Когда Дзирт вернулся в Кузню, Амбра и трое освобожденных рабов-людей уже добрались туда. У Кэтти-бри не осталось магических сил, чтобы помочь заколдованной жрице, но Реджис покопался в своем волшебном мешке и достал какое-то зелье, которое, но его мнению, должно было сработать. И действительно, еще прежде чем отряд из десяти спутников отправился в путь, Амбра снова могла говорить, и теперь рот у нее буквально не закрывался: она рассказывала о своих приключениях тем, кто соглашался ее слушать.
– Мощное рвотное, – прошептал Реджис Дзирту с Бренором и кивнул в сторону взбодрившейся женщины-дворфа. – Я решил, что это окажется сильнее любого яда дроу.
– Аха-ха! – загоготал Бренор, и Дзирт улыбнулся, к собственному удивлению. У него было тяжело на сердце от мыслей о судьбе Далии, и его переполняло сострадание к Энтрери.
Амбра подбежала к своему дорогому другу Афафренферу, положила мощную ладонь ему на лоб и начала нараспев произносить волшебные слова, взывая к своему богу с просьбой наделить истощенного человека целительным теплом и силой.
Почти сразу же Афафренфер выпрямился и кивнул в знак благодарности.
– У меня еще наготове кое-какая магия, – предложила жрица.
– Тогда примени ее на себе, – посоветовал Реджис, отходя от Бренора и Дзирта. – Я не уверен, что мое зелье долго выдержит против проклятия дроу.
– Проклятия этих мерзопакостных дроу, – пробормотал Бренор, и Дзирт кивнул, услышав его слова.
– Мне не нравится видеть их здесь, эльф, – продолжал дворф. – Кроме тебя, конечно.
– Конечно, – усмехнулся Дзирт.
Бренор хотел было еще что-то добавить, но прикусил язык, и на лице его появилось странное выражение. Он поднял руку, давая Дзирту знак молчать, и повернулся к главному горну.
– Бренор? – спустя несколько минут окликнул его Дзирт, потому что дворф просто стоял на месте, уставившись на огромную печь.
Не говоря ни слова, Бренор зашагал к горну. Приблизившись, он положил топор, шлем и щит на металлический поддон возле закрытых дверец печи. Огляделся, не обращая внимания на вопросы Дзирта, нашел какую-то кочергу с крючком на конце и длинные щипцы.
Остальные подошли к Бренору и Дзирту; Кэтти-бри и Вульфгар спрашивали, что собрался делать Бренор, но дворф по-прежнему не отвечал. Он потянулся через поддон, крючком поддел тяжелую дверцу печи и открыл ее.
Внутри яростно ревел огонь Предвечного; Бренор кивнул и улыбнулся.
Затем забегал вокруг печи, собирая нужные инструменты.
– У нас нет времени, – возразил Дзирт, сообразив, что он собирается делать.
– Охраняй помещение, – отозвался дворф отстраненным тоном, не допускающим возражений.
– Бренор!
– Просто охраняй эту пещеру, эльф! – приказал дворф. Посмотрел мимо Дзирта, на остальных: – И вы все тоже!
– У нас раненые, – напомнила ему Кэтти-бри. – И простые люди, которые не могут сражаться. Каждая минута задержки…
Дворф мрачно посмотрел на нее.
– Нам надо ид… – начала было Кэтти-бри, но внезапно смолкла и пристально уставилась в огонь: она услышала зов Предвечного. – Топор, – сказала она дворфу. – И шлем…
Кэтти-бри взглянула на Бренора, и на лице ее внезапно появилось радостное выражение. К ужасу остальных, она вскочила на поддон и шагнула совсем близко к отверстию печи, туда, где обычное смертное существо не могло бы стоять из-за нестерпимого жара, и наклонилась за доспехами дворфа.
– Дочка! – встревожился Бренор.
Кэтти-бри с широкой улыбкой оглянулась, держа в руках топор Бренора. И швырнула его в печь.
– Дочка! – воскликнул дворф, а остальные ахнули.
За топором последовали щит дворфа, сделанный в основном из дерева, как и ручка топора. Огонь Предвечного должен был уничтожить их в мгновение ока.
Кэтти-бри взяла шлем и внимательно рассмотрела его. Он был выкован из металла, сбоку торчал единственный рог, который удерживало металлическое кольцо, с другой стороны – обломок второго рога. Спереди шлем был украшен двумя рубинами – один над другим, и Кэтти-бри пристально взглянула на драгоценные камни, сосредоточилась на них и начала негромко произносить какие-то слова.
– Приготовься, быстрее, – обратилась она к дворфу. – Твой молот и мифриловая кольчуга.
– Что?
– Прислушайся к ним, – пояснила Кэтти-бри. – К Думатойну. Он знает.
Бренор прикрыл глаза и погрузился в себя, представил себе трон, вспомнил ощущения, которые испытывал, сидя на троне предков, вспомнил голоса богов.
И, подобно Кэтти-бри, он тоже начал произносить какие-то слова, но женщина напевала песни Миликки и слова на чуждом языке уровня Огня, а он говорил на языке дворфов, он пел песню рабочих и рудокопов, древнюю песню, которая много веков назад раздавалась в этой самой Кузне.
Кэтти-бри поцеловала рубины, украшавшие шлем, и швырнула его в печь. Обернулась к Бренору и жестом указала на щипцы, и дворф подал ей инструмент. Она сунула щипцы в печь и извлекла топор, покрытый многочисленны ми зазубринами.
