Роман настолько ушел в свои мысли, что чуть было не пропустил условный сигнал: просто короткий взмах руки в направлении небольшой ниши между двумя торговыми палатками, стоящими под углом друг к другу. К счастью, обе стены этих палаток, обращенные к Роману, были глухими. Это позволяло надеяться, что не придется объясняться с продавцами, которым могло бы не понравиться иметь у себя перед глазами нищего-попрошайку. Но когда Роман заехал в указанное место, поставив каталку на тормоза, он обнаружил у себя за спиной, в просвете между палатками, другой неприятный сюрприз: какого-то вусмерть пьяного ханурика, отсыпающегося в тенечке за задними стенами. Пока вроде не обещающего проблем, но поди угадай, что придет ему в голову, когда он надумает проснуться.
Досадливо поморщившись, Роман пока предпочел про него забыть. Собрал привезенную с собой картонную коробку, поставил ее на землю. Потом вытащил на свет плошку, выданную ему в «Алой зорьке», пристроил ее на эту коробку, прямо перед каталкой. И замер, ни на кого не глядя. Может, от него и ожидали, что он будет из шкуры вон лезть, чтобы заработать денег для секты, но в самый первый день даже отец Никодим вряд ли его упрекнет в том, что он был не слишком усерден.
Люди проходили мимо. Вход на рынок был расположен недалеко, так что двигались они большей частью почти непрерывным потоком. Роман опустил голову, чтобы, не дай бог, не встретиться с кем-нибудь из них взглядом! Но чувствовал все их взгляды на себе. Даже те, которых, может быть, и не было. Потом в его плошке звякнула брошенная монетка, заставившая его передернуться, словно ему закатили пощечину. Чуть приподняв голову, он пробормотал благодарность, мечтая о том, чтобы провалиться сквозь землю. Тем временем алкаш за его спиной шевельнулся, громко зевнул. Ромка напрягся еще сильнее, ловя чутким ухом каждый издаваемый пьяницей звук. Но вставать тот вроде бы не собирался. Просто, кряхтя, перевалился на другой бок. После чего до Романа тихо и отчетливо донеслось:
— Бог в помощь, брат! Только по голосу тебя и узнал!
Роман едва уловимо вздрогнул. Он тоже не мог не узнать этот голос, тихий и совершенно трезвый, несмотря на исходящее от «алкаша» спиртовое амбре. И как же отличалось это их байкерское грубоватое и короткое «брат» от того же самого слова, елейно произносимого в секте!
— Генка, хрен ты эдакий! — прикрыв лицо ладонью, чуть слышно произнес Ромка в ответ. — Как ты здесь оказался?! Как вообще смог заранее узнать, где нужно залечь?
Кто-то снова бросил монетку в блюдце, и Роман поблагодарил этого человека с искренней, чуть смущенной улыбкой. Надо же, как сразу изменился мир вокруг! И всего лишь оттого, что Ромка почувствовал: он здесь не один. Что за его спиной — не потенциальный неприятель, а самый лучший из друзей. Но яркое южное солнце засветило для Ромки еще ярче прежнего, когда он вдруг услышал в ответ:
— Ланочка твоя подсуетилась.
Ланочка! Так она все же знает о нем! И пусть за все это время ему ни разу не показалась, зато вон, оказывается, пытается при этом как-то помочь! Без нее он еще долго ни с Геной, ни с Айкой не смог бы связаться.
— Благослови вас бог! — от души, на подъеме чувств сказал Роман очередному подавшему. А потом, уже тише, попросил Генку: — Расскажи мне о ней! Я ведь ее за все это время даже ни разу не встретил!
— Не встретил — это оттого, что у нее режим дня в корне от твоего отличается. А рассказывать-то нечего, брат. Вернее, есть, да не о ней. Ты слушай сюда. Лана это место сама вычислила, когда узнала, куда тебя подрядили. Вычислила потому, что оно недавно освободилось. Прежний сектант, который здесь сидел, решил уйти из общины. Вернулся к себе домой.
— Ну, ушел, так и ладно, — ответил Ромка, сердечно благословив очередного подателя.
— Ладно, брат, да не очень! Получив эти новости, я подкараулил Лану на набережной и попросил, чтобы она узнала его имя-фамилию, если сможет. И она узнала от какой-то из знакомых с ним проповедниц. А я уже по этим данным разузнал его адрес. Хотел с ним встретиться и пообщаться на предмет подробностей о вашей лагерной жизни, потому что Лане-то особо некогда об этом распространяться, она нам только записки с главными новостями передает. А нам с Айкой детали хотелось узнать, чем больше, тем лучше. Так вот, когда я добрался до этого «брата Тихона», то выяснилось, что он после своего возвращения из секты почти сразу в больницу попал. Я пошел его навестить — мало ли что могло приключиться с человеком? Поговорить-то мы бы и там с ним могли. Но не вышло. Потому что, по словам врача, он теперь — овощ на всю оставшуюся жизнь! Вроде какой-то наркотик себе то ли некачественный вколол, то ли передозировал, но в результате полностью оказался уничтожен как личность. Ты понимаешь, к чему я веду?
Тут один из продавцов вышел из своего киоска покурить. Прошел мимо Ромки, даже не взглянув в его сторону. Едва не споткнулся о Генку, снова прикинувшегося бесчувственным пьяным кульком, что-то проворчал по этому поводу. Выкурил в полной тишине свою сигаретку и вернулся назад, за прилавок.
