я мог сколько душе угодно судить вырастивших меня людей, но догадывался, что и остальные могут вынести свой вердикт.
– Дэймон… – прошептала Уинтер, почувствовав мой настрой.
– Я плохой отец. – Я тяжело вздохнул, целуя жену. – Иварсен не умеет себя вести. Скоро совсем от рук отобьется. Фейн – невротик. Перфекционист, у которого все должно быть идеально. Гуннар однажды взорвет нас во время очередного опыта. Даг с рождения отказывается есть овощи, а Октавия загремит в гребаную психушку, когда узнает, что настоящие пираты – это налетчики с гранатометами. – Я сглотнул, проклиная мир: за несколько тысяч лет здесь до сих пор не придумали проверенного метода воспитания детей. – И что дальше? Откуда, черт возьми, мне знать, что делает и чего не делает хороший родитель?!
Я такой же невежественный, какой была Кристиана, когда родила меня. Кай прав. Детям надо прислушиваться к более мудрым людям. Я все делал неправильно.
Уинтер крепко обняла меня, коснулась губами виска, а ее грудки прижались к моему торсу.
– Хороший родитель тот, у кого счастливые дети, – прошептала она мне на ухо. – А наши дети очень счастливы. – Она поцеловала меня в щеку, а затем в губы, нежно и неторопливо.
Я закрыл глаза, наслаждаясь шумом воды и прикосновениями Уинтер.
– Они очень счастливы, – повторила она. – И любят тебя.
В моей груди что-то дрогнуло, и я слегка улыбнулся, не в силах сдержаться.
Мои ребята действительно любят меня, правда?
– И я тоже счастлива, – добавила Уинтер.
Я отстранился, глядя на нее, и ощутил, как в голове стало проясняться. Такое случалось нечасто, но было трудно не сравнивать себя с другими. Дети Кая обладали прекрасными манерами и оказались довольно послушными. Атос – умна, честолюбива и решительна. Отпрыски Уилла никогда ни в чем ему не перечили. Они выполняли все просьбы отца с первого раза.
Но мои…
Я оборвал эту мысль на середине, вспомнив, как Ивар сегодня утром помогал своей маме готовить блины.
Вообще-то, ребятишки могли быть милыми…
Гуннар старательно следил, чтобы его мама не поскользнулась, если где-то что-то пролили. Фейн помог ей выбрать в магазине книги для Дага и Октавии, описывая картинки и примерный сюжет.
Они – замечательные дети. Я сделал глубокий вдох и выдохнул, временно избавляясь от тревоги. Мы проделали хорошую работу.
– Уже лучше? – промурлыкала Уинтер, целуя меня в подбородок и поглаживая мне шею.
Мои веки затрепетали, закрылись, и я кивнул.
– Не останавливайся.
Она прильнула ко мне, и я начал твердеть. Но стоило положить руку ей на грудь, как над нашими головами послышался пронзительный звук, и мы оба замерли, глядя вверх.
– Кто-то кричал? – спросила Уинтер.
Я застонал. Ну что еще стряслось?
Уилл
Я поцеловал ее в мягкие и теплые красные губы, лаская пальцами холодные щеки. Отстранившись, взглянул ей в лицо, скрытое замысловатой маской из серебристого металла, закрывающей лоб. Ее глаза смотрели на меня сквозь прорези.
Наклонившись, она выдохнула мне в губы и быстро скользнула рукой по моей ширинке, обхватив ладошкой член.
– Как вы думаете, ваша жена что-нибудь подозревает? – поддразнила она.
Я ахнул, когда она сжала член в кулаке: в этот момент я мечтал лишь о том, чтобы увидеть ее раздетой догола, за исключением соблазнительной маски.
Я усмехнулся, покусывая ее нижнюю губу.
– Кого это волнует? – насмешливо спросил я. – Меня никто от тебя не оторвет.
Эмми улыбнулась, впилась в мои губы поцелуем и выпустила из руки член, чтобы обнять меня за шею.
– Я так сильно тебя люблю, – сказала моя жена. – Ты ведь в курсе, верно?
Я кивнул.
– Но ты все равно можешь постараться кое-что мне доказать.
– Обязательно. – Она снова поцеловала меня. – Но сначала давай завершим танец.
Мы закружились, музыка едва долетала до балкона второго этажа, где мы танцевали, на нас падал снег, холод пробирал до костей, но Эмми широко улыбалась, и я готов был провести здесь сколько угодно времени, если ей того хотелось.
Она положила голову на мою грудь, прильнув ко мне.
Вот что мне действительно нравилось. Раньше я думал, что Эмми во мне не нуждается, но теперь знал – это не так.
Она не просто обнимала меня. Она прижималась ко мне.
Мы смотрели на лес, где сквозь облетевшие ветви деревьев виднелся фонарь Часовой башни.
– Где ее могила? – спросила Эмми.
Мне не требовалось уточнять, о ком идет речь: огонь в честь Ревери Кросс мерцал на Часовой башне.
Мне показалось странным, что Эмми долго ждала, прежде чем задать вопрос, но на ее месте таким образом, наверное, поступил бы каждый.
Когда я не ответил, она продолжила:
– Твой дедушка любил ее?
Я крепче обнял Эмми.
– Я никогда не спрашивал его.
Меня всегда это интересовало, но я не решался пускаться в обсуждения с дедом. Возможно, боялся разочароваться, если ответ будет более скучным, чем плоды моего воображения.
Или страшился, что ответ изменит мою родственную привязанность к деду.
– Он убил ее? – прошептала Эмми.
– Я не буду у него уточнять.
Никогда.
– Пожалуй, он – единственный, кто может рассказать, что произошло тогда ночью, – настаивала она.
Понимаю. И тайну он унесет на тот свет.
– Значит, никому неизвестно, где ее могила? – вопрошала Эмми.
– Она не возле Эдварда, – ответил я. – Вот и все. – Я поцеловал жену, желая с максимальной пользой провести время, оставшееся у нас до возвращения детей из театра.
Дискуссия, связанная с Ревери Кросс, не входила в мои планы.
– Итак, ты любишь меня? – поддразнил я.
– Я почти уверена, что говорила тебе о своей любви тридцать девять секунд назад.
Я усмехнулся. Мне нравилось слышать это как можно чаще.
И она знала это.
Эмми засмеялась, прижимаясь губами к моему рту.
– Я люблю тебя.
Чувствуя, что почти отморозил зад, я ответил ей поцелуем, возбуждаясь при мысли о тепле тела Эмми.
– Давай пойдем куда-нибудь, – предложил я.
В катакомбы, в кладовку, в гостевую спальню… куда угодно.
– Хочу еще немного потанцевать, – захныкала Эмми.
– Как насчет того, чтобы потанцевать для меня? – Я приподнял бровь.
Вот ради чего я мог бы потерпеть.
С озорной улыбкой Эмми прикусила нижнюю губу.
– Сначала догони. – И прежде чем я успел ответить, она отстранилась, подхватила платье и бросилась наутек.
Я невольно рассмеялся, наблюдая, как Эмми убегает в дом на своих высоких каблуках, а затем кинулся за женой вдогонку.
Промчавшись через гостиную, Эмми завизжала, увидев, что я преследую ее, и мы оба выскочили в коридор – в сторону гостевых комнат.