Деревянная ручка его слегка дымилась, но, как ни странно, осталась цела.
Кэтти-бри взяла оружие и вгляделась в светившуюся алым светом металлическую часть. Она положила топор перед Бренором, и тот начал осыпать его серебристыми стружками, затем постучал по нему кузнечным молотом, не прекращая пения.
За топором последовал щит; деревянные части, казалось, немного потемнели, но также были целы, и металлическая полоса, скреплявшая его, светилась, и обычный рельеф в виде пенной пивной кружки как будто обрел большую четкость. Кэтти-бри несколько мгновений рассматривала щит, затем рассмеялась и снова произнесла над ним заклинание, прежде чем положить его перед Бренором.
Бренор только начал трудиться над щитом, укрепляя металлические полосы, когда женщина извлекла из печи раскаленный докрасна шлем, и ярче всего сверкали рубины; внутри их действительно пылали маленькие огоньки. Рога сохранились, так же как и кожаная подкладка шлема.
Кэтти-бри не положила шлем на рабочий стол Бренора. В этом не было нужды. Она окунула его в ведро с водой, стоявшее около горна, и над водой с сердитым шипением; поднялся пар.
Затем, пока Бренор продолжал свою работу и пение, женщина надела шлем ему на голову.
И лицо Бренора осветилось подлинной радостью, и он поднял свой топор.
И, продолжая петь, разбросал вокруг себя мифриловые стружки.
Рубины засияли, и Бренор услышал их зов. Он произнес слово на незнакомом ему языке, хотя Кэтти-бри теперь знала, что оно означает, и она кивнула, а рубины все сильнее светились изнутри.
И топор Бренора охватило пламя.
Однако это пламя не пожирало оружие, оно, казалось, придавало ему силу, дополняя заклинание на языке Предвечного, придавало мощь топору, повидавшему сотни сражений.
Бренор надел на другую руку щит и силой мысли погасил языки пламени.
– Теперь мы можем идти, эльф, – произнес он, словно выйдя из транса. – Ага, вот теперь мы можем идти.
Дзирт взглянул на Амбру, которая качала головой в благоговейном ужасе. Он похлопал ее по плечу и указал на труп гигантского драука и оружие, так и лежавшее на полу рядом с ним.
Взвизгнув, Амбер Гристл О’Мол побежала к своему драгоценному Крушителю Черепов, и когда она вернулась, то умоляюще взглянула на Бренора и горн.
– Нет, девочка, – покачал головой дворф. – Не сейчас. Я не знаю, что сейчас такое произошло, но это была не просто работа кузнеца.
– Это был дар, – объяснила Кэтти-бри. – Тебе. Дар дворфских богов, дар Гаунтлгрима. – Она помолчала, и они с дворфом, ее приемным отцом, обменялись пристальными взглядами. – И это было требование.
– Ага, – кивнул Бренор. – И я с радостью соглашаюсь на эту сделку.
– Требование? – одновременно спросили Реджис и Вульфгар.
– У нас впереди долгий путь, – ответил Бренор и двинулся к выходу. – И только что он стал немного длиннее.
Все последовали за ним, и Дзирт замыкал цепочку.
Он несколько раз оглянулся в сторону камеры Предвечного, думая о Далии, думая об Энтрери. Смерть эльфийки стала для него настоящим ударом – он даже не ожидал, насколько сильным. Конечно, он никогда по-настоящему не любил ее – а если и любил, то далеко не так сильно, как Кэтти-бри, – но судьба ее была ему небезразлична.
Он надеялся, что она обрела покой. Возможно, спустя все эти долгие годы Далия наконец обрела покой.
Последние слова Энтрери, обращенные к нему, все еще звучали у него в мозгу, они ранили его в самое сердце. Он так хотел, чтобы этот человек ушел с ними, покинул это место и отправился навстречу новым приключениям с ним, Дзиртом.
Но Дзирт постарался успокоиться; он был уверен в Энтрери, в его ловкости и искусстве воина, и ничуть не сомневался: они с Артемисом Энтрери еще встретятся.
Эпилог
«Я видел чудесные вещи», – услышал Громф Бэнр голос в своем сознании, и слова эти были сказаны с восхищением. Архимага встревожило уже то, что произошло нечто неслыханное, ужасное, потому что он никогда не видел иллитида в восхищении.
Он услышал второе сообщение – требование как можно быстрее отправиться к Мефилу вместе с Верховной Матерью. В обычное время архимаг не обратил бы на ото внимания, но возбуждение, с которым говорил Мефил, заинтриговало его.
Вскоре они с Квентл уже стояли рядом с иллитидом в небольшой комнатке по соседству с камерой Предвечного.
– А мой элементаль?! – сразу же воскликнул Громф. – Где страж?
– Уничтожен, – бесплотным голосом ответил Мефил. Щупальца пожирателя разума устремились в сторону арки и мостика, приказывая им выйти.
Верховная Мать тоже беспокоилась, и ужас, охвативший ее, был сильнее ужаса архимага, когда она пересекла окутанную паром яму и увидела, что часовня осквернена. Один из нефритовых пауков куда-то пропал, второй без признаков жизни лежал на спине у входа в туннель, соединявший камеру с Кузней. Большая часть паутины исчезла, пряди валялись на полу, усеянном хрустящими телами десятков сгоревших пауков.
– Кто сотворил это святотатство? – настойчиво спросила Мать Квентл, и Громф взглянул на Мефила в ожидании объяснений.