— А веду я к тому, — снова тихо заговорил Генка, — что этот тип никогда в жизни прежде такими вещами не баловался, я специально это уточнил. Окольными путями, разумеется, но информации можно верить. В секте его тоже вряд ли к этому пристрастили бы так серьезно, до внутривенных уколов. Хотя бы уже потому, что дурь денег стоит, и никто бы не стал регулярно ублажать ею рядового адепта. Вот тут и возникает вопрос: а сам ли он вообще эту гадость себе вколол? Не сделали ли ему укол помимо его хотения, едва он успел вернуться к себе? Так что, брат, остаются такие предположения: войти в секту легко, а вот выйти обратно куда сложнее, потому что добром они, кажется, уже оттуда не выпускают. Вроде как и не возражают, если захочешь уйти, но не успеешь ты дома даже вещи распаковать, как на все оставшиеся дни окажешься растением на больничной койке. Дай бог, конечно, чтобы я ошибался! Только рисковать и проверять пока не советую. Будь осторожен! Очень! До тех пор, пока мы не выясним все до конца.
— Можешь не трудиться! — бросил Ромка в ответ, не оборачиваясь. — Я тебе и так скажу, что все озвученное тобой — вполне в духе основателя этой секты. Потому что преподобный Евстафий — не кто иной, как наш с тобой старый знакомый Ноздрев.
— Что?! — Генка умудрился спросить это, не повышая голоса, но зато аж сам приподнялся. — Ты в этом уверен?
— На все сто. Сам его видел, лично, своими глазами. Ну а уж я-то ошибиться, как ты знаешь, не мог. Слишком многое у меня с этой тварью связано, чтобы я его не узнал, как бы он при этом ни вырядился… Благослови вас бог! — Кажется, Ромка начал входить в роль, реагируя на подаяния все более сердечно и непринужденно. И главное, прямо с ходу, легко переключаясь с одной темы на другую.
— Ну, сука! — зло выдохнул между тем успевший восстановить утраченное дыхание Генка.
Продавщица из второго ларька, вышедшая на очередной перекур, шарахнулась от него. Потом, убедившись, что «пьяница» снова недвижим, успокоилась, постояла с сигаретой, вернулась обратно к себе, в Ромкину сторону даже головы при этом не повернув, как будто его тут и вовсе не существовало. Что навело его на мысль о том, что с продавцами уже успели побеседовать еще во времена «работавшего» тут предшественника. Или что они сами «в деле» и тоже имеют какое-то отношение к секте.
Подобные мысли уже наводили на подозрение о развивающейся паранойе, но ни Ромка, ни Гена не собирались отмахиваться от них: зная теперь, с кем они имеют дело, они предпочитали переосторожничать, чем недостраховаться.
— А я-то надеялся, что эта сволочь давно под арестом, — с чувством произнес Генка, как только продавщица скрылась в своем ларьке. — С реальной перспективой получить хотя бы половину того, что он заслужил.
— Как видишь, не сбылось!
— Вижу. И даже думать теперь боюсь о том, куда тебя занесло! И не превратностями судьбы, а одной только твоей собственной волей дурной!
— А ты не думаешь о том, что судьба дает нам с тобой еще один шанс? Помочь преподобному занять подобающее ему место — в камере, под надежным замком?
— Легко сказать! Да как только сделать?
— Пока не знаю. Но могу сказать одно: если бы я заранее знал, что секту не покинуть так просто, все равно бы своего решения не изменил. И даже рад теперь, что в нее сунулся. Узнал, кто ею заправляет, и теперь вдвойне хочу понаблюдать за тем, что в ней творится!
— Ты смотри только слишком не увлекайся! Не мне тебе рассказывать, чем это может закончиться. Кстати! А как насчет того, что кто-то из нынешних ноздревских боевиков может оказаться тем, кто раньше на Борю работал? Такое очень даже возможно! И вдруг кто-то из них сможет тебя узнать? Вы ведь когда-то довольно тесно общались…
— Сколько с тех пор воды утекло… Да и я сейчас сам на себя не похож. Даже ты вон только что признался, что лишь по голосу меня узнал. Так что… нет, думаю, не стоит этого бояться. Впрочем, даже если кто-то из них и в самом деле меня умудрится узнать, то что? Став инвалидом, я за прошедшие годы вполне мог созреть для осознанного обращения к богу. Как и остальные, кто туда по доброй воле пришел. Ланочка в том числе.
Немного успокоенный Ромкиными рассуждениями, Гена в ответ только вздохнул. Про случайно сделанное открытие — про коварные духи «падших ангелов», Ланочки и ее подруг по несчастью — он предпочел не рассказывать. Решил, что пользы Ромке от этой информации все равно не будет, она ему только душу еще сильнее растравит, и все. Так что, еще немного пообщавшись с Романом под звон периодически падающих в миску монет, Гена предупредил его о том, что однажды от них с Айкой ему могут кинуть записку, завернутую в купюру, — пусть сразу такую вытаскивает и прячет до лучших времен, пока не сможет прочесть. Потом попрощался, поднялся и поплелся прочь, старательно изображая из себя в стельку пьяного. Понес новости Айке, которая с нетерпением их ждала. А Ромка целиком переключился на свою «деятельность».